С этим многозначительным пророчеством он перевернулся на другой бок и мирно засопел. Хотя тьма за окном постепенно вытеснялась дрожащим светом, а подземные толчки только набирали обороты. Да и в самом здании что-то периодически начало бабахать, сотрясая его до основания.

Больше ни у кого лежать желания не осталось. Мы наспех оделись, не понимая, чего нам ждать, и принялись напряжённо вслушиваться в звуки боя. Ничем другим вся эта свистопляска быть не могла — на станицу явно напали. Но обычно все набеги удавалось останавливать на окраине, а сейчас заварушка происходила прямо в центре, как в смутные первые месяцы прихода Волшебства.

Прошло минут десять тревожного ожидания, когда про нас, наконец-то, вспомнили. И лучше бы мы продолжали просто сидеть, теряясь в догадках.

Громко лязгнули металлические двери тамбура, ведущего в общий коридор, и разговоры разом стихли. Установилась зыбкая, нервная тишина, которую спустя несколько секунд порвали в клочья частые выстрелы. В изоляторе поднялся такой дикий вой, что на некоторое время я перестал что-либо различать. Некоторые в ужасе трясли прутья, либо прятались под нары, но вскоре большая часть людей умолкла. Кое-кто уже навсегда, ведь частый треск не прекращался, постепенно приближаясь к нашей камере.

Я едва подавил нестерпимое желание метаться в клетке загнанным зверем. Никуда отсюда не денешься, а ближайшие растения находятся во дворе и до них никак не дотянуться. Западня…

Решётки нарочно располагались чуть утопленными внутрь камеры, чтобы обзор заключённых был минимальным. Но сохранивший рассудок Горький быстро нашёл решение, взяв с полки над раковиной небольшое зеркальце в пластиковой оправе. Высунув его наружу сквозь прутья, он прикусил до крови нижнюю губу:

— Это «мусора»! Они там всех гасят!

— Ну вот, а ты о седине переживал, — усмехнулся невозмутимый здоровяк.

Нам же было совсем не до веселья. Ни мольбы, ни уговоры на стрелков не действовали — те продолжали методично выкашивать камеры, хоть и как-то нарочито не спеша. Будто наслаждаясь тем беспросветным ужасом, что испытывали запертые люди. Я прекрасно понимал — когда стрелки доберутся и до нашей камеры, мне останется только задрать лапки к верху. Мой класс здесь абсолютно бесполезен, но ведь друге на что-то, да способны?

— Степан, ты можешь выдавить оконные решётки? Эй, приём!

Я потряс икающего мужика за грудки, но тот лишь пугливо мотал головой. Его брат находился не в лучшем состоянии, а вот Горький пусть и пребывал на гране истерики, но еще сохранил остатки разума. Ругался, на чём свет стоит, и кусал себе губы, но держался.

— Что у тебя за способности? — быстро спросил я у него.

— Да какая разница! — он указал на расписной металлический кубик, закреплённый между ламп. — Вот эта хрень стопорит всю магию-шмагию.

Теперь стало ясно, почему руководство так спокойно держит различных волшебников в обычном загоне. Кубик являлся артефактом, самым настоящим. На всякий случай я попробовал сколдовать вхолостую, но тут же получил предупреждение от интерфейса.

Способности блокированы.

Для восстановления покиньте антимагическую зону.

Но эта неожиданная информация меня не расстроила, а наоборот — подарила надежду. Пока спятившая расстрельная команда продвигалась по коридору, у нас оставалась парочка минут в запасе. Нужно только разобраться в устройстве блокиратора, а точнее — сломать его. Это всяко легче, чем починить.

— Надо сбить его на пол, — для начала решил я. — Давай, подсади меня.

— Отдохни, каратист, — отмахнулся сокамерник и подтащил в качестве стремянки упиравшегося Михаила Самохвалова. — А ты стой тут и не пыхти. Маслины тебя и под нарами достанут!

Увы, но даже жилистым рукам Горького крепёж в виде металлической скобы на анкерах не поддался. Пропыхтев с полминуты, татуированный спрыгнул на пол и подскочил к кровати здоровяка:

— Толян, выручай! Без тебя никак!

— Не-а.

— Христом богом тебя прошу! Тебе это там по-любасу зачтётся. Ну, чё те стоит?!

Верзила задумчиво нахмурился, и Горький продолжил напирать:

— Тут же не только мы чалимся! Бабы вон по соседству, у них верняк семьи есть. А?

— Ладно, только не зуди над ухом.

С ворчанием, будто поднятый из берлоги медведь, Анатолий Чугуй встал с кровати и выпрямился во весь свой богатырский рост. А было в нём никак не меньше двух метров. Не даром его пятки торчали наружу, когда он просто лежал на стандартной кровати.

Подсаживать такого атлета было не нужно. Оттолкнувшись от пола, он одним ударом выбил артефакт из крепления, да так, что тот со звоном отлетел до самой стены. После чего наш помощник преспокойно улёгся обратно, слизывая кровь с рассечённого кулака. Мы же сгрудились вокруг упавшего кубика, силясь понять, как он работает.

— Наверняка это какие-то руны, — указал я на переливающейся рисунок.

— И чё? — пожал плечами Степан Самохвалов.

— Капчо через плечо! — огрызнулся Горький. — Каратист прав, гравюра тут намалёвана неспроста. Надо её покоцать хорошенько.

С этим не возникло больших проблем — судя по весу, кубик внутри являлся полым, а вокруг хватало твёрдых металлических предметов. Пусть и острые углы отсутствовали, втроём мы быстро довели артефакт до состояния консервной банки, которую пытались открыть ломиком. Колошматили обо всё подряд, пока металл вдруг резко не поддался, став на ощупь каким-то пластилиновым.

— Работает! — радостно оскалился Степан, окончательно сминая его в подобие шара.

— Всё, дай сюда! — Горький бесцеремонно забрал заготовку, и отдал её кузену. — Миха, целься промеж решёток, со всей дури, ясно?!

— Да, — кивнул собравшийся кинетик.

На этом наши лихорадочные приготовления подошли к концу. Выстрелы трещали уже за соседней стенкой, обрывая истеричные вопли и мольбы, так что времени больше не осталось. Степан ещё пытался оторвать прикрученный к полу одиночный табурет, но я прекрасно видел, что он не успевает.

Через несколько мгновений в поле зрения показалась расстрельщики, облачённые в заляпанную кровью полицейскую форму, поверх которой были небрежно накинуты разгрузки. Всего двое человек — мужчина и женщина, передвигающиеся странными, шаркающими шагами. Да и остальные их движения были далеки от совершенства. Всё стало на свои места, когда я увидел повернувшиеся к нам мужчину. Его глаза настолько закатились, что видно было только одни белки, порозовевшие от лопнувших сосудов, а из приоткрытого рта на пол капала слюна.

Женщина в точно таком же состоянии ковыляла чуть позади, работая по другой стороне коридора. Нет, так даже с дикого перепоя не двигаются. Видимо, ими всё же кто-то управляет. Или что-то…

В руках оба подконтрольных стража закона держали небольшие пистолеты-пулемёты со складным прикладом. Детские игрушки для воинственных мальчиков чаще всего и то солидней выглядят, но зато эти угловатые штуки плевались самыми настоящими пулями. Мужчина неестественно дёрнулся, повернувшись к нам всем корпусом сразу, и тут нервы Михаила не выдержали. Спрессованный металлический шар резко вылетел из его рук, как из пушки, врезавшись прямо в грудь человеческой марионетки.

Стрелка сбило с ног, едва не прокрутив его в воздухе, и больше он подняться не пытался. Даже несмотря на то, что разгрузка погасила часть импульса, удар всё равно вышел сокрушительным. Как минимум, рёбра вдребезги, а то и позвоночник. Обессиленный кинетик плюхнулся на пол, где его подхватил двоюродный брат.

Женщина на потерю напарника отреагировала странно — отвернувшись от противоположной камеры, она выпустила длинную очередь в лежащее перед ней тело, пока сухой щелчок не ознаменовал конец боеприпасов. Они и раньше на патроны не скупились, поливая беспомощных людей пулями, как водой из шлангов. Поклацав ещё немного спусковой скобой, одержимая отщёлкнула прямоугольный магазин и принялась копаться в разгрузке в поисках нового.

У нас тоже закончились снаряды, да и само орудие пребывало далеко не в лучшем состоянии. Но тут к решётке подскочил Горький, оскалившись, словно дикий зверь.