Все племя вооружено, все являются воинами. Даже их жены и девушки носят оружие. Они поняли, что в наш век нельзя сохранить свою жизнь, не прибегая к оружию. Одни только ангелы не носят оружия, потому что им нечего защищать. Hо и они, когда нужно — вооружаются.

Племенем „джоло“ управляет их патриарх, который называется Мар-Шимоном и является одновременно и духовным и светским главой племени. Нынешний Мар-Шимон храбрый молодой человек, который соединяет в своих руках крест Христа и меч свободы. Весь народ подчиняется ему с сыновней покорностью. Пример Мар-Шимона представляет собой исключительное явление во всем христианском мире. Духовное лицо, патриарх выступает одновременно в качестве простого воина, защитника родины. Мар-Шимон воин, обладающий всеми благородными свойствами воина.

Страна Мар-Шимона в значительной степени очищена от чужеплеменников. Там есть только небольшое количество армян и несколько, курдских племен, которые подчиняются власти патриарха. Страна Мар-Шимона прочно ограждена Китайской стеной, за которую не смеет переступить нога чужеземца. Но Каро теперь находится там. Он поехал туда, чтоб сделать распоряжение относительно некоторых дел. Я надеюсь, что его свидание будет иметь благоприятный исход!..

Пример племени „джоло“ для нас, армян, должен быть поучительным. Он доказывает, что и мы могли бы свободно и мирно жить, если б только пожелали защищать нашу свободу мечом и кровью. Но есть ли у нас такие духовные лица, как Мар-Шимон? Есть ли у нас такой народ как племя „джоло“? Ведь армянин страшится меча как „черта“!..»

Празднество кончалось.

Начался разъезд богомольцев. Семья старого охотника тоже готовилась к отъезду. Утром она должна была выехать. Но во мне произошла странная перемена: я забыл Маро, забыл Соню, забыл мать и сестер, которые меня так любили и старались увести с собой домой.

Я был влюблен в Аслана!

Казалось, что этот вдохновенный человек приворожил меня. Я не хотел с ним расстаться. Хотя слова Аслана были темны для меня, и я не совсем ясно представлял себе цель, к которой стремились он и его близкие товарищи, однако я решил быть с ними и работать с ними. Они благородные люди, — думал я. Поэтому, когда Аслан сказал мне, что по «одному делу» собирается ехать в Ван, я стал просить, чтобы он взял меня с собой. Но он не соглашался, говоря, что нельзя бросать семью охотника на произвол судьбы, и что я должен ее сопровождать домой. Однако, Маро, присутствующая при нашем разговоре, обычным своим небрежным тоном заявила, что я им не особенно нужен, что они и без меня могут вернуться домой, что никто не посмеет тронуть семью охотника. Эти слова могли бы меня обидеть, если бы не знал, какое у Маро сердце. Но, зная ее, я только улыбнулся, когда она сделала свое гордое заявление.

Это было вечером. Беседа наша происходила вдали от монастыря, на холме, куда мы отправились с Маро собирать цветы богородицы[27], и где встретились с Асланом. Он опять перерядился и теперь уже имел вид ванского купца.

Маро со своей стороны также попросила Аслана взять меня с собой, говоря, что я еще до сих пор не видел города и что мне нужно, наконец, увидеть город. После долгих просьб, Аслан, наконец, согласился меня взять.

— Я выеду сегодня, после захода солнца, — сказал он. — До этого остается еще полтора часа.

Я попросил его выехать немного позже, чтоб я мог повидаться с матерью и сестрами.

— Нет ждать я не могу, — ответил Аслан, — послезавтра утром мне необходимо быть в Ване…

— Значит ты и ночью не будешь останавливаться на отдых? — спросила Маро.

— Нет, — ответил он, — так как отсюда до Вана три дня пути.

— Стало быть, я не успею повидаться с матерью? — спросил я, Аслан подошел ко мне совсем близко и еле слышным голосом сказал:

— Кто хочет следовать за нами, должен оставить и мать, и отца, и сестер и братьев своих… Понял?..

Затем Аслан сказал, что хотя он и согласился взять меня с собой, однако он выедет отдельно, без меня и мы встретимся с ним в пути, на первой остановке, до которой отсюда не так далеко. Он велел мне тотчас же пойти, сесть на коня и выехать. После этого он нежно обнял Маро и меня и расстался с нами. Мы с Маро поспешили к палатке.

— Что ж, поезжай Фархат, хорошо ты делаешь, что уезжаешь. Увидишь город Ван. Но, смотри не забывай Соню…

Последние слова показались мне странными и я спросил, почему она говорит это.

— Соня любит тебя, Фархат, а ты ведь дал ей слово… мужчина должен быть верен данному слову…

— А ты откуда знаешь, что я дал ей слово? — спросил я.

— Я все знаю… Я знаю как вы проводили те дни, когда ты был учеником у ее отца… Я все знаю…

Ее слова очень смутили меня.

— Кто тебе рассказал все это? — опять спросил я.

— Сама Соня. Она все это рассказывала с такой горечью, что я не могла удержаться от слез, — ответила Маро.

Я молчал.

— А ты знаешь как несчастна Соня? — продолжала она. — Ты теперь ее единственное утешение. Если ты ее обманешь, она не выживет…

Каждое слово Маро поражало меня, как гром. Я не знал, что мне отвечать. Все, что говорила она, было правдой. Соне я дал слово…

— Соне ты дал слово, — как бы угадывая мои мысли, повторила Маро. — Нехорошо, когда мужчина нарушает данное им слово…

— А если нарушает девушка? Тогда?

— Тоже нехорошо, — ответила она.

Последние слова она произнесла глухим, дрожащим голосом.

— Ведь и ты дала мне слово, — сказал я.

— Правда, дала, но я не хочу питаться крошками с чужого стола, остатками любви…

Я, хотя и понял смысл ее слов, однако спросил:

— Что это значит?

Она ответила не сразу, но я заметил, что ее глаза горят гневом. С глубоким возмущением она мне сказала:

— Я знала, что у тебя нет совести, но теперь вижу что нет у тебя и ума. Я не могу любить человека, который может обманывать…

— Значит, между нами все кончено? — спросил я.

— С той самой минуты, когда у «Молочного ключа» Соня сидела рядом с тобой и рассказывала тебе о своем несчастии…

Как ни гадки и оскорбительны были для меня слова Маро, однако в них была правда. Я чувствовал свою вину. И я не мог ни сердиться, ни просить прощения.

После некоторого молчания она спросила:

— Если хочешь, чтоб мы остались друзьями — то ты должен любить Соню.

— Я хочу чтоб мы остались друг для друга тем, чем были.

— Это кончилось. Ты ответь мне на мой вопрос. Будешь любить Соню или нет?

— Я уже сказал.

Она остановилась на пути. Она вся дрожала. Побледневшее лицо ее выражало дикую ярость.

— Здесь мы расстанемся. Ты не посмеешь переступить порог палатки охотника. Подожди тут. Я пойду, вышлю твоего коня и оружие и тогда поезжай, куда хочешь.

— Ты меня изгоняешь?

— Как хочешь, так и понимай.

— Безжалостная.

Она отвернулась, чтоб я не видел ее лица. Затем быстрыми шагами начала идти к лагерю богомольцев. Но как ни был взволнован, я все же заметил, как из ее глаз лились слезы, словно брызги огня.

До сего дня не могу я забыть и никогда не забуду ее скорбного лица, горевшего справедливым и мстительным гневом.

Несколько минут я стоял, как вкопанный. В глазах потемнело, ноги стали дрожать и я свалился на землю…

Когда я очнулся, было уже совершенно темно. Но как велика была моя радость, когда я увидел около себя Маро! Моя голова лежала на ее коленях. Она поцеловала меня в лоб и сказала:

— Прости меня, Фархат я разбила твое сердце.

При этих словах она начала горько рыдать.

— Рана твоя не опасна, Фархат, — сказала она. — Я ее обмыла и перевязала. Кровь уже остановилась. Теперь тебе ведь лучше?

И правда, я весь был в крови, Я понял, что, падая, ударился о камень и разбил себе голову… Видимо, Маро увидев это, вернулась, чтоб помочь мне.

— Я виновата, — говорила она, — Я буду любить тебя, вечно буду любить тебя, Фархат… Не кляни меня, ради бога.