— Знаю. А как отец?
— Сердится, запрещает ходить в сад и есть фрукты!
— Ну, так я скажу отцу, что ты умный мальчик, попрошу, чтоб тебе позволили ходить в сад и не запирали калитку.
Мальчик, по-видимому, остался доволен моим обещанием.
— А ты скажи еще отцу, что и мама умная; попроси, чтоб и ее дверей не запирали на ключ. Она теперь в комнате, я хотел пойти к ней, а дверь заперта, — произнес мальчуган с такой грустью, что мне стало не по себе.
— А почему запирают ее на ключ?
— Не знаю… Мама все кричит, плачет… И я тоже плачу…
На глазах у ребенка навернулись слезы.
— Сейчас она в комнате?
— Да… Далеко там… Отец не позволяет ей выходить оттуда.
В эту минуту два голубя слетели на изгородь сада. Мальчуган, забыв про свое горе, лукаво посмотрел на меня, прищурил глазенки и знаком дал мне понять, чтоб я молчал. Изогнувшись всем телом, он стал подкрадываться к голубям… Но они оказались хитрее малыша. Заметив в засаде врага, вспорхнули и уселись неподалеку на дупле срубленного дерева. Мальчик опять за ними… Вскоре голуби и мальчик скрылись из виду. Мне редко приходилось встречаться с таким живым и резвым мальчиком.
«Домашние тайны выведай у ребенка», — говорит поговорка. Теперь я стал понимать, хотя и смутно, почему не появлялась хозяйка: ее намеренно держали взаперти.
Цовик, вероятно, сидя на яблоне, заметила меня. Она принесла в корзине самые отборные плоды и предложила мне:
— Выбирай по своему вкусу!
— Все хороши! Ты плохих не нарвешь, — ответил я, глядя на ее раскрасневшееся лицо. Она усмехнулась и быстро скрылась: на балкон вошли Аслан и отец.
— Вы, молодые, счастливее нас, — молвил Берзен-оглы, заметив корзину, — вам незнакомы еще невзгоды жизни.
Потом он продолжал, обратившись к Аслану:
— Посмотрите, как они умеют оказывать уважение друг другу… Яблоки, конечно, принесла Цовик.
Аслан и Берзен-оглы вошли во внутренние комнаты и долго оставались там. Когда Аслан вышел, я спросил:
— Что там такое?
— Там больная… — отрывисто произнес он.
Глава 9.
НОЧЬ В ДЕРЕВНЕ АВАНЦ
Вечером все собрались на балконе. Аслан сидел на миндаре, мастер Фанос подле него, а я на своем месте. Домохозяин то садился, то выходил, отдавал распоряжения.
На высокой деревянной подставке была установлена светильня в виде голубя, наполненная конопляным маслом; голубь давно почернел от масла и дыма. Горевший в его клюве фитиль озарял балкон тусклым зеленоватым светом.
Разговор шел, главным образом, о море: в какое время года оно неспокойно, где имеются пристани, перечисляли количество имеющихся лодок, сколько товару можно перевезти и в какое время года; разъяснения давал, конечно, Берзен-оглы. Он прекрасно был знаком с озером, и окружавшими его окрестностями, знал все заливы, берега, все пути сообщения с материком. На основании этих данных Аслан пришел к выводу, что два парусных судна могут вполне выполнить ту работу, какую проделывают бесчисленные челны и плоты.
Они долго спорили, обсуждали, но я не слушал их. Я все думал о матери Котот: слова мальчика не выходили у меня из головы. Утром Аслан, выходя из внутренних комнат, сказал мне, что там больная — разумеется, это была жена лодочника. Наивный рассказ Котот о матери внушал мне некоторое сомнение относительно состояния больной. «Здесь кроется какая-то тайна», — подумал я.
Цовик и Котот подали нам ужин, а сами отправились спать на кровлю. Крестьянские дети ложатся с заходом солнца и встают до восхода. Нам постлали на балконе. Приятно лежать в прохладе, на чистом воздухе и в бессонные ночи глядеть на небо, усеянное мириадами звезд. Но в ту ночь меня более пленял доносившийся издали глухой и таинственный гул моря.
Работа в мастерской закончилась: там было тихо; только из открытой двери тускло светил огонек. Видно, старик еще не ложился спать. Лодочник повел Аслана и Фаноса в мастерскую показать какие-то работы. Я не пошел. Доски и древесина не интересовали меня, я достаточно нагляделся на них днем, Я остался лежать в постели в вскоре уснул под рокот волн.
Меня разбудил странный шум… Как будто хлопнули дверью. Я поднял голову, посмотрел на дверь — она была открыта настежь. Когда мы ложились спать, я видел ее закрытой. Масло в светильнике было на исходе; фитиль то вспыхивал, то погасал. Но на балконе было светло: полумесяц еще не скрылся за горизонтом. Постели, приготовленные для Аслана и мастера Фаноса, пустовали. В мастерской еще светил огонек. Я положил голову на подушку, но не мог заснуть…
Не прошло и нескольких минут, как легкий шорох, подобный шелесту платья, привлек мое внимание. Я поднял голову и увидел в тени какую-то неподвижную фигуру… Вот она тронулась с места и тихо, без малейшего шума, прошла, словно проплыла по воздуху, не касаясь земли, и спустилась по ступенькам во двор. При свете месяца очертания ее стали яснее и определенней: красная бязевая рубаха доходила до пят, ноги были босы, распущенные волосы, обрамляя ее лоб, густыми прядями ниспадали на спину. Она остановилась посреди двора и оглянулась на балкон: под голубым светом луны я различил страдальческий лик молодой женщины… Она постояла и вновь направилась к саду…
Дрожь пробежала у меня по телу. Мне почудилось, будто покойник встал из могилы и бродит в ночной тишине. Сон окончательно слетел с моих глаз. Я натянул одеяло на голову, чтобы не видеть призрака; несколько раз со страхом выглядывал из-под одеяла: виденье продолжало маячить предо мной… Я стал шептать слова молитвы и немного успокоился.
Призрак бесшумно, медленными шагами, прошел через весь двор, подошел к садовой калитке, дотронулся до задвижки, но, заметив, что калитка заперта, отошел прочь, стал пробираться к воротам и вскоре совершенно исчез. Я до такой степени был объят ужасом, что не в силах был подняться с места и проследить, куда направилось видение. Что это было? Сон? Или бред расстроенного воображения? Я не мог пошевельнуться, словно крепкими цепями прикован был к постели.
Не прошло и получаса — призрак появился вновь. Медленно поднялся по ступеням, обошел вдоль стен весь балкон и остановился подле наших постелей, словно разыскивая что-то. Глаза горели, лицо по-прежнему было мертвенно-бледно.
— Господин доктор, — промолвил призрак, подойдя к моему изголовью, — вы не поняли моей болезни, да и не могли понять, потому что я вам всего не рассказала.
Страх мой несколько рассеялся. Это была жена лодочника. Она приняла меня за Аслана.
— Я не больна, г. доктор, — продолжала она с грустью в голосе, — я здорова; хорошо ем, пью; могу гулять, если только разрешат выходить из комнаты.
Она намекала на мужа, который держал ее взаперти. Я вспомнил слова Котота.
Присев к моему изголовью, она опустила голову на колени, закрыла лицо руками и несколько минут оставалась безмолвной. Густые волосы волнистыми прядями закрыли ее лицо. Ее склоненная фигура напомнила мне женщину, скорбящую над могилой любимого друга. Вдруг она подняла голову, с ужасом вперила взор в дверь, вскрикнула и зарыдала.
— Помогите ему, доктор… Еще не поздно…
Я вздрогнул от страха.
— Вы не верите? Поторопитесь… еще можно помочь… Его тело не остыло… Он движет руками… Он истекает кровью…
И вновь опустив голову на колени, она закрыла руками глаза, чтоб не видеть ужасной картины.
— Помогите, г. доктор, — бормотала она, надрываясь от рычаний, — встаньте… скорей к нему на помощь… еще не поздно… он здесь… недалеко от вас…
Мне показалось, что за стеной в самом деле произошло нечто ужасное, — и сорвался с места. Она крепко схватила меня за руку и показала на пол…
— Смотрите… вот капли крови… еще не высохли… Я вижу их… вот… вот…
Я понял, что несчастная бредит.
Она поднялась с места… Протянула руку к двери. Непонятный ужас охватил меня.
— Капли крови тянутся от самых дверей до берега… Дело было ночью… изверг вытащил из комнаты окровавленное тело в мешке… Из мешка каплями сочилась кровь… Я бросилась за ним в сад… Он быстро добежал до озера, положил мешок в лодку и взялся за весла…
