Но я замираю на пороге, едва не столкнувшись с Энцо. Он выходит из спальни с дробовиком в руке — он повсюду носит его с собой — и направляется вниз по лестнице, и замирает так же, как и я.

Пока я смотрю на него в шоке от того, что меня чуть не сбил разъяренный мужчина шести футов с лишним дюймов, он смотрит на меня в ответ с грозным выражением лица.

Медленно, он окидывает взглядом мою полуобнаженную фигуру, затем скривляет верхнюю губу в рычании. Он выглядит... отвратительно, и с таким же успехом он мог бы воткнуть это ружье мне в грудь и нажать на курок.

Я разеваю рот, обиженный и растерянный, когда он возобновляет свой путь к лестнице.

— Одевайся, Сойер. Это не то, что я хочу видеть.

Мои глаза выпучиваются, и я задыхаюсь в полном неверии.

Он не просто так сказал мне это.

Прежде чем я успеваю сообразить, что ответить, он уже уходит.

Этот. Блять. Мудак!

Преодолевая свое только что уязвленное самолюбие и ярость от того, что он сказал что-то настолько дерьмовое, я едва помню, как ворвался в комнату Сильвестра и сорвала рубашку с вешалки в его шкафу. Их почти не осталось, большинство из них теперь используются для нашей импровизированной веревки.

Но прежде чем натянуть ее, я останавливаюсь и встаю перед зеркалом в полный рост в его комнате. Только через секунду я понимаю, что не могу хорошо рассмотреть себя, потому что мое зрение затуманено от жгучих слез.

Я вытираю их, заставляя себя уйти, а затем, как мне кажется, впервые за много лет, изучаю свое отражение, хотя по-прежнему избегаю смотреть на него. Кев — последнее, что я хочу видеть сейчас.

Мои корни снова начинают возвращаться. Я еще немного похудела, но выгляжу не намного иначе, чем раньше. Что он увидел такого, что заставило его вдруг посмотреть на меня так, будто он учуял запах испорченного молока?

Нахмурившись, я наконец встречаю свой собственный взгляд. У меня темные круги под глазами, и на мне определенно написано мое истощение, но я не могу выглядеть настолько плохо.

Верно?

Кев стоит рядом, качая на меня головой.

Когда ты стала такой хрупкой, мелкая? Тебя так легко сломать. 00

То самое, что Энцо сказал мне раньше.

Неважно. Пошел он, пошел Кев, и пошли они оба за то, что заставили меня сомневаться в себе.

Как раз когда я собираюсь уходить, я замечаю что-то странное, сложенное на полу рядом с зеркалом.

Это куча прозрачных пластиковых пакетов, поверх которых намотан тонкий длинный белый шланг.

Я моргаю. Я понятия не имею, какого черта они здесь делают, но они настолько не к месту, что я могу только смотреть.

Наконец, мое тело двигается, стягивая рубашку через голову, а затем приближается к стопке пакетов, словно на них свернулась змея, а не безобидный шланг.

На них ничего не написано, чтобы указать, для чего они могут быть предназначены, но при ближайшем рассмотрении я понимаю, что они зашиты, за исключением крошечного отверстия, куда, как я предполагаю, должна быть вставлена трубка.

Пролистав остальные, я обнаруживаю, что все сумки выглядят одинаково. Они определенно ручной работы, и швы немного неровные, но все они герметичны, за исключением кармана, оставленного нетронутым для трубки.

Я качаю головой, недоумевая, что это за чертовщина, но решаю, что они могут пригодиться на крайний случай. Если нам когда-нибудь понадобится покинуть маяк, я могу наполнить их водой и использовать как импровизированные тарелки.

Я беру пакеты и шланг и кладу их в нашу спальню, под кровать.

Я полностью готова провести остаток ночи здесь, но мой желудок урчит, и я чувствую запах готовящейся внизу еды.

Меня не убьет, если я пропущу один прием пищи вместо того, чтобы хоть секунду выдержать присутствие Энцо, но я понимаю, что это не очень умно. Моя безопасность не гарантирована, и мне понадобится вся энергия, которую я смогу получить. Особенно если мне не даст уснуть дух, закатывающий за дверью очень громкую истерику, и это станет обычным явлением.

Вздыхая, я спускаюсь по ступенькам, повторяя в голове неприятные слова Энцо.

Это не то, что я хочу видеть.

Конечно, у нас обоих была крайне насыщенная событиями, дерьмовая ночь, и мы недосыпаем, но как он мог внезапно переключиться на меня? После того, как он встал на свои гребаные колени и попросил у меня прощения за то самое?

Даже когда он открыто ненавидел меня, он никогда не заставлял меня чувствовать себя такой... уродливой. Такой нежелательной.

Если бы он был Кевом, я бы убила его за то, что он так на меня смотрел. Чтобы со мной обращались так, будто я не более желанна, чем перенесшая вазэктомию без анестезии. Разозлившись, я отказываюсь смотреть на Энцо и сажусь за обеденный стол, глядя на дерево так, будто это оно виновно в глубокой боли в моей груди.

Через несколько мгновений я вижу, как Энцо приближается ко мне, и мои мышцы возвращаются в режим выживания, напрягаясь при его приближении.

— Ешь, — резко приказывает он, почти швыряя миску с супом на стол. Она скользит и ударяется о мою грудь, обжигающая жидкость попадает на кожу.

Я морщусь от укуса и отталкиваю ее от себя, не уверенная, что смогу больше есть. Мой взгляд тяготеет к моему телу, неуверенность поднимается и сжимает мое горло.

Когда я поднимаю взгляд, он смотрит на меня со стоическим выражением лица, мышцы его челюсти пульсируют, когда он скрежещет зубами.

— Я не голодна, — шепчу я.

Он опускает голову, и у меня к горлу подкатывает румянец, когда я слышу его смех, но в этом звуке нет юмора. Белея от смущения, я встаю так быстро, что стул опрокидывается. Его голова поднимается как раз в тот момент, когда я поворачиваюсь, чтобы уйти. Слезы снова наворачиваются на глаза, а я так чертовски устала плакать.

Я успеваю сделать лишь шаг, прежде чем он перепрыгивает через стол и хватает меня за волосы. Одним мощным рывком я отлетаю назад, больно приземляясь на деревянный стол с воплем.

Я застыла в шоке, пытаясь осознать, что, черт возьми, только что произошло. Единственное, на что я способна, — это смотреть на него с абсолютным изумлением, округлив глаза и приоткрыв рот. Даже вверх ногами он выглядит ужасающе.

— Скажи мне, bella ladra — прекрасная воровка, неужели я настолько незабываем, что ты не помнишь, как глубоко мой член заполнил тебя? Или ты ударилась головой и потеряла свой гребаный разум?

Я качаю головой, потеряв дар речи и не понимая, что это вообще значит.

— Что бы ты ни думала, что я имел в виду, ты ошибаешься, — говорит он, понимая, что его предыдущие слова задели меня.

Я моргаю.

— Ты сказал...

— Я знаю, что, блять, я сказал, Сойер.

— Тогда почему ты это сказал? — я огрызаюсь, гнев, наконец, снова выходит на поверхность.

Он наклоняется, в его глазах бушует шторм, более яростный, чем тот, из-за которого мы оказались в этой дурацкой ситуации.

— Потому что меня бесит, что я хочу тебя так сильно, как хочу, — рычит он, и в его голосе звучит тьма, которую можно найти только в морских глубинах.

Его рука крепче вцепилась в мои волосы, и острые булавки вонзились в кожу головы. Я вскрикиваю, выгибаю спину и впиваюсь ногтями в его руку в отчаянной попытке унять боль.

Не обращая внимания на мои попытки, его глаза блуждают по моему телу, в его глазах как в океане извергается вулкан.

— Мне невыносимо смотреть на тебя. Не потому, что мне не нравится то, что я вижу, Сойер. А потому, что я чертовски ненавижу то, что я чувствую.

Он тащит меня через стол и крутит, пока я не оказываюсь лицом к лицу с ним, вырывая из моего горла вздох, когда он заставляет меня принять вертикальное положение. Я шатаюсь и дезориентирована, поэтому могу только вытаращиться на него, когда он засовывает себя между моих коленей.

Я пытаюсь понять, что он говорит, но меня гипнотизируют молнии в его лесных глазах и суровое выражение его лица.

— Я не понимаю, что произошло сегодня. Ты сказал, что больше не будешь жестоким.