Мы с Асланом сидели на берегу, наблюдая происходящее в лагере. К нам подошел Артин и со свойственной ему веселостью заявил:

— Господин доктор, если не желаете остаться голодным, прошу пожаловать ко мне в палатку, вы, как я вижу, ничем не запаслись.

И, действительно, мы не позаботились об еде в надежде, что караван остановится на отдых поблизости от жилья, где можно будет получить все, что угодно: впрочем в здешних деревнях, кроме ячменного хлеба и яиц, ничего не достанешь.

Аслан будто ждал приглашения Артина, поблагодарил и последовал за ним.

Белый шатер начальника каравана мог вместить несколько семей; он не лишен был и комфорта. Видимо, этот «человек пустыни», как называл себя Артин, любил кое-какие удобства. Смеясь, я намекнул ему на это.

— Чудной вы человек! Уже тридцать лет, как я не знаю домашнего крова; всю жизнь с моими мулами в ущельях, горах и пустыне. Единственная для меня отрада — мой шатер.

Артин был несчастлив в семейной жизни. Он прогнал жену, изменившую ему; единственный сын умер от оспы. И он возненавидел женщин, решил не вступать более в брак. «Женщины — сущее наказание для мужчин», — говорил он, и всю свою любовь сосредоточил на мулах.

— Но вы должны знать, что мой шатер не столько служит мне, сколько путникам. В дождь и в жару многие находят здесь приют.

— Как, например, мы, — прервал я, — и вы всех кормите!

— Случается — когда попадаются бедняки, которым нечего есть. Привожу зачастую сюда больных; за ними необходим уход, пока доберутся до дому; мой шатер всегда в их распоряжении.

После ужина Аслан спросил:

— А в каком состоянии дороги?

— По обыкновению, плохи. Да и когда они были безопасны? Вот, к примеру, хотя бы здесь. Мы недалеко от жилых мест. До деревни Ангх всего полчаса ходьбы отсюда. Но все же это — один из самых опасных районов. Когда снимемся с места, вы сами увидите, что чуть ли не за каждым кустом скрывается разбойник. Только что поймали одного и представьте себе — женщина, курдянка.

— Это очень интересно.

— И мерзавки опаснее, чем их мужья; в темноте тайком подползают к каравану, как лиса к курятнику, незаметно съеживаются у тюка, острым ножом вспарывают и уносят содержимое. Трудно выследить их.

— А что вы сделали с пойманной воровкой? — спросил я.

— Оттаскал за волосы и отпустил.

— А будь мужчина?

— Ну, с ним была б другая расправа.

— И вы не боитесь?

— А чего бояться? Ведь они не из железа, такие ж, как и я, люди.

— Но люди-звери.

— Трусливые звери, поверьте, очень трусливые. Какая может быть храбрость у дикаря, которым руководит лишь жажда хищения?

— Вполне правильно, — прервал его Аслан, который все время молча слушал. — Храбрость требует от человека самопожертвования, а самопожертвование не может быть без высших идеалов, — Он вновь умолк и, казалось, перестал нас слушать.

— Выходит, они боятся вас? — спросил я.

— Недаром говорится: «Турка отколоти, да с ним дружбу веди!» Поговорка эта не новая, результат опыта сотен, а может и тысячи лет. Я проверил ее на самом себе. Вот вы только что отведали жареную баранину. Кто прислал ее мне? — главарь курдского разбойничьего племени! Баранта его пасется недалеко от нас, в овраге. Узнав, что караван мой остановился вблизи его шатров, прислал мне с сыном пару ягнят и велел справиться о здоровье.

— А вы ему что послали взамен ягнят?

— Мой привет и целую штуку пестрой шелковой материи на платья его женам.

— Вероятно, этому разбойнику довелось иметь дело с вами.

— Да, как-то раз я порядочно помял ему бока, и с тех пор мы стали друзьями…

Артин поднялся с места.

— Простите, я засиделся и разболтался. Пойду посмотрю, что делают мои ребята, вы располагайтесь на покой. Постели готовы.

— Поутру мне необходимо посетить кое-какие места, — сказал Аслан, — прошу дать мне двух всадников.

— Я дам вам из моих людей двух таких, из которых каждый заменит сотню, — обещал Артин и, пожелав нам доброй ночи, вышел из шатра. Аслан лег спать ранее обыкновенного. Это была первая ночь отдыха после напряженной работы в Ване. Господи, как он работал! Лихорадочно, не зная покоя, словно машина.

Я не мог уснуть. Мне все мерещилось суровое мохнатое лицо Тохмах Артина, его черные сверкающие глаза. Хвастовство не пристало этому поистине храброму человеку, все, что рассказывал он, была сущая правда. Впоследствии мне довелось услышать много рассказов об его исключительном мужестве. Да и вообще начальником каравана не может быть трусливый человек: вся его жизнь протекает в борьбе с опасностями. Он был способен руководить целой армией. Но вместе с тем, как мы видели, ему не были чужды человеческие чувства и побуждения. Я воочию видел его стремление к добру, к общему благу. Быть погонщиком мулов и сохранить мягкость нрава — дело нелегкое. Конюхи, погонщики, имея постоянно дело с животными, настолько грубеют и дичают, что трудно их отличить от животных, Тохмах Артин был человек иного склада. Ремесло погонщика мулов он возвысил и установил образцовый порядок в караване.

Огни гасли один за другим. Шум и движение в караване прекратились. Наступила глубокая тишина. Слышался лишь шум реки и в заунывном рокоте волн, казалось, я читал историю событий, происшедших здесь сорок пять столетий тому назад…

Проснувшись поутру, я выглянул из шатра. Солнце еще не всходило, а щебетуньи-птички уж начали свой утренний концерт. Аслан был на ногах и торопил меня. Артина в шатре не было. Мулов давно пригнали с пастбища, давали им ячмень, седлали, чтоб выступить в путь до восхода солнца.

В ожидании появления дневного светила караван был подобен обители. Отовсюду доносились звуки молитв и духовных песен. Мне нравится слушать, как мусульманин нашептывает айяты из корана. В моем воображении встают знойные пустыни Аравии и пламенный пророк, явившийся из раскаленных степей.

Какой могучей силой обладает книга! Своей высокой поэтичностью, чудным языком коран смог связать с религией значительную часть людей земного шара. Я с завистью смотрел на магометан. В караване были и армяне, но они не молились. Армянин молится лишь тогда, когда поп молится. За стенами храма он не вспоминает бога.

Торопясь, я даже забыл застегнуть пуговицы. Аслан обещал показать крепость родоначальника армян Айка. Сердце мое билось от нетерпения увидеть первую твердыню Армении, уцелевшую с младенческих лет моей родины.

Мы тронулись в путь. Впереди ехали в полном вооружении два присланных Артином всадника. Они вначале же предупредили нас, что дорога опасна. Я был вооружен с ног до головы, Аслан также имел при себе два пистолета. Не знаю почему, мне страшно хотелось повстречаться с разбойниками. Столько о них наслышался рассказов, а увидеть их не приходилось.

Лишь только первые лучи восходящего солнца позолотили верхушки окутанных туманом гор, долина Айоц-Дзор предстала нам во всей своей красе. Моему восхищению не было границ! В воображении моем жили давным-давно минувшие времена. Чего только не видела эта долина, свидетельницей каких только подвигов не была она! Здесь родоначальник наш Айк вступил в борьбу с насильником Бэлом и сокрушил мощь обуянного гордыней титана, здесь в эпоху религиозных гонений при Езикерте армянская женщина с пáлицей и крестьянин, вооруженный серпом, в первый раз заявили протест против попранной свободы совести и, ринувшись на персидских магов, сокрушили их, предав огню все вновь сооруженные капища, они освободили родину от языческой скверны.

Аслан показал мне место старинной крепости Мохраберд (ныне обычную деревню), откуда поселяне сбросили в волны моря пепел сожженных капищ и неугасимого огня Ормузда, почему и крепость поныне называется Мохраберд (Пепельная крепость).

В Айоц-Дзоре было положено начало христианству при нашем царе Абгаре. Об этом Аслан мне много рассказывал так, как он читал в книгах. Но я любил народное повествование, повествование живого народа, которое по преданию, передается из поколения в поколение. Вот что рассказывает народ: согласно обещанию Христа, данному Царю Абгару после вознесения, апостолам Фаддею и Варфоломею выпало на долю стать просветителями Армении. Варфоломей прибыл в местность Агбак, а Фаддей — в Айоц-Дзор. Он принес с собой копье, коим пронзен был бог-сын, покрывало богородицы и сосуд с душистым маслом, коим помазана была глава Христа. Фаддей проповедовал и творил чудеса при помощи принесенных святынь. На берегу реки Ангх, где ныне стоит монастырь во имя святой богородицы, находился языческий храм. Богоматерь явилась во сне апостолу и приказала на месте капища построить храм. Апостол, чудом разрушив идолов и капище, приступил к воздвижению храма. Началась невидимая, глухая борьба меж идолами и апостолом. Что апостол возводил днем, дьяволы разрушали по ночам, а камни бросали в реку Ангх. От сгрудившихся камней образовался тот холм, поверх которого, наподобие водопада, низвергается река, и зовется он Сачан. Затем апостол, по веленью богоматери, помазал чудотворным маслом один из каменных крестов и водрузил его на месте постройки храма. Дьяволы не дерзали более подходить к святыне; обернувшись в черных воронов, стали кружиться в воздухе и мешать рабочим; тогда появились в виде грифов божьи ангелы и вступили в бой с воронами. Перебили всех воронов и тела их побросали в реку, где были нагромождены камни от храма. Река стала зваться Ангх (гриф), а деревня, где воздвигся храм св. богородицы — деревней Ангх. Помазанный чудотворным маслом каменный крест и поныне находится в храме, из него денно и нощно истекает чудодейственное масло, богомольцы уносят его с собой для исцеления от всевозможных недугов. Масло вытекало в таком обилии, что хватало на все лампады храма. Но какой-то алчный монах задумал торговать им, и масло стало иссякать…