Сила нравственного воздействия Телли-Хатун была настолько велика, что своей мягкостью, умом и изворотливостью она могла, если не обуздать, то умерить зверства своего супруга. В то же время она оставалась любимой женой. «Что мне делать… привык… если съеденный мною хлеб не добыт порочным путем, не перевариваю его», — отвечал своей Жене шеф полиции в ответ на ее назидательные слова. У них в доме зачастую разрабатывались преступные замыслы и планы убийств, грабежей и поджогов, главным образом, среди христианского населения. Если Телли-Хатун не удавалось предотвратить нависшей беды, она тайком, не выдавая себя, предупреждала тех, кому грозила опасность, и спасала несчастных. Такими окольными путями она действовала в тех случаях, когда не была в состоянии помогать открыто.

Она была несчастной, многострадальной супругой. В ранней юности ее увели насильно из родительского дома, принудили ее отрешиться от христианской веры, от своей нации. Тогда в ней вспыхнул протест против всякого рода деспотизма. Сердце ее стало чувствительным ко всякому горю — своему и чужому. Это чувство с течением времени разрослось и из рамок личных переживаний перешло в горячую любовь ко всем своим сородичам, охваченным тою же безутешной скорбью. Преступные сцены, происходившие в их доме, и бесчинства, имевшие место почти ежедневно, все больше и больше разжигали в ней сильную ненависть к той нации и к тому правительству, которые являлись организаторами зверств. Она бы давно покинула это звериное логово, но переборола себя и осталась, чтоб по мере сил оказывать помощь несчастным. Она жертвовала собою, чтоб спасти другие жертвы. И это сознание примиряло ее с горькой участью.

Впоследствии, когда я познакомился короче с Телли-Хатун, я понял, что ее труды и заботы облегчить несчастья сородичей не ограничивались подобного рода помощью отдельным лицам. Ее намерения шли гораздо дальше, она имела довольно радикальные мысли относительно уничтожения царившего вокруг зла. Эти стремления развились в ней под давлением окружавших ее условий, а также благодаря влиянию брата.

По-видимому, она давно находилась в дружеских отношениях с Асланом. Это я понял тотчас же, как она с братом вошла в комнату. С несвойственной для женщины из гарема непринужденностью, она подсела к Аслану, взяла его за руку и улыбаясь спросила:

— Где ты пропадал? Все шатался по монастырям? Как я хотела видеть тебя!..

— И в монастыри необходимо заглядывать, — ответил с улыбкой Аслан, — наш народ пока что не отрешился от святых мест…

— Но знаешь ли, Аслан, что против тебя строят козни?

— Знаю и потому решил повидаться с тобой…

— Тебя выдали!

— Я давно ждал этого.

И Телли-Хатун передала Аслану письмо.

Аслан пробежал глазами и вдруг изменился в лице.

— Как оно попало к тебе? — спросил он со свойственным ему хладнокровием.

Телли-Хатун подробно рассказала обо всем.

Несколько дней назад секретарь паши вручил ее мужу упомянутое письмо с предписанием непременно отыскать описанную в нем личность. Телли-Хатун подслушала их разговор и тотчас смекнула, кого разыскивают. В отсутствие супруга она выкрала письмо из его бумаг. Письмо было написано на турецком языке, вот его краткое содержание:

«Во время праздника богоматери среди богомольцев появился какой-то монах в одежде схимника, затем он, под видом купца из Вана, отправился в шатер вождя племени езидов и оставался там весь день. (Вождь езидов был открытым врагом правительства). Выйдя из палатки, он исчез…»

Автор письма считает возможным, что эта личность прибыла в Ван. «Он является видным представителем большой группы заговорщиков, сеющих повсюду смуту. Эти негодяи слишком наглы и изворотливы. Их преданность своим идеям доходит до фанатизма, что делает их еще более опасными. В Ване он, несомненно, примет иной внешний облик».

Затем следовала приписка:

«Всеми этими сведениями я обязан, главным образом, настоятелю монастыря богоматери иеромонаху Карапету, вполне преданному нам, хорошо знакомому вашему первостепенству. В прошлом году о. Карапет имел счастье получить от вас в подарок дорогую шубу. Благодаря счастливой случайности ему удалось разузнать тайну, когда обманщик уже выехал. Я немедленно отправил людей арестовать его, но он исчез бесследно».

Письмо было адресовано губернатору Вана и подписано курдом Шариф-беком, с которым мы встретились в монастыре богоматери, куда он приезжал за получением своей доли кружечного сбора. Под подписью бека приложены были именные печати о. Карапета, тер Тодика и дяди Петроса с припиской: «Мы подтверждаем и удостоверяем, что все, изложенное в письме бека, верно и соответствует действительности».

— Хорошая троица: архимандрит, священник и представитель народа, — сказал со смехом Аслан, отложив в сторону письмо.

— Ты меня спрашивала, уважаемая госпожа, почему я рыщу по монастырям? Правда, от них я не жду ничего доброго, но все же стараюсь обезвредить их, лишить способности причинять нам зло. Сама видишь, кто предал нас…

По симпатичному лицу Телли-Хатун пробежало облако грусти.

— Ты выкрала письмо, следует положить его на место, — переменил разговор Аслан.

— Я думаю, что бог не сочтет за грех мое преступление, — улыбнулась она в ответ.

— Бог-то простит, но муж начнет подозревать, когда заметит, что письмо исчезло. Не помнишь, о чем еще говорил секретарь, когда вручал письмо паши?

— Помню все.

— Кто у них на подозрении?

— Ты! Мой муж сказал секретарю: «Этот доктор-европеец кажется мне подозрительной личностью»… Секретарь ответил, что доктор приглашен в гости к епархиальному начальнику; в числе приглашенных будет и сам паша, необходимо проверить доктора. Ты точно приглашен к епархиальному начальнику?

— Да.

— Советую не ездить, можешь попасть в беду.

— Напротив! Раз хотят меня «проверить», я должен поехать.

— Там будет и мой муж, он очень опасный человек.

— Опасен, но только для местных жалких обывателей-армян. Не забудь, что «лиса в курятнике становится львом!»

— Все же не мешает принять меры предосторожности!

— Ты раньше всегда подбодряла меня, а теперь обескураживаешь? «Лезешь в воду, не бойся промочить ноги», — говорит пословица. Я много чего перевидел на своем веку, во многих переделках побывал. Вы лучше подбодрите нас, вдохните уверенность и мужество, госпожа! В человеческом сообществе благие дела пойдут удачнее, если в них, наравне с мужчинами, будут принимать участие и женщины. Мессия раньше других это понял, и на заре христианства марии-магдалины оказались нужнее, чем павлы. Армянки V века зажгли тот огонь, который воспламенял героев Аварайра. И в современной нам жизни мы будем иметь удачу лишь тогда, когда женщина и мужчина будут идти рука об руку. Вы, как одна из добродетельных женщин, должны подать пример вашим сестрам. Обстоятельства забросили вас в совершенно чуждую вам среду и обстановку, вы во стане наших врагов. Другая на вашем месте погибла б, но вы доказали, что человек может быть полезен своей нации всюду, где бы он ни находился. Некогда армянки служили украшением гаремов не только персидских царей, но и монгольских ханов. И они приносили родине больше пользы, чем малодушные армянские князья. Они не раз спасали несчастную Армению от зверств кровожадных мужей, благодаря им страна пользовалась теми или иными правами. Вы — одна из них!..

В прекрасных очах Телли-Хатун блеснул огонек смущения. Слова Аслана слишком были лестны для нее. Она не промолвила ни слова.

— Меня удивляет одно, — спросил ее брат, до сих пор хранивший молчание, — каким образом о. Карапету или его единомышленникам стала известна ваша тайна?

— Очень просто, — ответил Аслан и рассказал историю раскрытия тайны, которая сильно заинтересовала меня, но, вместе с тем, ввергла в крайнее смущение.

Читатель, помнишь ли ты ту обворожительную ночь в праздник богоматери в монастыре, когда я и красавица Маро, предавались сладостной беседе у входа в палатку? Кругом в лагере богомольцев царила глубокая тишина. Вдруг вдали послышались звуки чудной песни… «Это поет схимник», — произнесла Маро. «Схимника» я встретил днем в овраге у «Катнахбюр»[84], а ночью — в палатке моего дяди Петроса, беседовавшим с тер Тодиком. О чем они совещались, я не мог узнать. Я заинтересовался таинственным «схимником». Каково же было мое изумление, когда Маро сообщила мне, что это Аслан. Под видом схимника он бродил в окрестностях монастыря, среди богомольцев. Мы долго говорили о нем, но слишком неосторожно: в палатке подслушивала нас старуха Хатун, а мы думали, что она спит. Припомни, читатель, страшные угрозы разгневанной Маро по адресу моего дяди Петроса, тер Тодика и их единомышленников, припомни и то, как потом я и Маро отправились ночью к переодетому схимнику в пещеру на берег озера и провели у него всю ночь. Все это вызвало в голове наивной старой Хатун различные подозрения; тем более, что она давно косилась на мои взаимоотношения с Маро. Хатун была фанатична; она была из числа тех верующих женщин, которые полагают, что необходимо сообщать священнику обо всем. В данном случае она имела более серьезное основание передать слышанное во время нашей ночной беседы тер Тодику, потому что угрозы Маро относились, главным образом, к священнику, и набожная старуха сочла своим долгом предупредить его. Тер Тодик, как известно, принадлежал к типу людей, способных «с мутной воды пенки снимать», то есть он умел извлекать выгоду из самого ничтожного обстоятельства. Старуха же сообщила ему очень много важного. Тер Тодик вытряс из наивной головы старухи все, что было ей известно о домике охотника и о его посетителях. Затем, из чувства злобы и мести, он решил наказать Аслана и друзей его — их деятельность была не по душе Тодику и его единомышленникам: тотчас же сообщил он обо всем моему дяде Петросу и о. Карапету, затем Шериф-беку, находившемуся в монастыре богоматери, И вот вчетвером они состряпали донос губернатору-паше.