Подобное предание могло сложиться лишь у армян. Незавидная, полная горя, жизнь в течение многих веков создала для него источник надежд и упований. Мигр, или как произносит народ Мгер, — армянский бог солнца; это древнейшее божество пребывает в заключении, и в армянской стране царят мрак и зло. Будет день, оно выйдет из темницы и вновь прольет на армянскую землю свет и возродит справедливость. Народ благоговейно повествует об этом, верит и ждет…

— Мгер уже появился, — сказал мне Аслан, когда я заговорил с ним по дороге об этой легенде, — но народ не замечает его…

Вернувшись в Айгестан, мы не застали мастера Фаноса. Он на один день уехал в ближайшие деревни. Аслан не стал расспрашивать, куда и зачем; по-видимому, это ему было известно. Я лег спать раньше обыкновенного. Аслан долго еще сидел за столом и чертил что-то на толстой бумаге. Утром он показал мне чертежи виденных нами мест. Я был изумлен: какой удивительной памятью обладает этот человек!

Сегодня он был в хорошем настроении, что случалось лишь тогда, когда он добивался намеченной цели, даже стал шутить со мной. Белая кошка, заходившая к нам поутру раньше хозяев, на этот раз сначала подошла ко мне; промурлыкав и мазнув меня по лицу хвостом, она направилась к Аслану.

— Теперь и она считает тебя за человека, — улыбнулся Аслан.

— Не только она, даже конюх мастера, завидя меня, встает с места; вчера он назвал меня «ага»[57].

— А знаешь, куда мы сегодня поедем?

— Должно быть, опять будем лазить в дыры…

— Нет. Сегодня мы отправимся с визитом к его преосвященству епархиальному начальнику.

— О нем что-то плохо отзываются.

— Знаю, вот потому и необходимо повидать его.

— Говорят, будто он отъявленный преступник.

— Иногда преступники могут служить мощным орудием в руках порядочных людей. Апостол Павел тоже был преступником, но впоследствии стал ревностным поборником христианства.

— А Васак?

— Он тоже крупная личность своей эпохи; если б возможно было потрясти мозги всех армянских нахараров, то едва ли вытрясли б половину того ума, каким обладал Васак.

— Но он был злодеем, причинил много вреда родине.

— Это потому, что историки, писавшие о нем, принадлежали к противной партии. Если б соотечественники последовали советам Васака, он оказал бы большие услуги родной стране.

Я был поражен: хоть и не читал я армянской истории, но о Васаке я слыхал много плохого.

— Какую же пользу мог принести Васак, — ответил я, рассердившись. — Дьявол никогда не может стать ангелом.

— А почему же нет? — рассмеялся Аслан, заметив мое волнение. — Ведь дьявол когда-то был ангелом, но обстоятельства сделали его злым духом. Васака нужно понять, а для этого следует знать историю Армении. Не спорь со мной, дорогой Фархат, ты должен читать и много читать.

Он подошел ко мне и положил руку на плечо.

В эту минуту в комнату вошел один из учеников мастера Фаноса и сообщил, что к Аслану пришли несколько человек, хотят видеть его.

— Узнай, кто они, — попросил меня Аслан, — скажи, чтоб подождали, пока я оденусь.

— Подождут! — ответил ученик лукаво, — до вечера готовы ждать… Они еще с утра сидят у ворот…

Я вышел на улицу. Трое купцов-армян, сидя рядком у ворот на земляной тумбе, перебирали чётки и беседовали.

Местные купцы, узнав, что Аслан интересуется древностями, тащили к нему все, что находили у себя дома: кусок железа, глиняный черенок или еще что-нибудь в надежде сорвать с него несколько золотых.

Завидев меня, они встали с мест, поздоровались и стали расспрашивать, как я поживаю; совсем, как старые знакомые. Один из них даже назвал меня «ага». Он был второй (после конюха мастера Фаноса), удостоивший меня этим титулом.

— Что вам угодно? — спросил я.

Они молча принялись вытаскивать из-за пазухи, из карманов разнообразные предметы, завернутые в тряпки,

— Зачем вы мне показываете, я не покупаю.

— Не беда и тебе посмотреть, ага, — сказал один из них; я заметил у него на руках синие знаки паломника, побывавшего в Иерусалиме. — Душа моя, мы слыхали — твое слово перед господином доктором не нуждается в повторении…

Он намекал на мою близость к господину доктору, который с первого же слова исполнит мою просьбу.

Я недоумевал: чем могу быть полезен махтеси[58]?

— Мы знаем, — пояснил паломник, — г. доктор собирает редкостные вещи; мы и принесли ему такие редкости, каких на всем свете не сыщешь. Если он купит их, мы пред тобой в долгу не останемся… И тебе кое-что перепадет…

— Ну, конечно, и тебе перепадет, — повторили хором другие.

— А что мне перепадет? — спросил я, волнуясь.

— Не понимаешь? — спросил махтеси, слегка потрепав меня по плечу. Он таинственно покачал головой, лукавая улыбка скользнула по его чисто выбритому лицу, он прищурил левый глаз, подмигнул мне и несколько раз потер большим пальцем указательный палец.

— Вот что!

Негодяй хотел подкупить меня. Он принял меня за слугу доктора и, по привычке обделывать делишки с помощью слуг, решил, что я ему помогу. Если б я проявил сочувствие, они предложили бы мне целую программу действий — как вести себя, что говорить при докторе. Купцы прекрасно знают, как обирать приехавшего на восток неопытного европейца при помощи слуги-переводчика из местных жителей.

Наглость купцов настолько возмутила меня, что я хотел было вытолкать их и сказать, что доктор не покупает антикварных вещей, но воздержался из опасения, что это не понравится Аслану. Я повел их в дом.

Войдя в комнату, все трое молча отвесили поклон и выстроились в ряд у дверей… Аслан, одетый, пил кофе.

— Прошу садиться, — произнес Аслан, указав им место подле себя.

Купцы продолжали стоять молча, нерешительно поглядывая друг на друга.

— Прошу присесть, — повторил Аслан. — Почему вы стоите?

— В вашем присутствии, г. доктор, мы не смеем садиться, — ответил купец-махтеси жалостливо и прижался к стене. Остальные последовали его примеру.

— Я ведь не пашá, — засмеялся Аслан.

— Ты выше паши́, г. доктор, — ответил стоявший подле паломника низенький старичок, — ты свет очей наших! Да ниспошлет всевышний долгие годы тебе… Пашá иной веры, а ты, хотя и франг, но исповедуешь нашу веру, мы все одному кресту поклоняемся, одних святых чтим.

Будь на месте Аслана кто-нибудь другой, он приписал бы их льстивые слова скромности или наивности. Аслан же быстро сообразил, с кем имеет дело, но не показал вида.

— Ну разве подобает, чтоб убеленные сединами старцы стояли перед юношей, — ответил он и вторично попросил их присесть. — Я уважаю ваши преклонные годы.

— Да благословит тебя господь, — воскликнули купцы в один голос и уселись, но не там, куда их приглашал Аслан, а около двери.

Расспросив купцов о цели прихода, он попросил показать принесенные вещи. Один из них из вежливости обернулся к стене и два раза кашлянул. Кашель был условным знаком: махтеси в ответ два раза чихнул, «из вежливости» приподнял край одежды и вытер рот; третий перекрестился, возблагодарил бога и произнес: к добру!

— У нас такой обычай, г. доктор: если кто два раза чихнет — хороший знак. Будем надеяться, что очаг ваш будет нам к добру.

— Что за очаг? — подумал я. — Ведь это — не наш дом, а мастера Фаноса…

— Я также надеюсь, — ответил, смеясь, Аслан.

Это подбодрило купцов. Один за другим они стали подходить к Аслану и раскладывать редкости: старинные монеты, браслеты, медные серьги, прозрачные разноцветные бусы, наконечники копий и стрел, часть огромного щита, медную бычью голову, большие и малые глиняные сосуды… Все это вытаскивали они из-за пазухи, из карманов и даже из-под фесок. Но всего интереснее был способ показа: сперва самые обыкновенные вещицы, если не находили одобрения, доставали более ценную вещь, уверяя, что больше ничего нет, и лишь в конце извлекали из-под одежды новый предмет и опять клялись, что это последнее. Но… за «последним» следовало множество других вещей.