Он достает что-то за спиной и достает тонкую золотую карточку.

Кредитную карту.

Та самая, которую я открыла на его имя. Как по команде, он переворачивает ее, его полное имя перед моим лицом, почти издеваясь надо мной.

— Сегодня утром я снимал простыни, чтобы постирать, когда нашел это, спрятанное под матрасом.

Я открываю рот, но он уже говорит:

— Ты прятала это от меня. Почему это похоже на очередную гребаную ложь, Сойер?

— Я хранила ее не для того, чтобы пользоваться ею потом, обещаю, — горячо клянусь я. — Она был в моем заднем кармане, когда ты привел меня на корабль, и каким-то образом она не выскользнула из него после кораблекрушения. Я спрятала ее, когда мы только приехали сюда, и я просто... до сих пор не избавилась от нее.

Когда последнее слово покидает мой рот, я сморщиваюсь, понимая, насколько это прозвучало как слабое оправдание. Он подумает, что я лгу, но в этот раз я говорю чистую правду. Я не хочу больше лгать ему. Я хочу, чтобы он увидел всю мою уродливую правду и все равно принял меня.

— Я должна была просто выбросить ее в океан. Не знаю, почему я этого не сделала, — признаюсь я. — Но у меня никогда не было намерения использовать ее снова.

Он бросает хлипкий пластик на стол рядом со мной, а затем кладет кулаки по обе стороны от моих бедер, впиваясь мне в лицо.

Весь кислород, который я хранила в легких, улетучился.

— Почему я тебе верю? — спрашивает он вслух, хотя я не уверена, что он хотел, чтобы я ответила. — Я не хочу тебе верить, Сойер. Потому что в последний раз, когда поверил, ты причинила мне чертову боль.

Мои губы дрожат, вина и стыд проникают в меня так глубоко, что кажется, будто они переписывают мою ДНК. Я не могу ничего чувствовать — ничего не чувствовать — кроме ущерба, который я нанесла. Не только Энцо, но и стольким невинным людям.

— Мне жаль, — прошептала я, смахнув одну слезинку. Он следит за каплей, наблюдая, как она падает с моего подбородка на голые ноги. Моя рубашка задралась, и хотя под ней все еще купальник, я никогда не чувствовала себя более обнаженной.

Я быстро вытираю следы слез с лица.

— Ты не должна быть той, кто плачет, — говорит он мне. — Ты не должна плакать, когда именно ты разрушила меня.

— Ты прав. Я сделала это с тобой, — соглашаюсь я, сдерживая слезы. Я не плачу из-за себя. Мне даже больше не жаль себя.

То, через что я прошла, то, что сделала — это не оправдание тому, как я решила выжить. Я переложила это на чужие плечи и возложила на незнакомых людей ответственность за мою безопасность.

Я всегда это знала, но впервые мне пришлось столкнуться с разрушениями, которые я причинила. Как будто монстр захватил власть, и я была потеряна для него, пока он уничтожал все вокруг меня. А теперь гнев, наконец, отступил, и я осталась стоять среди разрушений, не виня никого, кроме себя.

— Мне... очень жаль, — снова задыхаюсь я, молясь, чтобы он увидел искренность.

Энцо внимательно изучает мое лицо, разбирая каждую мою клеточку, и, вероятно, ища обман.

— Я знаю, что это так, — пробормотал он. — Но я все равно не хочу тебя прощать.

Я киваю, понимая его, но все равно ненавидя. Ненавижу то, что я сделала, но еще более решительно настроена никогда больше не быть таким человеком.

А это значит, что я должна рассказать ему всю правду о Кеве.

— Я понимаю, — соглашаюсь я, а затем делаю паузу, подыскивая нужные слова для признания. Я понятия не имею, как это сказать, но прежде чем я успеваю сообразить, он качает головой, словно смиряясь с чем-то.

— Но я собираюсь. Я не хочу больше злиться на тебя, Сойер. Я поклялся, что не буду жестоким, но теперь понимаю, что для того, чтобы сдержать свое обещание, мне придется, черт возьми, простить тебя. И я должен доверять тебе. Если я собираюсь дать тебе все, чего ты заслуживаешь, тогда я должен отдать тебе всего себя.

Он наклоняет подбородок вниз, выражение его лица сурово.

— Могу ли я это сделать, bella — красавица? Могу ли я отдать тебе всего себя?

— Да, — клянусь я, слово практически спотыкается и вылетает изо рта. — Я больше никогда не причиню тебе боли. Я клянусь, Энцо.

Он кивает, как будто пытается смириться с этим. Затем опускает голову со вздохом на секунду, прежде чем поднять ее обратно ко мне, что-то другое излучается из глубины его глаз.

— Ты — чертова сирена, а я — дурак, который с радостью утонет, лишь бы попробовать тебя на вкус. Умирай с голоду, мне все равно, bella — красавица, но сегодня я буду есть, и единственное, чего я хочу — это тебя.

Удивление путает мои мысли. Я моргаю, готовая попросить его повторить, чтобы убедиться, что я правильно его услышала, но когда открываю рот, он впивается своими губами в мои.

Он проглатывает остаток моих слов своим языком и зубами, заставляя меня молчать, пока он пожирает мои губы. От шока или инстинкта, я открываю рот и впускаю его внутрь, одной рукой упираясь в стол, а другой хватаясь за его шею.

Все мое тело загорается, как город после отключения электричества, мои нервы бьются электрическим током, когда он захватывает мои губы.

И с каждым движением его языка он стирает все те отвратительные чувства, которые накопились во мне. Он поглощает меня с такой силой, что я не знаю, как я могла поверить, что он перестал хотеть меня.

— Черт, — бормочет он мне в рот, прежде чем снова захватить мои губы. Его руки хватаются за обе стороны моего лица, скользят по моим волосам и вдыхают глубже.

Кажется, что мое сердце бьется прямо в груди, стремясь освободиться, чтобы убежать со своим любовником.

Мне не хватает кислорода, и я вынуждена отстраниться, но он не отпускает меня.

— Non ancora — Ещё нет, — хрипит он. — Мне нужно больше тебя.

Затем он снова притягивает меня к себе, и я забываю, почему вообще хотела дышать. Его язык чувственно скользит по моему, побуждая его к танцу, как будто они качаются под балладу о влюбленных.

Электричество пробегает по моему позвоночнику, и с каждым поцелуем я чувствую себя на грани воспламенения. Мы — идеальная буря, где он — гром, а я — молния.

Он хватает меня за бедра и грубо прижимает к себе, его твердый член оказывается между моих бедер. Он сглатывает стон, удовольствие излучается от того, как он вжимается в меня. Обхватив ногами его талию, я кручу бедрами навстречу его длине, желая большего.

Если я сирена, то он, должно быть, Посейдон, разгневанный бог, который повелевает моим телом, словно это океан под его кончиками пальцев.

Он вжимается в меня с такой силой, что стол скрипит, а ножки скрежещут о деревянный пол. В считанные секунды мы с ним сходим с ума от нужды.

К тому времени, как он отрывается от меня, я слепну от вожделения. Он прижимает меня плоской стороной к дереву, а другой рукой разрывает нижнюю часть моего бикини, ниточки легко распутываются.

Одним движением он поднимает мои бедра, закидывает мои ноги себе на плечи и заползает на стол, моя спина скользит по гладкой поверхности. Еще один вздох едва успевает сорваться с моих губ, прежде чем его рот опускается на мою киску, отнимая у меня остатки кислорода.

Я снова прижимаюсь к нему, закатывая глаза, когда его язык проникает внутрь меня. С рычанием он распластывает свой язык и облизывает всю мою киску, и я теряю себя, когда он лижет и сосет, проводя языком по моему клитору, прежде чем втянуть его в рот.

— Энцо! — кричу я, мои руки ныряют в его волосы, хотя они все еще слишком короткие, чтобы ухватиться за них как следует. Вместо этого я скребу ногтями по его коже головы, и он рычит в ответ, вибрации только усиливают удовольствие, которое извлекает из-под своего языка.

Он пирует на мне, как человек, застрявший на острове, лишенный пищи, и я — единственное, что осталось съесть.

Оргазм подкрадывается то медленно, то сразу, как кошка в джунглях, набрасывающаяся на свою добычу после долгого преследования.

Энцо вводит в меня два пальца и глубоко загибает их в тот самый момент, когда я кончаю. Я не успеваю подготовиться к этому, и блаженство прорывается сквозь меня, прежде чем я успеваю сделать еще один вдох.