Мои бедра дергаются, а сердце замирает, водоворот боли и удовольствия циркулирует по всему телу. Я задыхаюсь, когда спираль затягивается, а затем срывается, мой оргазм прорывается сквозь меня и разрывает меня на куски.

— Да, да, это так хорошо, — задыхаясь, повторяю я, неконтролируемо выгибаясь навстречу руке.

Энцо следует за мной мгновение спустя, потоки спермы вырываются из его члена и стекают по его руке. Каждая жилка на его теле натянута, пульсирует на его плоти, и кажется, что он кончает и кончает, проклятия льются из его рта.

— Блять, Сойер, — стонет он, и услышать, как мое имя — мое настоящее имя — слетает с его языка — убивает меня.

— О Боже, Энцо, — кричу я, мой оргазм достигает почти неистового уровня, а затем окончательно ослабевает.

Пока я пытаюсь отдышаться, Энцо срывает с себя футболку и приводит себя в порядок, а тишина давит на меня.

Моя голова чертовски раскалывается, и я уверена, что есть какое-то правило, которое гласит, что нельзя испытывать оргазм при сотрясении мозга, но единственное, на чем я могу сосредоточиться, это на его словах.

Я тоже тебя ненавижу, детка.

Он попросил меня солгать. Но я никогда не просила его об этом.

— Это была... это была правда или ложь? — тихо спрашиваю я, мой голос все еще хриплый.

Он смотрит на меня, отбрасывает футболку в сторону и встает. И все же он молчит, пока натягивает шорты, заставляя меня внезапно почувствовать себя открытой. Я обернула полотенце вокруг себя, пока он выпрямлялся.

— Энцо? — спрашиваю я.

Когда его глаза встречаются с моими, у меня замирает в груди. На его лице нет никаких эмоций, как будто то, что мы только что сделали, ничего не значит.

Это ничего не значило.

Бросив последний затяжной взгляд, он отворачивается, без единого слова выходит из комнаты и тихо закрывает за собой дверь.

Мои губы дрожат, но я зажимаю их между зубами, отказываясь плакать из-за него.

Мы построили нашу башню на небесах, но Бог снова гневается, и снова мы говорим на разных языках.

Сойер

Ничто не ззаставляет меня чувствовать себя более живой, чем заточение в холодных объятиях океана.

Я стучу зубами, сидя на песчаном дне, наклонив подбородок к луне и позволяя кончикам волос развеваться на волнах.

— Что ты делаешь? — раздается сзади меня глубокий, строгий голос.

Я подпрыгиваю, не ожидая его увидеть. После того, как он оставил меня голой на кровати прошлой ночью, мы избегали друг друга с тех пор, как проснулись сегодня утром. Вернее, я избегала его. Каждый раз, когда мы находимся в одной комнате, он открыто смотрит на меня, но я слишком труслива, чтобы заговорить с ним.

Мне все еще больно, и я даже не имею на это права. Энцо должен ненавидеть меня. Я просто не хочу этого.

— У меня экзистенциальный кризис, — мягко отвечаю я.

Солнце село, и у нас осталась всего пара часов до того, как Сильвестр закроет нас в комнате. Мне нужно было воспользоваться оставшимся временем, пока есть возможность. Я отправилась на противоположный конец острова, чтобы уйти подальше, но все равно не чувствовала себя ближе к свободе.

Я уставилась на большой шар в небе, который управляет водоемом, по которому я плыву.

К черту Посейдона. Я думаю, что наверху есть лунная богиня, которая заслуживает нашего поклонения и уважения.

— Ты веришь в инопланетян? — спрашиваю я.

— Если ты видел некоторых существ, живущих в океане, не так уж сложно поверить, что они существуют и в других местах.

Я улыбаюсь.

— Как ты думаешь, я была бы счастливее, если бы жила в другом мире?

Его ответ не является немедленным, но все равно останавливает мое сердце.

— Может быть. Но я бы не стал.

Мягкий ветерок пробегает по моей озябшей коже, вызывая еще одну дрожь по телу.

— Вылезай из воды, Сойер, — требует он.

Я поворачиваюсь, чтобы заглянуть через плечо, и замечаю, что мой зеленый купальник болтается у него в руке. Я все еще в трусах, но мне хотелось почувствовать воду на своей коже.

— Что возьмет меня первым? Морское животное или переохлаждение?

— От морского животного ты бы убежала, — сухо констатирует он.

Я усмехаюсь, поворачиваясь обратно к луне.

— Ты прав. Это гипотермия.

— Этого тоже не случится. Я не думаю, что ты готова умереть.

Я качаю головой. Он ошибается. Я была готова. Я просто была слишком упряма, чтобы отказаться от самого трудного, что мне когда-либо приходилось делать. Жить.

— Я никогда не боялась смерти, Энцо. Я боюсь только жить, и все это будет напрасно. — Слеза скатывается с моих глаз, несмотря на мои попытки сдержать ее. — Я так много времени провела в бегах, что уже не помню, зачем живу.

Я снова поворачиваю голову через плечо, чтобы посмотреть на него. На его челюсти тень от бороды, которая старит его так же восхитительно, как виски.

— Ты помнишь, зачем ты живешь?

Ему требуется несколько мгновений, чтобы ответить.

— Даже в детстве я был зол на мир, и мне всегда говорили, что я потрачу свою жизнь впустую, если поселюсь в этом гневе. Конечно, мне было все равно. И до недавнего времени я оставался тверд в этом образе мышления. Мне было наплевать на жизнь, когда я чувствовала себя такой никчемной для того, кто должен был любить меня больше всех. Потом появилась ты и украла ее у меня. Но почему-то мне кажется, что ты вернула ее взамен.

Сердце замирает в горле, я поворачиваюсь к нему лицом, дрожа в черной воде. Она едва прикрывает мою грудь, но мне кажется, что я так же обнажена, как если бы стояла перед ним.

— Я не понимаю, как. Я сломлена, и все, к чему я прикасаюсь, кровоточит.

Молча, он идет ко мне, сначала его ноги, потом ступни поглощает бездна. Кажется, он даже не замечает, насколько холодна вода. Я снова вздрагиваю, когда он приближается, хотя это не связано с ледяной температурой, а связано с тем, что чудовище идет за мной.

Он приседает передо мной со свирепым выражением лица. У меня возникает искушение провести пальцами по суровым морщинам, чтобы проверить, смогу ли я их разгладить.

Затем он наклоняется ближе, его мягкие губы касаются моей челюсти.

— Знаешь ли ты, amore mio — любовь моя, что привлекает хищника к его жертве?

— Что? — шепчу я.

— Боль, — бормочет он, кладя легкий поцелуй на мою челюсть. — Я люблю, когда тебе больно, детка, но только когда боль причиняю я.

Я хнычу, когда его зубы касаются того места, где когда-то были его губы.

— Ты исцелишься, Сойер. И пока ты со мной, тебе больше никогда не придется причинять боль. Но когда ты окажешься между моих зубов, я заставлю тебя истекать кровью. Вместо этого я сделаю тебе больно.

Его пальцы касаются моего затвердевшего соска, и из моего горла вырывается вздох.

— Именно там ты найдешь смысл жизни. И именно там ты найдешь жизнь со мной, которую стоит прожить.

— Почему? — шепчу я. — Ты даже не мог сказать, что не ненавидишь меня.

— Non ti odio — Я не ненавижу тебя, Сойер, — грубо говорит он. — Я хотел сказать правду, когда ты спросила, ненавижу ли я тебя, но не мог лгать, поэтому ничего не сказал. И каждый раз, когда я смотрел на тебя сегодня, я думал только о том, что на самом деле никогда не ненавидел.

Он отстраняется настолько, что ловит мой водянистый взгляд.

— Выбери жизнь, bella — красавица. Выбери меня.

Я прикусила губу, не в силах заставить себя сказать «да». Но как я могу дать ему надежду, если понятия не имею, что меня ждет в будущем?

Он сказал мне перестать лгать, и я не стала. Вместо этого я наклоняюсь вперед и обхватываю его шею руками, пытаясь оттолкнуть его. Но он держится твердо и вместо этого обхватывает меня за талию и поднимает из холодной воды.

Я не готова уйти от шепота смерти, но что-то в том, как Энцо держит меня, привлекает гораздо больше.