Кар въехал на подземный паркинг, отключилась энергоустановка, мягко отъехали двери. Я вывалился в сухое и уютное помещение лифтового холла. В очередной раз отметил про себя, что прелесть служебного жилья для холостяка в наше время очевидна. Не нужно этих формальных заморочек с оплатой, обслугой, охраной. За всем следит Корпорация и ответственные ИскИны. Поднимаясь в лифте и обдумывая аргументы в свою защиту в предстоящем разговоре с главой Гильдии Наёмников, подставляю лицо под шипящую струю ионизированного воздуха из решётки кондиционера. Дверь родной берлоги узнала меня при первом прикосновении и с музыкальным звоном провалилась внутрь.

Ничего особенного: гостиная, она же спальня, кухня с баром и коммуникаторная, она же душевая с туалетом, в ней же в углу святая святых игрока — сенсорная нейрованна с биогелем. Вот с ней из Игры можно не выходить неделями, если бы не МКИП. Сторож, ангел-хранитель, судья и контролёр. Короче, гад, корпоративный. Бдит за игроками, как курица- наседка. И стучит на них же, как метроном. Но в моей специальности есть одно преимущество. Я знаю все электронные потроха МКИПа вдоль и поперёк.

Что бы не пели нам политики с экранов головизоров, для Корпорации нет ничего важнее мотивированного игрока, здорового духовно и физически, с радостью расстающегося со своими деньгами взамен на призрак мечты, псевдожизнь в сказке.

А чего греха таить? Как и большинство, там, в глубине нейрованны, я оставлял часть себя, все чаще хотелось вернуться туда, все более серым становился реальный мир. Там, в Игре, не болела голова, не было ночных кошмаров, не было ненавистной работы и вечно недовольных клиентов. И даже этого ненавистного грязного снега за окном. Не было. От слова совсем.

Туда я бежал от воспоминаний. И только там чувствовал себя хорошо и спокойно. Всё, что происходило со мной последние восемь лет в действительности, ежедневно давило тяжким грузом. И все попытки забыть, заглушить, отодвинуть поселившуюся внутри мерзкую мокрицу тоски и как-то жить дальше, только усиливали боль утраты и порождали всеохватывающее равнодушие к происходящему вокруг меня.

Слаб человек, потерявший самое дорогое. Нет полной правды в том, что время лечит. Боль просто притупляется, и, если ты нашел, чем ее отвлечь, ты продолжаешь жить. Я нашел. Вернее, тогда нашел этот способ дед.

Однажды весенним промозглым утром, после месяца тупого беспросветного запоя он, каким-то чудом, нашел меня в китайском притоне в Митино. Ему пришлось сковать мне руки и ноги пластиковыми наручниками, пока вез в клинику.

Лекарства, лекарства, лекарства. Против страха жизни, против желания смерти, против всех желаний… Психиатрия, психотерапия. Пожалуй, что в то время я значительно расширил свои познания в этой сфере. Три клиники, два коридора и один центр экспериментальной криофильтрации. И, когда коллеги деда просто стали разводить руками, он решился на крайние меры. Принудительное погружение в вирт на 240 часов. Ад созданный людьми с больным воображением и долгая дорога домой. Эмоциональные качели со 100 % погружением и чередой смертей и воскрешений. Затем, переход в более щадящие локации, и долгие месяцы тупого хардкорного кача с перерывом на поесть и поспать, пока, наконец, я не осознал себя сидящим на берегу реки с удочкой и терпеливым дедом рядом, и с пониманием — всё, вроде отпустило.

А начиналось, как в хорошем романе! Чёрт меня дёрнул поехать девять лет назад в Бразилию. Молодые специалисты, мы с женой, моей Таюшкой, полные энергии и энтузиазма, всего с одним, но большим чемоданом вещей и пузырящейся в голове жаждой романтики, отправились в Сан Паулу, по зову самоотверженных сердец. Совместили свадебное путешествие, возможность карьерного роста и благую цель.

После трагической гибели родителей хотелось забыться настоящей живой работой. Виртуальная медицина Москвы и Европы пугала своей монотонностью и безликостью. Вот как сорок дней, по обычаю, справили, так и полетели…

Мир лихорадило от череды катастроф. В Южной Америке всего за три месяца резко изменилась атлантическая береговая линия. Многомиллионные города и окрестные поселения скрылись под ударами океанских цунами. Каскад землетрясений в Атлантике подстегнули гигантскую экологическую катастрофу. Десятки миллионов оказались на улице.

На призыв о помощи откликнулись тогда люди со всего мира: спасатели, медики, военные, учителя, просто искатели приключений. Я и Таюшка были нарасхват — инфекционист-эпидемиолог и военно-полевой хирург. Молодые и горящие жаждой деятельности, мы спали всего по несколько часов в сутки, меняли дислокацию вместе с мобильными госпиталями каждую неделю. Через 4 месяца этого безумного апокалипсиса мы как-то равнодушно осознали, что уже прилично изъясняемся на португальском и испанском. Но, черт возьми, результаты были! Всем нам сообща удалось вытащить уйму народа и утереть нос косой. Ещё через месяц, нам и нашим коллегам стало казаться, что ситуация, наконец, изменилась в лучшую сторону. И череде несчастий наступит конец. Мы были счастливы. В редкие минуты отдыха приходили на вечерний стихийный пляж.

Проклятый океан давно успокоился, и волны с мерным шелестом заносили песком пальцы наших босых ступней. Так я и запомнил ее на долгие годы. Местные называли её загадочным словом «гвапенья» (3). Девчоночий хвост темно русых волос, устало опавшие, немного сутулые плечи и руки, давно не знавшие маникюра с обрезанными до мяса ногтями.

А наутро мы узнали, что такое настоящая преисподняя. Подлая и коварная. Бардака в стране карнавалов всегда хватало с избытком, а в последние месяцы особенно. То ли сумма накопившейся усталости и предела ошибок достигла своего апогея, то ли небеса за что-то все-таки разгневались на людей. Жизнь не давала простых ответов.

Ангра. Теперь это слово знает весь мир. Бразильская атомная электростанция последнего поколения. Надежда и мощь южного континента. Очередные толчки начались в четыре утра. Наш полевой госпиталь находился в четырех километрах от станции…

Я до сих пор задаю себе вопрос, почему я выжил, а Таюшка — нет? Почему Он забрал ее, а не меня? За эти годы я придумал кучу самых разных объяснений и отговорок. То, что Таюшка была беременной должно было повысить ее шансы в борьбе с лучевой болезнью. Мы тогда успели привезти ее в Москву. Дед метался по городу, одновременно продавая нашу квартиру и занимая деньги у кого только можно. Несколько месяцев кошмара. Бесконечные пересадки костного мозга, переливания, синтетические стимуляторы. Она просто затухла как свеча… Последние дни не разговаривала и приходила в сознание только на несколько часов. А я грыз от бессилия подушку в соседней палате, опутанный капельницами и датчиками, крошил зубы в песок…

Морок старых воспоминаний потихоньку стал отпускать под тревожное попискивание МКИПа. Прибор знал своё дело туго, и я через несколько минут стал смотреть на окружающий мир уже с достаточной долей оптимизма.

Пелена далеких воспоминаний развеялась, и я осознал себя сидящим в темной кухне перед открытой дверью холодильника. Взяв бутылку минеральной воды, я захлопнул дверцу и прошлепал босиком в коммуникаторную. Как всегда, лучший способ забыться. Вот и моё основное лекарство.

Биогель привычно чавкнул, распахнув свои объятья. Через минуту наступила привычная невесомость. По позвоночнику пробежали приятные мурашки. Десятисекундная настройка нейроинтерфейса. Игра, бери меня…

Город Карагон. Столица майората Рыцарей Креста.

Улица Святой Марии дом. 14. Гостиница Оливье Дюбуа.

Трактир «Утеха Желудка».

Поесть со вкусом — это я люблю! Этот процесс в Игре, после Охоты, моё любимейшее из занятий. Если не вспоминать, конечно, что организм в это время в реале поглощает биогель, по вкусу напоминающий бумагу. Но здесь, в трактире, все иначе. Баранина по-карагонски, с острым соусом и душистой зеленью. Мммечта! Ну и что, что завтрак. Традиции правильного образа жизни частично соблюдены. Алкоголя с утра ни капли.