Я была грустной, разбитой и едва выживала.

А сейчас я все еще немного сломлена, но мне уже не так обидно быть живой. И хотя напоминания о том, что со мной произошло, всегда будут жить в моем мозгу, по крайней мере, теперь я смогу смотреть вперед, а не оглядываться назад.

— Я хочу кактус, — говорю я наконец.

Он делает паузу и смотрит на меня, подняв брови.

— Кактус, — повторяет он. — Почему кактус?

Я пожимаю плечами.

— Они сильные и выносливые, выживают в экстремальных условиях.

Мой друг выпячивает нижнюю губу, обдумывая это.

— О, и они не причиняют вреда ни одной мухе, если только ты их не трахнешь.

Это вызывает у Саймона еще один заливистый смех.

— Кактус, — повторяет он с усмешкой, качая головой почти в удивлении.

— Вот кто я теперь — кактус.

— Тогда я так и сделаю, — говорит он. — Где ты хочешь?

Я расстегиваю корсет, протягиваю руку и указываю на запястье.

— Вот здесь, пожалуйста.

Улыбаясь, Саймон берет мое запястье и кладет его на свое бедро. Развернув иглу и обмакнув кончик в банку с чернилами осьминога, он приступает к работе, а я в комфортной тишине наблюдаю, как медленно формируется непонятное растение.

Это чертовски больно, но боль всегда приходит раньше красоты. Как еще мы начнём ценить ее?

— Готово, — объявляет он через двадцать минут, выпрямляясь, чтобы я могла осмотреть свое запястье.

— Это так чертовски мило, Саймон, — заявляю я, улыбаясь неправильной форме кактуса на моем запястье. — Если бы ты только мог сделать это с помощью иглы кактуса.

Он захихикал.

— Не думаю, что здесь есть кактусы. Но если ты найдешь один, то в следующий раз я сделаю именно так.

— Что ты собираешься с ней сделать?

Мои глаза расширяются, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Энцо, который мчится к нам, хмуря лицо.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, чувствуя себя как ребенок, которого поймали за руку в банке с печеньем.

— Я направлялся в магазин наживки и случайно увидел маленькую белокурую воровку, сидящую на автобусной остановке.

— Ну, теперь...

— Все в порядке, — отрезал Саймон, положив свою руку поверх его. — Он ворчун, но он мой ворчун.

Саймон смотрит на меня, а затем возвращается к свирепому выражению лица Энцо.

Я поворачиваюсь лицом к этому ворчуну и показываю ему свое запястье, на моем лице снова сияет улыбка, хотя внутри я торгуюсь с Сатаной, чтобы не позволить этому человеку разозлить моего единственного друга.

— Саймон сделал мне еще одну татуировку. Это кактус.

Ореховые глаза Энцо опускаются на мое запястье, а затем он берет мою руку и притягивает ее ближе. Я прикусываю губу, мое тело пылает еще жарче от его крепкой хватки.

Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к его ощущениям, но я не против попробовать.

— Почему кактус?

Я объясняю ему то же самое, что и Саймону, но он никак не реагирует. Он просто смотрит на растение еще несколько секунд, прежде чем отпустить мою руку.

— Это не гигиенично, — заявляет он наконец.

— Ага, — соглашаюсь я.

Он переводит взгляд на Саймона, и снова просто смотрит, хмурясь. Я понятия не имею, о чем, черт возьми, он думает, и, как обычно, не могу сказать, злится он или нет. Его нормальное лицо и его сердитое лицо выглядят одинаково.

Через мгновение Саймон нахально говорит:

— Ну что, ты сядешь или так и будешь пялиться на меня, как дохлая рыба?

Энцо поднимает бровь, не впечатленный. Но, к моему полному удивлению, он садится по другую сторону от Саймона и молча протягивает ему запястье.

— Давай быстрее, — ворчит он.

У меня открывается рот, и теперь я как дохлая рыба смотрю, как Саймон разворачивает новую иглу.

— Что у тебя?

— Акула.

Не обращая внимания на короткие, отрывистые ответы Энцо, он наклоняется и начинает работать над татуировкой. Лазурные глаза смотрят на меня, затем опускаются к моему все еще открытому рту.

— Ты поймаешь там муху, — обращается ко мне Саймон, не сводя с меня взгляда.

— Э-э, — это мой единственный ответ. Энцо снова вскидывает бровь, как бы говоря: «Ну и что? Ты собираешься закрыть свой рот или как?»

Я захлопываю челюсть так сильно, что зубы щелкают.

— Ты странный, — говорю я ему наконец.

Саймон улыбается.

— Он отлично вписывается, не так ли?

Снова встретив взгляд Энцо, я говорю:

— Думаю, да.

Сойер

Два года спустя

— Энцо, подожди, это так небезопасно. Мы умрем, — умоляю я, и конец моего предложения прерывается стоном.

Он отводит бедра назад, чтобы погрузить свой член глубоко внутрь меня, отчего мои глаза закатываются. Я заставляю себя выпрямиться и смотрю на этого глупого человека в тот самый момент, когда чудовище в нескольких футах от нас хлещет хвостом, посылая брызги океанской воды нам в лицо.

Энцо ухмыляется и трахает меня сильнее в ответ, вырывая из моего горла очередной вопль.

Мы находимся в клетке с акулами уже час, наблюдая, как вокруг нас кружат три огромных больших белых существа. Все они по очереди вгрызались в клетку, и хотя я постепенно привыкаю к виду акульей пасти прямо у своего лица, это не значит, что мой мочевой пузырь не угрожает мне в это время.

Как только мы выскользнули из аквалангов, и я с облегчением улыбнулась тому, что не умерла сегодня, Энцо подхватил меня на руки и отправил нас обоих обратно в холодную океанскую воду, но все еще в пределах клетки.

Верхняя часть металлического вольера находится на высоте нескольких футов над уровнем поверхности, крышка откинута. Если акулы действительно захотят попасть внутрь, они, вероятно, смогут перепрыгнуть через верх и съесть нас.

Энцо уверен, что они этого не сделают, но я видела, как эти ублюдки прыгают в воздух, чтобы поймать птицу. Кто скажет, что один из них не подпрыгнет и не перевернется на живот прямо на нас?

— Они чувствуют, как быстро бьется твое сердце, — шепчет он мне на ухо, поднимая мои ноги еще выше по его талии. Он прижимает меня к стенке клетки, обращенной к лодке, но безопаснее от этого не становится.

— Энцо, прекрати, — хнычу я, но он не слушает. Вместо этого он просовывает руку между нашими телами, его ловкие пальцы поглаживают мой клитор, а он продолжает трахать в меня.

— Каждый раз, когда я наполняю тебя, они чувствуют это, — говорит он мне, его голос глубже, чем океан, посреди которого мы находимся, и грубее, чем волны, окружающие нас.

Одна из акул снова барахтается в воде, посылая еще больше воды нам на головы.

— Я не хочу делать это сейчас, — задыхаюсь я, вздрагивая, когда в поле моего зрения появляется плавник.

Он мрачно усмехается.

— Мы снова играем в нашу маленькую игру? Ты теряешь хватку, mia piccola bugiarda — мой маленький лжец, — рычит он, прежде чем взять мою мочку между зубами и зажать.

Я задыхаюсь, мои ногти царапают его загорелые плечи, а моя спина выгибается. Различные ощущения от адреналина, бурлящего в моих венах и между ног, и от того, что он делает своим ртом, доводят меня до исступления.

— Твоя киска так крепко сжимает меня. Думаешь, я верю хоть одному слову, исходящему из этого сладкого ротика? Держу пари, если бы я вытащил его прямо сейчас, твоя киска заплакала бы от потери.

Я качаю головой, но он прав. Думаю, я бы заплакала, если бы он сейчас остановился.

— Дай мне услышать, как ты это скажешь, Сойер. Я хочу услышать, какая ты шлюха для моего члена, и я хочу услышать, как ты умоляешь кончить вокруг него.

Заикающееся «П-пожалуйста» вырывается из моего горла, почти без раздумий. Если кто и является сиреной, так это он. Он сгибает мою волю простым приказом, и я бессильна сопротивляться.

— Пожалуйста, Энцо, — кричу я, стиснув зубы, когда его средний палец сильнее натирает мой клитор.