Выброс адреналина в кровь, и я снова начинаю паниковать. Это начинает казаться постоянным состоянием души.

Я не хочу идти в приют. Такое ощущение, что меня снова заставляют отказаться от своей свободы.

Я качаю головой, делая шаг назад. Она тихонько вздыхает, заметив страдание на моем лице.

Прежде чем мы успеваем что-либо сказать, дверь в коридоре открывается, и оттуда выходит Энцо с грозным выражением лица.

Его глаза сразу же находят мои, и его плечи расслабляются на дюйм. Как только наши взгляды встречаются, он устремляется ко мне, беря мое лицо в свои ладони, как только я оказываюсь в пределах досягаемости. Он наклоняет подбородок вниз, изучая мое лицо, прежде чем поймать мой взгляд.

— Ты в порядке?

Я киваю.

— Я в порядке, — прохрипела я.

Он еще несколько секунд разглядывает мое выражение лица, прежде чем опустить руки и сосредоточиться на офицере Бэнкрофт.

— Она останется со мной.

На ее лице написано отчаяние, и, честно говоря, я знаю, что она считает нашу с Энцо связь не более чем травматической связью. В каком-то смысле, возможно, так оно и есть. Но она не знает, что у нас гораздо больше, чем это, и это не то, что мы когда-либо сможем объяснить.

— У нас есть приют, который...

— Нет, — вклинился Энцо, голос суровый и окончательный. — Я более чем способен позаботиться о ней.

Я прикусываю губу, стараясь не чувствовать себя хорошо из-за этого, но обнаруживаю, что это невозможно.

Офицер, который допрашивал Энцо — офицер Джонс — стоит рядом с Бэнкрофт, пристально изучая нас двоих. Он моложе и менее впечатлителен. Меня это нервирует, но если он отпускает Энцо, значит, не нашел ничего уличающего.

И все же.

Бэнкрофт снова вздыхает, но смиряется. Она не может заставить меня оставаться где-либо — если только я не собираюсь в тюрьму. Острая челюсть Энцо упрямо сжата, а глаза сверкают, не смея возразить офицерам. Невозможно отрицать его яростную защиту и то, что он явно не намерен меня отпускать.

— Вы можете идти, — говорит Джонс. — Но никому из вас не разрешается покидать страну. Я подозреваю, что мы еще встретимся, мистер Витале.

Энцо переводит взгляд на Джонса, не выглядя ни капли обеспокоенным. Я, с другой стороны, обделалась.

— И мы договорились, что ее личность останется скрытой от СМИ?

— Конечно, — соглашается Джонс. — Мы будем защищать ее.

Я слышу все, что он не говорит.

Это не значит, что мы будем защищать вас.

Сойер

Мое сердце сжалось в маленькие кулачки и бьется о грудную клетку, требуя, чтобы его выпустили.

Энцо стоит впереди меня, на его щеке видна ямочка, когда он смотрит на меня через плечо. Его ореховые глаза излучают веселье, и у меня возникает искушение ткнуть в них пальцем.

— Какого черта Дряхлая Сьюзи у нас на дороге? — пискнула я, мой тон граничит с истерикой. Прямо передо мной стоит мой большой желтый фургон Volkswagen во всей своей красе, сверкающий под лучами солнца.

Он вскидывает бровь.

— Ты так и не сказала, почему выбрала это имя, — отмахивается он.

— Она чертова имбецилка и угрюмая, как черт. Почему она здесь?

— Потому что здесь ее место. Здесь твое место.

Я загибаю нижнюю губу между зубами, слезы наворачиваются на глаза.

— Как ты нашел ее? — спрашиваю я, слова звучат хрипло и неровно.

Он небрежно пожимает плечами.

— После того, как ты уснула в больнице, медсестра дала мне свой телефон, и я позвонил, чтобы убедиться, что она все еще припаркована у Валенс Бенд. Так и было, поэтому я попросил своего друга Троя забрать его и привезти сюда.

Я смеюсь, потому что если я этого не сделаю, то заплачу. Того факта, что он вспомнил, где я ее припарковала, достаточно, чтобы мои яичники взорвались.

— Ты не должен был этого делать, — задыхаюсь я.

— Разве я не сказал, что она будет ждать тебя? Никогда не сомневайся в том, что я делаю для тебя, Сойер. — Он не дает мне ответить, не то чтобы у меня был ответ для него.

Дрожа нижней губой, я говорю:

— Не слишком ли поздно добавить тебя в мой список людей, которые делают меня счастливой? Неважно, я все равно добавлю тебя в него.

На его щеке появляется ямочка, и он смотрит на меня так, как будто уже знал это. Кивнув в сторону своего дома, он бормочет:

— Пойдем, bella — красавица.

Я делаю один шаг, прежде чем мои суставы блокируются, мои ноги приклеиваются к земле и не могут двигаться. Когда он замечает мою неспособность функционировать, на его второй щеке появляется ямочка.

— Что смешного? — бормочу я, не отрывая взгляда от дома.

— Почему ты так нервничаешь, входя в наш дом? Разве это не я?

— Нет, — ворчу я. Пот начинает собираться у меня на подмышках, а мой мозг возвращается к тому, что он сказал «наш дом» и застрял там.

Очевидно, мне до сих пор очень стыдно за то, что я сделала в прошлый раз, когда он привез меня сюда. И что еще более тревожно в этой ситуации, так это то, что он хочет, чтобы я осталась.

Потому что по какой-то богом забытой причине Энцо решил, что меня стоит любить. Я думаю, он слишком сильно ударился головой, когда мы потерпели кораблекрушение, и потерял рассудок, но я слишком эгоистична, чтобы отпустить его.

В тот день мы оба потеряли частичку себя. Но со временем, застряв на маяке, мы медленно соединили наши оставшиеся части, пока вместе не обрели больше смысла, чем порознь.

Нет никаких сомнений в том, что Энцо стоит любить, и хотя это пугает меня, я больше не хочу убегать от этого.

Он останавливается перед входной дверью и поворачивается ко мне лицом, его глаза сверкают в солнечном свете.

— Что? — я огрызаюсь, хотя мне не хватает тепла.

На его лице появляется ухмылка, и руки, бьющиеся в моей груди, замирают. Мое сердце и я парализованы этим простым действием, что, честно говоря, раздражает.

— Ты ведь знаешь, что я тебя прощаю? — спрашивает он.

Я фыркаю.

— Не думаю, что ты когда-нибудь произносил эти слова, но да.

Он делает шаг ко мне и рывком прижимает меня к себе, фактически останавливая кислород в моих легких вместе с сердцем.

— Я прощаю тебя, bella — красавица. А теперь мне нужно, чтобы ты простила себя. Ты можешь сделать это для меня, детка?

Я таю. Так легко.

Не в силах говорить, я киваю, расслабляя плечи, пока он отпускает меня.

— Хорошо, а теперь давай примем горячий душ с настоящим напором воды, а потом мы закажем еду на вынос, откуда ты захочешь.

Неожиданно, всхлип почти вырывается из моего горла. Это так просто — душ и еда на вынос — но такое ощущение, что он ведет меня в рай.

Руки Энцо погружаются в мои волосы, вспенивая шампунь в прядях и массируя кожу головы.

Я скучала по напору воды. Проведя весь день в полицейском участке, я думала, что никогда не смогу расслабиться. Но теперь мои кости разжижаются, и я на грани того, чтобы вместе с водой устремиться в канализацию.

— Если бы я умерла прямо здесь и сейчас, — начинаю я, и последнее слово переходит в стон. — Я бы действительно расстроилась. Ты должен гордиться собой. Ты заставил меня захотеть жить.

Я не хотела, чтобы это было так тяжело, но Энцо легко с этим справляется.

— Похоже, тогда мы в расчете, — говорит он, его глубокий голос гладкий, как шелк.

— Если ты согласна, я хотел бы показать тебе свою лабораторию завтра, — продолжает он, хватая меня за бицепс, чтобы оттащить обратно в брызги воды, стараясь не задеть мое запястье. Я наклоняю подбородок вверх, пока он смывает мыло.

— Я бы с удовольствием, — бормочу я, снова застонав от ощущения его рук в моих волосах.

— Не думаю, что ты когда-нибудь рассказывал мне, почему так любишь акул.

Он отпускает меня, берет мочалку и наливает на нее немного средства для мытья тела. Он методично моет каждый сантиметр моей кожи, пока говорит.