— А сколько у нас простого люда мрёт, никого не трогает! — вклинился в его размышления сторож. — Вона дочь мельника удавили и в реку скинули, так до сих пор и не нашли душегуба! Ещё и Ленты детства взял с неё на память.

Ленты детства по традиции входили в праздничный наряд девочек до двенадцати лет. Значит, бедняжку ещё и с праздника похитили.

— Никто даже не чешется, Пожарище их возьми! — в сердцах воскликнул сторож, но тут же испугался, что ведёт себя слишком дерзко и замолчал.

— Давно с девчушкой вашей так? — спросил Деган.

— В начале весны, а теперь считай лето на убыль пошло, — ответил сторож и посмотрел на него с надеждой.

«А вдруг господин из столицы важная шишка и пришлёт кого разобраться?» — без труда прочиталось на его лице.

На то, чтобы кого-то прислать, у Дегана полномочий не было. Но он на миг представил, как придёт к Карлу и попросит того замолвить перед дядюшкой, начальником ведомства стражи, словечко об убитой девочке из Сухо. Карл, даром, что числится в друзьях, посмотрит на него, как на сумасшедшего.

— Империя и без того перенаселена, — скажет он. — Если она была твоей любовницей, я пришлю для утешения дюжину таких же, а то и лучше.

Сторож понял его запинку, как надо, тяжело вздохнул и, сунув цераты под плащ, вновь достал колотушку. Говорить им больше было не о чем. Кивнув сторожу, Деган пошёл к гостинице.

«Зачем я спросил его про убийство девочки? — с раздражением подумал Деган, шагая по скользким от грязи и неплотно подогнанным друг к другу камням мостовой. — Какое мне до неё дело? Всё от привычки собирать информацию на случай, вдруг пригодится».

Но в душе он знал, что причина в другом: совершенно наивном желании не только мутить воду жизни, но и оставить на ней добрый след. А ещё из памяти не уходила Раала — девушка, которая пошла ради него против своего рода и традиций. Она напоминала Дегану приручённого зверя: то, как молча и внимательно смотрела в глаза, доверчиво засыпала на его груди, разметав по постели золото волос. Справедливости ради, Деган звал Раалу с собой - правда при этом от всей души надеясь, что она откажется. Он одиночка, ему не нужна такая обуза. Если бы Раала согласилась, он оставил бы её в первой попавшейся гостинице. Но она отказалась уходить. Плакала, смотрела с тоской, но отказалась. Сказала, что должна остаться в селении, если убежит сейчас, то все поймут, что она с ним заодно. Тогда её семья будет опозорена, а она любит родителей. Деган утешил её тем, что будет ждать в «Приюте роз». Но, само собой, и в мыслях не собирался туда приходить.

Всё испортил тот вертлявый пацанёнок. Он держал под надзором и дверь, и крышу. Деган попросил Раалу как-то отвлечь его, она прочитала заклинание, и пацанёнок вдруг сам себе свернул шею. Даже Дегану стало не по себе, хотя он в жизни повидал немало зверств. У Раалы же началась истерика. Девушка буквально билась головой об пол и вопила: «Что я наделала?! Я убила его! Убила!» Дегану пришлось зажать ей рот — иначе на её вопли сбежались бы все лесовики.

Сжав её голову в ладонях и глядя в глаза, Деган несколько раз внятно произнёс:

— Запомни, ты здесь ни при чём. Мальчика убил я. Поняла?

Она тупо смотрела ему в лицо, по щекам лились слёзы.

Деган знал, что если попадётся лесовикам, будет уже неважно, убивал он пацанёнка или нет. Его в любом случае взгреют по полной. Так зачем примешивать к этому девушку?

— Повторяй за мной. Мальчика убил Рейнар, — он прижался любом к её лбу.

Раалу сотрясала крупная дрожь.

— Ну?! — рявкнул Деган. — Повтори!

— Мальчика убил Рейнар, — сказала она одними губами, словно механическая кукла.

— Молодец, — Деган поцеловал её в лоб и отпустил. — Я оттащу его в кусты, чтобы не бросался в глаза.

...

Подскользнувшись на брошенной под ноги склизкой кожуре, Деган тихо выругался. Ему не нравилось, что проклятый лесочек и его жители так крепко засели в мыслях. Очень не нравилось.

— Работа выполнена, — шепнул он себе. — Сейчас получу свою долю и поеду туда, где много красивых женщин. Их губы солоны от тахо***, а по крутым обнаженным бёдрам стекают соки желания. Империя Гайли точно для этого подойдёт.

Губы помимо воли скривились в усмешке: империя размером с ладонь. Вспомнились рассказы о том, что некогда в Сивоне были две крупных империи, объединявшие многие народы. Потом небольшой горный народец Тарганен создал своих зловещих смертоносных птиц и перевернул мир. Теперь каждый клочок земли, не тронутой Пожарищем, желал называться империей. Взять хотя бы Дирош: помойка-помойкой, а с претензиями. В его северной части находился крупнейший карьер по добыче камушков, один из которых сегодня отказался осветить карту. Поэтому империя привлекала толпы алчных негодяев, мечтавших сколотить состояние или просто ограбить какого-нибудь лопуха-искателя, наслушавшегося историй про сказочный край Дерош, где любой может стать богачём.

Именно таким лопушком Деган и решил прикинуться для конспирации: чудаком и недотёпой, которого любая муха обидит. Такому бы сидеть дома в кресле качалке у мирно догорающего камина, но сумасшедшая звезда Дороги ведёт его из города в город, пока забавница Смерть не поставит подножку, и он не упадёт на полпути.

Сняв плащ со знаком великого дома Сингай, Деган убрал его в двойное дно саквояжа, а взамен выудил старую накидку с обтрепавшимся до бахромы капюшоном. Оттуда же появилась изрядно помятая, давно потерявшую форму шляпу. Когда Деган водрузил её на голову, широкие поля повисли над лицом словно абажур. Штаны и сапоги были заляпаны грязью настолько, что в них невозможно опознать дорогую ткань и хорошую кожу.

Именно поэтому Деган не приехал в Сухо верхом. У человека, каким он явится в гостиницу, коня быть не может.

Последнему изменению подвергся саквояж. Деган снял чехол, и дорожный спутник состоятельного человека превратился в сумку, сшитую из матушкиного ковра. Притом ковёр некогда действительно лежал на полу в комнате, где матушка Дегана любила заниматься рукоделием. На ковре изображалась битва: благородные рыцари на толстозадых лошадях теснили к быстрой горной реке жалких врагов. Деган помнил, как в детстве расставлял на ковре солдатиков и устраивал яростные побоища во имя дамы сердца — мамы, которая сидела неподалёку в резном кресле и её красивые белые руки порхали над пяльцами, вышивая цветы. Сейчас на ковре, из которого сшита сумка, было сложно разобрать какой-либо рисунок и только память Дегана сохранила виды побоища, блеск на латах благородных рыцарей и страх на бледных лицах побеждённых.

...

К тому времени, как Деган вышел к гостинице, поднялся ветер. В лицо полетели пыль и мелкий мусор, на соседней улице заскрипела ставня. Придерживая на голове шляпу, Деган поднял голову и осмотрел гостиницу. Под конец дорога пошла немного в гору, из-за чего гостиница возвышалась над соседними домами, чем таки оправдывала своё название. Деган взглянул на тёмные окна верхнего этажа, за одним из которых его должен ждать Имп. Они были знакомы много лет и славно куролесили, но однажды попали в засаду. Уйти удалось, однако Импа серьёзно ранили. Деган довёз его полуживым до городишки вроде Сохо, где было не достать даже чистой воды и единственным достоинством было то, что туда ещё не долетела весть о преступлении. Если откровенно, он вообще не должен был тащить с собой напарника. Они так условились заранее — если от кого удача отвернётся, и он словит стрелу или клинок, оставить без сантиментов. В их работе важна практичность. Вот только Деган не смог бросить напарника, хотя Имп, пока был в сознании, и хрипел: «Уходи сам! Со мной покончено».

Сняв комнату в дрянной, кишащей насекомыми гостинице, Деган сам, как умел, обработал крепкой выпивкой рану, зашил и был уверен, что напарник не выкарабкается. Слишком уж долго Деган вёз-трёс его по бездорожью, слишком уж много крови Имп потерял. К целителям и магам Деган не обращался — сдадут. Вместо этого, щедро заплатив хозяину гостиницы за молчание, поехал в Онгею*. На окраине стояли два каменных изваяния, оставшиеся от первых людей: богини Вера и Надежда. Подобно многим, Деган зажёг свечу, поставил её в розетку у ног Веры, и несколько раз обошёл статуи, задрав голову и всматриваясь в вырезанные на древнем камне лики богинь. Ветра и дожди сильно повредили их, сделав неразличимыми черты. На лицах угадывались только носы да впадины глаз. Зато выделялись могучие груди, длинные ноги-столбы и раздутые животы, словно каждая богиня была беременна.