Сэйт уезжает, уезжает навсегда. Он уехал бы еще раньше, если бы я отпустила его. Но я сама не понимала, чего хочу. И стремилась испытать еще и еще раз то чувство, которое называла в письмах к тебе то настоящей любовью, то страстью, то ослеплением, то восторгом, то непреодолимой похотью. В сущности, я держала их обоих рядом с собой всей своей силой. Да-да, я применяла магию, чтобы отводить малейшие подозрения одного и не давать сомневаться другому. Но я не делала этим счастливыми ни их, ни себя.

Когда Клайд неожиданно застал нас в саду, я в первый миг испугалась, что он может кинуться в драку. Но он опустил мечи и ушел - с такой болью, с такой потерей на лице, что во мне что-то перевернулось. Наверное, если бы я любила Сэйта по-настоящему, мне была бы безразлична реакция мужа. Я даже не заметила бы его боли. Но тут я ясно осознала, что люблю его - просто все наши глупые обиды, все его отлучки, и мое невольное заточение в тех домах, которые ему взбредало считать своим домом - все это как ил ложилось на дно моей души, закрывая любовь, превращая ее в темное пятно.

Да, Эмми, я оттолкнула Сэйта и, накинув плащ, бросилась искать твоего брата, Но он словно канул в воду. И тогда я решила побеседовать с Сэйтом. Наш разговор пересказывать не буду - это было мучительно и тяжело. Конечно, нас будет по-прежнему тянуть друг к другу. Такое не забывается. Я очень благодарна ему, и, наверное, я все-таки любила его - хотя бы в то лето, когда мы были вместе впервые. Но быть с ним, причиняя мучения Клайду, я не могла.

Далее я двинулась в Орен, намереваясь перехватить Клайда на пути в Гильдию магов. И там мне повстречалась Норевия - помнишь такую древнюю целительницу, которая лечила твои раны лет шесть назад? Она буквально стащила меня за руку со ступеней Взлетной Башни и принялась выговаривать в своей манере, что дескать, только чокнутые девчонки вроде меня могут осмелиться летать на драконе, если…

Эмми! Когда я поняла, что говорит мне эта старуха, я словно с ума сошла от счастья. Я беремена долгожданной двойней, и это, несомненно, дети Клайда, поверь моему магческому знанию. Теперь я не имею возможности разыскивать его повсюду. Но я верю, он скоро придет, и я расскажу ему правду. Я уверена, он простит меня, он поймет, что я сама не понимала своей души. И даже если он не сможет оставаться моим мужем, он все равно останется моим другом на всю жизнь… и отцом нашим детям…

Последние строки Клайд читал уже не писклявым голосом, а сорванным от ужаса шепотом. Он кинулся к пылающему дому, и даже сумел ворваться в то сияющее пламя, что колыхалось сразу за сорванной с петель дверью. Но лестница наверх уже обрушилась, и на глазах мага доски потолка, объятые огнем, рассыпались пылающими углями. Упавшей балкой Клайда ударило под дых, закрутило в обжигающем воздухе, и он буквально выпал на зеленую траву аккуратно ухоженной лужайки в десятке шагов от пылающего дома.

– Вивиа-а-ан!!! - заорал Клайд так, что горло пронзила резь. - Вивиан, не-е-ет!!!

Когда угли пожарища подернулись пеплом, к совершенно седому магу, сидящему под обуглившейся с одной стороны яблоней, подошел очень-очень старый эльф, чье лицо скорее напоминало полуразложившуюся физиономию зомби. Он призывно махнул зажатым в руке жертвенным ножом, и маг облегченно кивнул.

– Да, - прошептали его растрескашиеся губы. - Помоги мне. Я больше не могу выносить эту боль…

Холодная плита уже давно нагрелась от тепла человеческого тела. Морды, лица, черепа - все плыло перед безразличным взором Клайда. Да, это был сон, но разве жизнь не состоит из подобных вещей? Предательство. Мелкие ссоры, убивающие любовь. Глупые поступки, убивающие друзей. Неумение, оборачивающееся потерей. Гнев, оборачивающийся ошибкой… Зачем возвращаться к реальности и проходить этой дорогой снова и снова? Эльф прав, его дар сейчас драгоценнее глотка воды для ползущего по пустыне.

Маг заметил, что способен понемногу шевелиться, но употребил это только для того, чтобы подставить грудную клетку под лезвие ритуального ножа в руке жреца.

– О, ты готов, человек, - кивнул тот. - Сейчас я помогу тебе…

Он прислушался к тихому бормотанию прочих жрецов. Видимо, чтение какого-то заклинания еще не закончилось, и старик выжидал.

Клайд прислушивался к себе. Ему казалось, что если нож жреца немедленно не вскроет ему грудную клетку, то черная вязкая лава боли, распирающая его изнутри, разорвет его. Все, во что он верил; все, что было так необходимо ему; все, о чем он только мечтал, чем дышал, что принимал естественно и просто, будто имея на это право - теперь оказалось разрушенным, оболганным, искаженным. Жизнь настолько не имела смысла, что магу оставалось только изумляться, как его сердце еще бьется и легкие продолжают качать ненужный воздух.

Сухими воспаленными глазами он смотрел в потолок, озаренный странным светом, и ожидал окончания своих мучений. Если бы хоть одна слезинка могла облегчить его ожидание… но его слезы пересохли глубоко в сердцевине сгоревшей души. Не было сил ни на вздох, ни на стон.

Клайду мерещилось прикосновение лезвия. Но это морщинистые пальцы жреца зачем-то касались его кожи.

Неожиданно что-то светлое мелькнуло возле входа. Клайд не обратил на это внимания, но жрец заметался, размахивая ножом, как мечом. Звук свирели родился в смрадном воздухе и заглушил бормотание молящейся братии. Этот звук прорвал плотину в обугленном шлаке, заполнявшем Клайда. И слезы хлынули по щекам мага, легко смывая и таинственные знаки, и морок видений, внушенных ему темными жрецами. Он плакал - о своих еще не свершенных ошибках. Он плакал - обо всех запутавшихся душах. Обо всех нерожденных детях. О потерянных друзьях.

Тем временем, жрецы приволокли к алтарю почти не сопротивляющегося Грома. Старый эльф, тряся морщинистыми щеками, в гневе потрясал перед ним своим ножом.

– Ну так отправь меня первым, темный, - презрительно сказал ему недавний сосед Клайда, совсем не выглядящий сейчас безумцем. - Ты знаешь, что после гибели моей семьи ничто в этом мире не удерживает мнея. Давай, рисуй свои закорюки, синеухий!

По мановению руки молодые жрецы уложили Грома рядом с Клайдом. Маг был все еще настолько подавлен, что по прежнему не помышлял о сопротивлении, но Гром незаметно подмигнул ему, укладываясь на камень. Клайд глубоко вздохнул, будто выныривая из страшной, мрачной глубины. Этот болтливый жрец, наемник, пророк, непонятная личность в темноте, на свету внушал Клайд невольный трепет. В нем было нечто, заставляющее надеяться в полном отчаяньи и верить в минуты безнадежности. Клайд поймал себя на мысли, что именно таким жрецом хотелось бы стать ему самому - только во славу какого бога?