После кораблекрушения я сказал ей, что она слаба. Но сейчас я понимаю, что был не прав. Испугаться и быть слабой — это не синонимы. Нужна сила, чтобы продолжать подниматься после того, как тебя постоянно сбивают с ног.

— Похоже, он тот еще мудак, — говорит Сильвестр, положив свою ладонь на ее ладонь. Мышцы в моей челюсти напрягаются, и единственное, что спасает меня от того, чтобы разбить это стекло и потянуться, чтобы проткнуть его гребаную руку осколком, это то, что Сойер убирает свою руку из-под его.

— Он был, Сил, он был. Он и его друзья–копы. Хорошо, но они не могут меня найти.

Сильвестр придвигает свое тело к ее.

— Тогда оставайся здесь, дорогая. Ты можешь остаться здесь со мной.

— Ни в коем случае, — рявкаю я. Мои кости готовы начать жить собственной жизнью, и я не уверен, что произойдет первым — вытащу Сойер отсюда или обхвачу рукой горло старика.

— Не могу сказать, что тогда меня кто-нибудь найдет, — соглашается она. Она поглаживает руку Сильвестра, все еще лежащую на том же месте, где она ее бросила. — Я подумаю об этом. Но комната кружится, и я не могу сейчас нормально думать.

Сильвестр молчит, пока Сойер стоит, покачиваясь и пытаясь найти равновесие на столе. Я тут же встаю на ноги и подхожу к ней, хватаю ее за руки и притягиваю к своей груди. Какое-то склизкое чувство ползет по моему позвоночнику. Определенно от истории Сойер. Но также и от того, как Сильвестр смотрит на нее.

Как будто он уже решил, что она останется, и теперь ему нужно только убедиться, что это произойдет.

Сойер

Весь мир погрузился под воду, а я плыву сквозь нее. Я убеждена, что буря стала настолько сильной, что утопила нас, а мое зрение просто еще не успело восстановиться.

А может, это неправда. Мои глазные яблоки точно плавают.

Энцо несет меня в комнату — вернее, тащит — и отвратительные ощущения в моем желудке бурлят, как всегда, когда я думаю о Кеве.

Скучаешь по мне, мелкая? Я скучал по тебе...

— Прикосновение ко мне заставляет тебя чувствовать себя еще более беспокойно, чем обычно? — спрашиваю я с горечью, окрашивающей мои слова. — Теперь, когда ты знаешь, что мой брат тоже любил меня трогать?

— Сойер, — огрызается он, поворачивая меня лицом к себе. Но мое зрение тоже вращается, и все, чего он добивается, это того, что я падаю на две левые ноги. Кажется, меня еще и тошнит. Все мое тело наполнено алкоголем, и все внутри меня перемешивается в нем, как будто у них нет закрепленных мест.

Я хихикаю, представляя, как говорю всем своим органам вернуться на свои места, иначе им будет задано дополнительное домашнее задание.

Затем я хмурюсь, мои брови сходятся. Может быть, им нужно дополнительное домашнее задание. Будет много работы, чтобы заставить их снова функционировать правильно.

— Посмотри на меня, — требует он, но здесь темно. Только лунный свет, пробивающийся сквозь грязное стекло, позволяет мне разглядеть очертания его лица и темные глаза.

Но даже тогда проливной ливень искажает большую часть света.

— Я не могу, — говорю я ему. Горячее дыхание обдувает мои губы, когда он притягивает меня ближе.

— Никогда не думай о себе так. И никогда не думай, что я тоже так буду думать. Ты намного больше, чем люди, которые причинили тебе боль.

Мое лицо искажается, я не верю в это ни на секунду.

— Я заставлю тебя увидеть это, — клянется он. — То, что случилось с тобой, не определяет тебя. Оно лишь проложило новый путь, который приведет тебя к другой версии себя. Но никто не может заставить тебя идти по этому пути; только ты можешь определить, кем станешь, когда придешь туда. Ты выбираешь, кем стать, Сойер.

Кажется, в моих глазах стоят слезы, и меня охватывает знакомая грусть. Даже алкоголь не может ее разбавить.

Так долго я убеждала себя, что она цепляется за меня, несмотря на мои отчаянные попытки убежать от нее. Но теперь я понимаю, что это я держусь за нее, как ребенок за любимого плюшевого мишку.

— Больше никаких побегов, детка. Я хочу, чтобы он искал тебя только для того, чтобы у меня была привилегия покончить с его жизнью за то, что он прикоснулся к тому, что принадлежит мне.

Мой желудок сжимается, и как бы мне ни хотелось сказать, что это действие алкоголя, я знаю лучше.

— Тогда я не была твоей. Ты даже не знал меня.

Подушечка его большого пальца проводит по моей щеке, но это далеко не любовь. Это похоже на умиротворяющее прикосновение убийцы перед тем, как покончить с твоей жизнью.

— Тебе всегда было суждено стать моей, — говорит он.

Его слова не имеют смысла. Так горячо и холодно... и как бы я ни хотела, чтобы то, что он говорит, было правдой, этого никогда не произойдет.

— Неважно, мертв он или жив, он всегда будет преследовать меня, — прошептала я, грусть звенела от правды.

— Тогда я буду преследовать тебя еще сильнее.

Когда кажется, что он собирается поцеловать меня, но он отстраняется.

— Давай отнесем тебя в постель.

Треск молнии пронзает воздух, заставляя меня вздрогнуть в его объятиях, и мое сердце резко подскакивает. Когда я поворачиваюсь к окну, еще одна молния ударяет в воду, омывая мир ярким сиянием достаточно долго, чтобы увидеть огромную волну, несущуюся прямо на нас.

— О Боже, — задыхаюсь я, уткнувшись в грудь Энцо, когда волна врезается в стену маяка.

Даже когда вода на несколько секунд топит стекло, здание остается непоколебимым. Оно даже не скрипнуло под силой волны.

— Это... Это крепкое окно, — вздыхаю я, сердце все еще громыхает. Другая волна уже накатывает, массивная тень преобладает в темноте.

— Маяки строят для таких ситуаций. Ложись в постель, — приказывает он. Если я не ошибаюсь, его тон не такой резкий, как обычно. Но я также могу быть просто пьяна.

— Эй, Энцо? — зову я, когда он помогает мне лечь в постель.

— Хм, — хмыкает он.

— Постарайся скрыть осуждение, хорошо? Кев всегда говорил мне, что никто мне не поверит, и что ж... он был прав. Никто никогда не верил. И я думаю, что сейчас мне это больше нравится. Лучше, если ты думаешь, что я лгунья.

— Я не буду тебя осуждать, — мягко говорит он.

— Это хорошо, — киваю я, бесцеремонно плюхаясь на кровать. Комната кружится, и я бы хотела, чтобы это прекратилось.

— Может быть, я останусь здесь навсегда, — причудливо вздыхаю я. — Жить в пещере со светящимися червями и Сильвестром в качестве моего соседа. По крайней мере, тогда мне больше не придется причинять людям боль.

Что бы ни сказал Энцо — если он вообще что-нибудь скажет — я ничего не понимаю. Тьма уже завладела моим мозгом, и я более чем счастлива позволить ей взять верх. 

Кто-то плачет.

Мои брови сжимаются, странный звук проникает сквозь туман в ушах и сон, который цепляется за мое подсознание, как испуганная кошка.

Я вздрагиваю, мое тело дергается, окончательно возвращая меня в реальность. Приглушенный плач становится более отчетливым, хотя я не могу понять, откуда именно он доносится.

— Ты слышишь это? — тихо спрашивает Энцо.

Оказывается, мой мир все еще вращается вокруг своей оси, как и тогда, когда я потеряла сознание. Я не уверена, что проспала даже половину алкоголя.

— Что это? — бормочу я, сидя прямо и пытаясь осознать окружающую обстановку.

Как будто они слышат мой вопрос, всхлипывания затихают, и наступает громкая тишина.

— Non lo so — Я не знаю, — бормочет он.

— Еще один призрак?

Энцо не отвечает, побуждая меня повернуться и посмотреть на него. Лунный свет проникает сквозь стекло под достаточно острым углом, чтобы высветить его лицо. Он смотрит прямо в потолок, мышцы его челюсти пульсируют.

Я не знаю, что владеет мной — может быть, призраки в этом месте — но я протягиваю руку и тыкаю его в лоб.