Как только мы вошли в «дом суда», он подошел к шкафу, отдернул занавеску и достал оттуда огромную бутылку водки. Сперва он налил себе и выпил, а затем предложил Аслану, а после него предложил и мне, говоря:

— Выпей, она укрепляет кости, к тому же ты устал.

Увидя огромный стакан, я ужаснулся.

— Водки я не пью, — сказал я.

— Почему же это, дьячок? — спросил он, глядя прямо на меня своими страшными глазами.

— Он не дьячок, — сказал Аслан.

— А очень похож, — насмешливо сказал священник.

— Мы его освободили от этого, — многозначительно ответил Аслан.

— Это хорошо, — сказал священник, подойдя к нише. — Я дам тебе «водку для красных невест», — сказал он, доставая другую бутылку с каким-то желтым напитком.

Я выпил. Напиток был сладкий и приятный на вкус. В это время священник подошел к окну и крикнул:

— Матушка, куда пропала, черт тебя побери!..

Появилась женщина низенького роста и поздоровалась с Асланом. Это была попадья. Она была довольно симпатична.

— Слепая, поди, поцелуй и нового гостя, — обратился к ней поп.

Она подошла ко мне, обняла и стала целовать меня.

— Ну, а теперь тащи все, что хранится у тебя на черный день. Они голодны.

Поподья слегка улыбнулась и вышла из комнаты. Было видно, что она рада гостям. Она пошла приготовить нам завтрак.

«Сумасшедший священник» мало-помалу начинал мне нравиться. Первое неприятное впечатление сглаживалось, и он казался мне простым и добросердечным человеком. Аслан спросил у него, где хранятся «вещи».

Он указал на другую комнату, и Аслан вошел туда. Я остался со священником наедине.

— Ты учился? — спросил он.

— Учился, — ответил я.

— У кого?

— У нашего священника, отца Тодика.

— Понимаю… Не околел еще этот разбойник?

— Нет, еще жив, — ответил я. — А вы откуда его знаете?

— Кто же его не знает, этого негодяя? Он был слугой у старшины в Дадване. Каких только злодеяний не натворил там! В конце концов убил старшину, ограбил его и бежал в Салмаст, где под другим именем стал попом. А теперь надувает народ колдовством! Не правда ли?

Меня крайне удивил рассказ священника.

— А как ты от него избавился? — спросил он.

— Я убежал из его школы.

— Умно сделал. Жаль только, что ты не бежал вместе с Каро. Если бы ты убежал с ним, то теперь был бы совсем иным человеком. Ах, если б этот негодяй попался в мои руки!

— А что бы вы с ним сделали? — спросил я.

— Что? Отправил бы его к покойному его отцу…

Наш разговор прервал человек, который вышел из той комнаты, куда вошел Аслан.

На глазах у него были очки, и с ног до головы он был одет в европейский костюм. Я впервые видел человека, одетого так. В ту же минуту вошла попадья, неся нам завтрак. Увидев европейца, она перекрестилась и воскликнула:

— Ой! Боже мой!

Поп стоял в углу и смеялся. Приглядевшись, я в европейце узнал Аслана, который преобразился, подобно тому как преображался, переодевшись в монаха или ванского купца.

— Гм! — обратился он к простодушной матушке. — А что бы ты подумала, если бы увидела меня таким ночью?

— Что? Перекрестилась бы и ты бы сгинул.

— Я ведь не сатана, чтоб бояться креста, — смеясь сказал Аслан.

— Чем же не сатана! — ответила она. — Разве не жалко было тебе менять ту одежду на эту, — с досадой и укоризной сказала она.

— Клянусь святой богородицей, это нехорошо. Ты только посмотри, на что похожи эти узенькие брюки.

— Ну, пока оставим это, лучше посмотрим, на что похож тот завтрак, который ты принесла нам.

Священник отдернул третью занавеску и достал оттуда большую бутылку вина, которую, присаживаясь к столу, поставил около себя. Мы тоже сели. Завтрак был хороший. Совершенно не было видно, что его готовила простая деревенская женщина. Однако Аслан после мне рассказал, что попадья не деревенская, а из Вана, что она вторая жена попа, который, несмотря на запрещение, женился на ней после смерти своей первой жены. «Сумасшедший священник» был не из тех, которые подчиняются церковным канонам. Он при всех случаях пускал в ход силу и кулак. Видимо поп и попадья жили в мире и в любви.

За завтраком Аслан спросил, какие новые вести из Вана?

— Национальные дела обстоят недурно, — серьезным тоном ответил священник. — П… жив и здоров. Ночи он проводит с цыганскими щенятами, заставляя их плясать и по очереди обнимая их… Подучивает курдов поджечь скирды урожая того или иного монастыря, чтоб ночью было светло. Во время празднеств не уклоняется от общественного веселия и нравственно утешает свою паству. Устраивает похищение девушек и молодых женщин, дабы размножался род армянский… Если к нему приходит с жалобой отец обесчещенной девушки (куда же несчастному обратиться, если не к нему?), то он сперва его поучает словесно, а потом… палкой, чтоб «кости просителя немножечко смягчились…», а после этого он говорит просителю: «Иди брат, этот мир устроен не для таких как ты, ты не умеешь чтить старших». Тот слушается и отправляется на тот свет… Есть у него и другая привычка, которая показывает доброту его сердца. Когда курды-разбойники грабят армянские селения и, когда этих курдов ловят, то он отправляется к паше и великодушно освобождает арестованных разбойников. Вследствие этого, курды называют его «отцом». Есть у него еще одно хорошее правило — когда он хочет кого-либо проучить, то берет у него деньги, «ибо ни одно наказание не может огорчить адамова сына так, как отдача денег, — говорит он, — ибо сильно любит их».

— Но как же вы до сих пор остались свободны от поучений? — взволнованным голосом спросил Аслан.

— «Когда безумец видит безумца, то прячет свою палку», — ответил он турецкой поговоркой. — Он разбойник, но ведь и я не агнец божий…

— Хорошо, а как смотрят на его добродетели князья города? — спросил Аслан.

— Они не из неблагодарных. Они очень ему признательны, — опять серьезным тоном ответил поп. — Они хорошо знают свои обязанности и ежемесячно отправляют в Константинополь благодарственные послания, в которых сравнивают его с великими людьми. Но и то нужно сказать, что он не забывает их, когда в его руки попадает большая добыча, он и им уделяет по ломтику…

— А в каких он отношениях с пашой?

— В наилучших.

— А это тот самый паша, который на алтаре армянской церкви устроил цыганские танцы и пил вино?

— Он самый. Ведь и этот у паши научился забавлять себя цыганскими танцами.

Все эти речи были мне понятны, но они, видимо, кололи сердце Аслана, как острие меча. Его ясное чело омрачилось, в его голосе слышались гневные ноты.

— Мне это кажется совершенно невероятным, — сказал он. — Ванский народ при патриархальной своей простоте не мог бы потерпеть столько злодеяний. Пример этого человека, занимающего высокое положение, является соблазном для простонародья и оскорбляет его чувства.

— «Тот, кто собирается красть, прежде ищет место, где он спрячет краденое», — ответил поп. — Он очень искусен в словах, которыми оправдывает себя. Когда его упрекают в том, что он дружит с пашой или разбойниками-курдами, или цыганками-танцовщицами, то он отвечает словами апостола Павла о том, что с евреем надо стать евреем, с язычником быть язычником. При этом он уверяет, что дружит с этими людьми и чтит мусульманские обычаи во имя блага своей паствы, с той целью, чтоб угодить этим людям и использовать их для защиты интересов нации.

— Злодей! — воскликнул Аслан. — Васаки-предатели[28] всегда так оправдывают себя.

Хотя Аслан до этого говорил, что он очень голоден, но почти ничего не ел. Поп, заметив это, спросил;

— Почему ты не кушаешь?

— Аппетит пропал, — ответил Аслан.

— На, — сказал поп, — подавая Аслану огромную чашу с вином, выпей, забудешь горе.

Аслан принял чашу и одним духом осушил ее до дна.

— А ты не потерял аппетита! — сказал священник. — Это потому, — добавил он, — что ты нисколько не беспокоишься о том, что творится в Ване.