Кругом ни одного живого существа; казалось, даже птицы покинули остров.

Мы заметили вдали полунагого человека со всклокоченными волосами и бородой. Он испуганно поглядел на нас и вдруг, закрыв руками глаза, пустился бежать прочь: вскоре он скрылся среди скал.

— Кто он? — спросил я.

— Отшельник, — ответил с благоговением Берзен-оглы.

Мы остановились.

— А почему он убежал?

— Отшельники не желают видеть лица грешных.

При виде подобных людей мной овладевает непонятная грусть, тоска, поэтому я поспешил вернуться в келью. Лодочник отправился бродить по берегу.

Аслан не возвращался. Почему он так засиделся у игумена? Не думаю, чтоб святой отец угощал его.

Вернулся он лишь через час. Почему он задержался, о чем они беседовали там, — ничего не рассказал мне Аслан, но я заметил, что он был крайне недоволен. Швырнув шляпу в сторону, он улегся на пол, бормоча: «От этих идиотов ничего путного не дождешься…»

Он закрыл глаза и замолчал. Мне показалось, что он спит. Не желая мешать ему, я вышел из кельи, присел у стены на камень и стал глядеть на озеро. Ко мне подошел приставленный к нам инок. Он был еще молод, но волосы его уже были тронуты сединой.

— Вы местный житель? — спросил я.

— Нет, я издалека, — ответил он с грустью.

— Откуда?

— Из Старого Нахичевана.

— Получаете письма от родных?

— Родные не знают, что я здесь.

— Как так?

— Я тайком убежал из дому.

— А что заставило вас покинуть родину?

— Наш домашний священник много рассказывал о скитах, об отшельниках. Я слушал его и столь увлекся жизнью пустынников, что решил покинуть грешный мир и удалиться в пýстынь.

Я вспомнил моего учителя, отца Тодика. Он также когда-то вскружил мне голову рассказами о чудотворстве пустынников.

— А вы не думаете хоть раз побывать на родине, повидать своих?

— Тот, кто вступает в обитель, не имеет права покидать острова. Здесь он старится, здесь и умирает.

Последние слова инока прозвучали грустью стосковавшейся души.

Я заговорил о другом.

— Скажите, существуют ли на острове отшельники-чудотворцы?

— Раньше были.

— А почему теперь их нет?

— И теперь есть, но они не желают творить чудес… Люди должны верить и без чудес, тогда их вера будет истинной верой.

И он долго говорил на эту тему.

Но я почти не слушал его. Чудный вечерний закат очаровал меня. Последние лучи заходящего солнца, как бы наперекор свирепой буре, нарушившей дневной покой, освещали берега озера ярким пурпуровым блеском. Вдали виднелись живописные холмы и долины древнего Агиовта. В давние времена здесь были удельные земли царевичей из дома Аршакидов. Наследник престола жил всегда при отце в Араратской области, а прочие царевичи отсылались сюда, в Агиовт, во избежание могущих возникнуть распрей из-за престола. На этих холмах среди мрачных ущелий юные царевичи развлекались соколиной охотой, нарушая покой пещерных зверей. А ныне по этим местам носятся на своих скакунах с копьем в руке сыновья курдских беков, преследующие оленей… Я видел Аргеш, город князей Каджберуни, с именем которого связано много прекрасных дней и много горестных бедствий. Персы, агаряне, греки в течение столетий проходили чрез сей злосчастный город и подвергали его варварскому опустошению, а чего не смогли доделать вандалы, довершило безжалостное море — затопило все окрестные места, оторвало Аргеш от материка и поглотило его в своей пучине. Роскошные дома, заселенные множеством людей, погрузились на дно морское.

Лучи заходящего солнца освещали лишь вершину цитадели, возвышавшуюся словно клинообразный остров над лоном вод. Море со дня на день грозило поглотить последние остатки города князей Каджберуни и стереть последние воспоминания о нем…

Позвонили к вечерне. Инок пригласил в церковь. Но меня в эту минуту позвал Аслан.

Он по-прежнему лежал на полу.

— Что с тобой? — спросил я.

— Ничего, немного нездоровится, — ответил он и повернулся на другой бок.

— Вероятно простудились: слишком уж долго оставались в мокрой одежде.

Он ничего не возразил, только попросил открыть окна. Воздух в келье был спертый и стеснял дыхание. Но как открыть окна? Они находились слишком высоко. Я нашел какую-то подставку и поднялся. На окнах стекол не было; к рамам были прибиты гвоздичками темножелтые, исписанные листы бумаги; я сорвал их.

— Да это пергамент! Недостающие страницы в книге Мовсеса Хоренаци, которую мы видели в ризнице, — с негодованием промолвил Аслан.

Ночью ему стало хуже. Разболелась голова. Он жаловался на жажду, но свежей воды невозможно было найти здесь. Вода из озера и колодцев отдавала горечью. Чистую питьевую воду монахи вообще получали из снега, который зимой собирали в ледниках. Но в этом году водой не удосужились запастись. Был и водоем, куда стекала дождевая вода. Но водоем развалился, и вода в нем не держалась.

И с этим можно было бы примириться, если б только нам дали возможность вздремнуть. В течение целой ночи не давали покоя; то и дело приходил звонарь и тяжелой палицей троекратно колотил двери всех келий, в том числе и нашей, приговаривая: «Пожалуйте в церковь».

Помимо назначенного по канону ежедневного богослужения, отправляемого всей братией вкýпе, в церкви пустынников, которые принадлежали к особой категории монахов, совершались молитвы и службы днем и ночью без перерыва. Вся братия делилась на несколько групп, одна группа сменяла другую. А в ту ночь была суббота, и братия совершала бдение в полном составе всю ночь до рассвета.

В старое время таких иноков называли «неупокойными», а монастырь «неупокойным» или «неусыпаемым». Какой же покой мы могли иметь среди неупокойных?

После утренней службы мы отправились в келью настоятеля приложиться к его руке и проститься с ним. Он писал и принял нас довольно приветливо. Мы не задержались, поблагодарили его и попрощались.

Обычно в монастырях иноки, в надежде на подачку, крайне вежливы с посетителями и зачастую не прочь и польстить им. Но здесь, оторванные от мира пустынники-бессребреники, наоборот, чуждались людей, избегали общения с греховным миром. Подобная отчужденность доходила до человеконенавистничества. Мужчины в монастырь допускались лишь взрослые, а женскому полу доступ был строго-настрого воспрещен. Мы в последний раз взглянули на «неусыпаемую» обитель и удалились.

— Как тебе понравился монастырь? — спросил я Аслана.

— Пустыннический фанатизм и отшельническая жизнь исковеркали наши монастырские порядки, которые в свое время отличались человеколюбием. Благодаря отцам-пустынникам изуродовалась и прекрасная армянская архитектура, издавна сохранявшаяся преимущественно в монастырских зданиях. Любя бедность, скромную жизнь и лишения, отшельники довольствовались невзрачными кельями и аскетическим образом жизни; но умерщвляя плоть, они умертвили и искусство. Взгляните на эти жалкие строения, на эту печальную пýстынь!..

На берегу озера мы застали Бердзена-оглы и приставленного к нам монаха. Мы сели в простую монастырскую лодку и часа через два подплыли к «заозерному домику», который находился к северо-востоку от острова. Находящиеся на Ванском озере острова Лим и Ахтамар, где существуют обители отшельников, имеют также свои «заозерные домики». Здесь сосредоточено все хозяйство монастыря, здесь же проживают и рабочие, возделывающие обширные монастырские поля, здесь же пасутся многочисленные стада монастырские, — словом, здесь находится все монастырское богатство. В «заозерном домике» монахи не сторонятся женского пола. Женщины пекут хлеб для рабочих, доят овец, готовят сыр, масло, прядут шерсть, шьют одежду для св. отцов. Словом — здесь все кипит жизнью, а там, на острове, только молятся.

Нас принял эконом — веселый и разговорчивый монах. Он пригласил нас в комнату.

— Пожалуйте ко мне, подзакусите. Знаю, вас там изморили голодом.

С первого же взгляда монах показался нам настолько симпатичным, что мы не могли отказаться от приглашения. Он привел нас в комнату, которая в сравнении с монастырскими кельями могла считаться довольно сносной. Какая огромная разница между монахом, общающимся с людьми, и монахом, оторванным от жизни! Он угостил нас прекрасным завтраком из сливок, масла, меда, кислого молока и белого хлеба. Даже поднес нам по стаканчику водки, но сам не выпил.