— Думаю, я не могу с этим поспорить, — бормочу я, чувствуя, что мои внутренности рассыпаются в прах. Вот что происходит, когда стоишь слишком близко к солнцу.

— Поверни голову, — командует он, его пальцы тянутся вперед, чтобы взять меня за челюсть и повернуть мою голову в сторону брызг.

Он смеется, вода становится все более глубокого цвета, пока в конце концов снова не становится прозрачной. Тем не менее, он не отступает.

— Думаю, я поняла, что рана там, — говорю я, глядя на него через плечо. — Спасибо, что помог.

— Она будет продолжать немного кровоточить, пока не свернется, — говорит он мне, игнорируя мою просьбу. — Держи волосы распущенными, а я соберу их как можно лучше, когда ты закончишь.

— Хорошо, — шепчу я.

Наши глаза встречаются, и огнедышащий дракон в моем животе становится еще злее.

— Хорошо, — повторяет он.

Медленно, как будто хочет убедиться, что я слежу за каждым его движением, он прислоняется к стене, снова скрещивает руки и устраивается поудобнее. Вода забрызгала всю его рубашку, а пол промок. Однако он, кажется, ничего не замечает, кроме того, что я стою под потоком и смотрю на него с озадаченным выражением лица.

Его внимание привлекает бусинка воды, и я не уверена, какая из сотен, но знаю, что она стекает между моими грудями и вниз по животу. Его язык скользит по нижней губе, медленно и чувственно, как будто он представляет себе, что ласкает ее.

Не отводя взгляда, я вслепую тянусь за мылом для тела и выдавливаю ее на руку следом. Мы использовали наши собственные тряпки, но моя рука будет намного интереснее.

Под его пронизывающим взглядом я растираю мыло между ладонями, затем берусь за груди, распределяя по ним мочалку. Жар в его глазах усиливается, а ноздри раздуваются. Я вижу очертания его твердого члена в шортах. В какой-то момент он, должно быть, перестроился, поэтому он заправлен в ремешок, и меня это разочаровывает.

— Сконцентрируйся, Сойер, — требует он, его голос наполнен желанием. Сконцентрируйся. Я могу выполнить этот приказ.

Прикусив нижнюю губу, я провожу руками вниз по животу, по бедрам и по щекам. Он внимательно следит за каждым движением, как будто секреты мироздания откроются в пятнах, покрывающих мою кожу.

Затаив дыхание, я внимательно наблюдаю за ним, когда скольжу рукой к своей киске. Мышцы его челюсти напрягаются, зубы крепко стиснуты. Я провожу указательным пальцем по своему клитору, и крошечный стон вырывается наружу. Его глаза устремляются на меня.

— Attenta, bella — Осторожнее, красавица. Тебе не стоит напрягаться из-за травмы головы.

— Мне не нужно многого, чтобы заставить себя кончить, — говорю я. — Это ты должен работать для этого.

Густая бровь приподнимается, вызов искрится в его лесных глазах.

— Правда? — промурлыкал он. — Тогда давай посмотрим.

Я колеблюсь, неуверенность начинает портить желание.

Энцо, вероятно, видел меня со всех сторон, но все, что я чувствую, — это крайнее смущение при мысли о чем-то столь интимном. Возможно, потому что отношения между нами были построены на жестокости с обеих сторон, и так легко он может использовать это как еще одну возможность причинить мне боль.

— У меня очень болит голова, я не в настроении, — лгу я, отворачиваясь. Голова действительно болит, но я определенно в настроении. Или, по крайней мере, было, пока я его не испортила.

— Это ложь, Сойер?

Черт. Не знаю, почему я думала, что это сойдет мне с рук. Может, потому что большинство людей поверили бы мне на слово, учитывая, что я только что перенесла травму головы.

— Заканчивай, — огрызается он, отталкивается от стены и уходит из комнаты. Я закрываю глаза в знак поражения, злясь на себя за то, что по умолчанию занимаюсь тем, что он презирает больше всего. Это привычка. Я еще не придумала, как от нее избавиться.

Чувствуя себя подавленной, я заканчиваю мыть остальную часть тела, затем заворачиваюсь в самое маленькое полотенце, которое когда-либо видела. С таким же успехом это могло бы быть чертово полотенце для рук. С моих волос все еще капает вода, и я не могу ничего сделать, кроме как выжимать излишки воды изо всех сил.

Когда я вхожу в комнату, Энцо сидит на краю кровати, лицом ко мне, положив локти на раздвинутые колени, сцепив пальцы и склонив голову.

Услышав мое появление, он поднимает голову, и я немного ошеломлена тем, что его взгляд не менее напряженный, чем в ванной. Если не сказать больше, он только усилился.

Я замираю, едва не захрипев от этого взгляда. Кажется, что я едва могу расширить свои легкие до размера пряди волос. Его рот слегка нахмурен, а густые брови низко нависли над глазами. Он выглядит сердитым, конечно, но когда он не сердится? Он выглядел так каждый раз, когда был во мне, и этот раз... этот раз ничем не отличается.

— Как ты думаешь, ты бы все еще лгала мне, если бы я знал, когда ты это делаешь? — тихо спрашивает он, его тон любопытный, но смертоносный. Как киллер, спрашивающий, готова ли ты умереть сейчас.

Я поджимаю губы, обдумывая, как мне ответить. Я не всегда хочу лгать, просто это дается легче всего. Это лучшая альтернатива, чем конфронтация.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я наконец.

Его взгляд прослеживает верх полотенца, где я крепко прижимаю его к груди, вниз по середине и к низу, где оно едва прикрывает меня. Полотенце даже не падает на мою задницу, но я думаю, что не стоит удивляться, что у Сильвестра нет больших полотенец из египетского хлопка.

Дрожа под его испытующим взглядом, я крепче сжимаю бедра, надеясь скрыть себя еще больше и ослабить непрекращающуюся потребность, пульсирующую в моем клиторе.

Это только привлекает его внимание.

— Я имею в виду, — медленно начинает он. — Если бы я точно знал, когда ты лжешь каждый раз, когда ты это делаешь, как ты думаешь, ты бы продолжала это делать?

Я пожимаю плечами, но тут же жалею об этом. Это только подняло детскую салфетку вокруг моего тела еще выше. И снова его внимание приковано к моим стиснутым бедрам.

— Я не очень смелая, — признаюсь я, и с большим колебанием он снова поднимает свои глаза на мои. — Я трусиха, — говорю я ему, моя грудь сжимается от правды. — Бежать и прятаться легче. Иногда я говорю и делаю все, что угодно, чтобы заставить кого-то отвернуться от меня. Так мне кажется безопаснее. Конфронтация... она никогда не приводила ни к чему хорошему.

Он не отвечает, но кажется, что он слушает.

— Закрой дверь и иди сюда, — говорит он наконец. И как и в любой другой раз, когда он приказывает мне, как военачальник, мое тело слушается, несмотря на то, что моя голова кричит об обратном.

Дверь со скрипом захлопывается, щелчок похож на взрыв бомбы. Затем я подхожу к нему, как к спящему медведю, колени дрожат, когда я приближаюсь. Когда я нахожусь всего в футе от него, я останавливаюсь, пытаясь сохранить ровное дыхание, но безуспешно. Моя грудь движется слишком быстро, чтобы быть естественной, но, черт возьми, я не могу дышать.

Я открываю рот, пытаясь спросить, что он хочет от меня, но не могу вымолвить и слова. Продолжая молчать, он поднимает одну руку и нежно проводит пальцами по моему бедру, словно интересуясь, насколько оно гладкое. Признаться, я могла бы расплакаться, когда несколько дней назад нашла упаковку одноразовых бритв, засунутую в дальний шкафчик раковины, и с тех пор отношусь к ним как к редким драгоценностям.

Мою кожу покалывает от его прикосновений, и во мне срабатывают инстинкты бегства.

— Скажи мне ложь, — тихо говорит он.

— Ты самый добрый человек, которого я когда-либо встречала, — автоматически отвечаю я. Его пальцы приостанавливаются, и он смотрит на меня из-под невероятно длинных ресниц. Этот взгляд подобен укусу змеи прямо в сердце, яд парализует мышцу и делает ее совершенно бесполезной.

— А теперь скажи мне правду, — приказывает он. Я не понимаю, что он делает, но не уверена, что мне это нравится. Это кажется более интимным, чем секс.