Она внимательно изучает меня, разбирая каждую деталь моего лица. Мои волосы отросли, а борода стала гуще, но мне интересно, видит ли она кого-то другого за моей внешностью? Видит ли она мужчину, влюбившегося в маленькую воровку? Видит ли она, что я не хочу этого, но все равно подчинюсь? Так же, как я подчиняюсь ей сейчас.

— Ты тоже не тот, кто сломал меня, — шепчет она наконец, снова опускаясь на мои глаза.

— Нет, но это не остановило меня от попыток.

Я протягиваю руку и беру ее, восхищенный тем, какая она крошечная по сравнению с моей собственной. Какая она нежная и мягкая снаружи, но внутри она — сила, с которой нужно считаться.

Она такая чертовски выносливая.

Она лучше меня, сильнее меня.

Я хотел взять все ее сломанные части и разбить их к чертовой матери, превратить в пыль, чтобы она никогда больше не смогла стать целой. Теперь я понимаю, как это было глупо, когда я мог взять эти кусочки и дать им дом среди своих собственных.

— Ты достаточно хороша, Сойер. Ты совсем не такая, как я говорил. Ты сильная и смелая, и, прежде всего, ты достойна восхищения.

Ее глаза становятся стеклянными, и она смотрит в сторону, быстро моргая и проводя пальцем под глазом.

— Не мог бы ты, например, не заставлять меня плакать прямо сейчас, пожалуйста? Я пытаюсь выглядеть крутой.

Уголок моих губ приподнимается. Она тоже заставляет меня улыбаться, но это то, что я скорее покажу ей, чем скажу.

— Ты простишь меня, bella — красавица? — спрашиваю я, мой тон тихий.

Она переводит взгляд на меня, ее глаза не становятся менее влажными.

— Нет, — заявляет она, но уголки ее рта кривятся, а в глубине радужки появляется озорной блеск. — Я хочу, чтобы ты сначала поцеловал мой любимый палец.

Я вскидываю бровь, а она поднимает левую ногу и указывает на мизинец.

— Поцелуй его, Энцо.

Я облизываю губы, загибая нижнюю губу между зубами, и снова поднимаю взгляд на нее. Ее рот приоткрывается, когда она замечает жар в моих глазах.

— Если ты просишь поклоняться тебе, я буду счастлив провести остаток жизни на коленях, — говорю я ей, мой голос стал таким низким, что почти неузнаваемым.

Ее горло сжимается, когда она пытается сглотнуть, а я хватаю ее изящную ножку и подношу ее к губам. Нежно целую ее мизинец, чувствуя, как она дрожит подо мной.

Затем я сменяю губы на зубы, мягко прикусываю и слышу вздох. Она поставит меня на колени, а я принесу ей боль.

Для пущей убедительности я целую и остальные четыре, прежде чем выпрямить позвоночник и встретить ее взгляд. Ее зрачки расширены, а грудь вздымается, когда она опускает ногу, пытаясь казаться собранной.

Но я все еще чувствую запах ее сладкой киски и то, как она плачет по мне.

— Я еще не простила тебя, — тихо говорит она.

Я молчу, чувствуя вызов, вплетенный в ее слова. Я должен был догадаться, что это будет не так просто, и это только заставляет меня хотеть еще больше углубить колени в землю и оставаться на этом месте, пока она не разрешит мне встать.

— Хочешь, я доползу до тебя, bella — красавица? — спрашиваю я, гравий застревает у меня в горле. — Склониться к твоим ногам и найти дом под тобой? Или ты хочешь забраться ко мне на спину, где я буду служить тебе и доставлять тебя в места, куда ты укажешь пальцем?

— А ты? — залпом отвечает она, поднимается со стола и кружит вокруг меня, пока не оказывается у меня за спиной. Я не шевелюсь, хотя чувствую каждое ее движение, каждый вздох. — Ты будешь удовлетворять все мои потребности, о чем бы я тебя ни попросила?

— Ты ни в чем не будешь нуждаться, amore mio. Tidarò tutto. — Любовь моя. Я дам тебе все.

Я слышу ее резкий вдох, затем чувствую, как она подходит ближе, сгибается в талии, пока тепло не обдает мое ухо. Мои кулаки сжимаются, чтобы подавить желание схватить ее за волосы и перекинуть через плечо, чтобы показать ей, как хорошо я буду ее обслуживать.

— Хороший мальчик, — шепчет она, ее голос знойный и дразнящий.

Моя нижняя губа снова сжимается под моими зубами, и я сильно кусаю ее, пока мой член утолщается. В моей груди зарождается рык, но она знает, что я его не выпущу. Только когда она попросит меня об этом.

Стоя, она кружит вокруг, пока снова не оказывается передо мной, и в уголках ее глаз появляется мягкость. Она спокойна, и я не понимал, как сильно мне нужно это видеть.

— Значит ли это, что теперь ты будешь хорошо ко мне относиться? — спрашивает она, одаривая меня еще одной озорной улыбкой.

Я чувствую, что мои губы снова подрагивают, но мне удается сдержаться. Я действительно планирую дать ей все, только не сегодня.

— Я никогда не буду добр к тебе, bella ladra — прекрасная воровка, — клянусь я, пробегая глазами по ее профилю. Ее соски набрякли под рваной футболкой, а на шее появился румянец, переходящий на щеки.

Ее бедра сжаты, как будто от этого ее киска станет менее влажной.

— Разве монахини не учили тебя хорошим манерам?

— Они не терпели неуважения. Но я не терпел авторитетов. Нам потребовалось много лет, чтобы найти золотую середину во взаимном уважении.

— До сих пор, — поправляет она. — Теперь у меня есть власть.

Я вскидываю бровь, но уступаю.

— У тебя есть.

Она прихорашивается, в то время как мой член умоляет освободить его.

— Мне все еще кажется странным, что тебя воспитали монахини, — продолжает она.

Я пожимаю плечами, оставаясь на коленях. Она еще не попросила меня встать.

— Я не верю в Бога, но я верю, что они были святыми за то, что терпели меня.

Она фыркает.

— Ну, я тоже не верю, но если рай существует, то они определенно заслужили свое место, имея дело с тобой. Ты по природе своей злой человек.

Уголок моего рта снова дергается, когда я вижу, как расширились ее глаза. Если я наклонюсь между ее бедер, я знаю, что почувствую ее запах. Я нахожусь на идеальной высоте, чтобы сделать это.

Но она ранена, а возиться с ней вчера было уже чересчур.

— Естественно, — сухо повторяю я.

Она прочищает горло, вытирая руки о футболку.

— Ну, это извинение было очень большим с твоей стороны, Энцо, — говорит она комплимент. — Но теперь ты можешь, типа, вставать.

Мне становится все труднее сдерживать ухмылку. Я встаю, и она делает шаг назад к столу, отчего ножки скрипят о деревянный пол. Она смотрит на меня сверху вниз, вспоминая, насколько я больше нее. Она также замечает, насколько я тверд для нее, что усиливает красивый румянец на ее розовых щеках.

— Я собираюсь попить воды, а потом... потом я собираюсь, типа, поспать или что-то в этом роде. Но завтра я хочу поискать маяк.

Я наклоняю подбородок.

— Чтобы мы оба ушли, — говорю я, желая услышать ее согласие вслух.

Она кривит губы, покачиваясь взад–вперед на носках.

— Для нас обоих, — говорит она наконец.

Я немного ослабляю ухмылку, когда она обходит меня, едва не натыкаясь на стол, чтобы пройти. Она могла бы пойти в другую сторону, и у нее было бы достаточно места. Осознает она это или нет, но она тяготеет ко мне так же, как и я к ней.

Я хватаю ее за руку, останавливая ее. Желание взять ее почти отправляет меня обратно на колени, и я знаю, что если поддамся ему, она будет стоять надо мной, ее киска будет упираться в мои губы.

Чувствовать ее так близко, но не иметь возможности трахнуть ее, все равно что просить хищника повернуться спиной к своей добыче, изголодавшейся и отчаянно жаждущей хотя бы попробовать.

— Ложись. Я принесу воды и лекарства, — приказываю я ей, мой голос хриплый от плотской потребности. Я еще раз осматриваю ее. — Может, найдешь какие-нибудь штаны, пока меня не будет. Я чувствую запах твоей киски отсюда.

Ее рот опускается.

— Сегодня ты будешь спать на полу.

Для нее я так и сделаю.

Сойер