Казни проводились ежедневно с первого дня воцарения нового калифа. Сотни некогда могущественных и влиятельных людей падали с утеса в поджидающую их стаю акул. У Заяна аль-Дина оказалась долгая память на малейшие обиды, и ни ему, ни его военачальнику Абубакеру не приедалось это развлечение.

— Снимите цепь, — приказал Абубакер своим людям.

Он не хотел, чтобы Бин-Набула утонул слишком быстро. Со старика сняли тяжелые цепи и провели к плахе.

— Обе ноги, — приказал Абубакер, и ноги старика положили на плаху. Абубакер сделал казнь еще более изощренной: с отрубленными ногами человек мог держаться на воде, но не мог плыть к берегу, а кровь привлекала и раззадоривала акул.

Он извлек саблю и взмахнул ею над ногами Бин-Набулы, оскалив в улыбке кривые зубы. Старый воин смотрел на него без тени страха.

Абубакер мог передать эту обязанность любому из своих людей, но действовать по приказу брата доставляло ему удовольствие. Он приложил острие сабли к лодыжкам старика и прищурился, рассчитывая удар.

— Одним ударом, — поторопил его Заян аль-Дин, — или я накажу тебя самого, брат мой.

Абубакер занес клинок, задержал вверху и резко опустил. Сталь свистнула в воздухе, разрубила плоть и кость и вонзилась в дерево плахи. Белая нога с синими жилами упала на полированный гранитный пол, и Заян аль-Дин захлопал в ладоши.

— Отлично! Сможешь повторить?

Абубакер вытер саблю шелковой салфеткой, которую протянул ему раб, и примерился ко второй лодыжке. Свист в воздухе, удар — и сталь глубоко вонзилась в дерево плахи.

Заян аль-Дин затрясся от хохота.

Солдаты отнесли Бин-Набулу к краю утеса, оставляя кровавый след на блестящем гранитном полу. Заян аль-Дин соскочил с подушек и, хромая, подошел к низкому парапету, предохранявшему от падения. Он наклонился и посмотрел вниз.

— Мои рыбки ждут тебя. Иди с богом, Бин-Набула.

Солдаты сбросили старика с края утеса, и одежда вздулась вокруг него при падении.

Некоторые кричат в течение всего падения — Заян аль-Дин наслаждался этими криками. Но Бин-Набула молча ударился о воду. Инерция увлекла его на глубину, потом потревоженная поверхность успокоилась, и они увидели, как жертва всплывает. Он барахтался, пытаясь не нырять с головой, вода вокруг него покраснела.

Заян аль-Дин дрожащим пальцем показал вниз и возбужденно закричал:

— Посмотрите на моих любимых рыбок!

Из глубины поднимались темные тени, ускоряясь при приближении, кружили возле барахтающегося старика.

— Да, мои маленькие, сюда! Сюда!

Первая акула устремилась вперед, и Бин-Набулу утащили в глубину. Но вода была такая прозрачная, что Заян аль-Дин видел все подробности пиршества, которое сам и устроил.

Когда развлечение закончилось и смотреть больше было не на что, Заян вернулся на подушки и приказал подать шербет. Потом подозвал брата.

— Славная работа, Абубакер, но мне больше нравится, когда они кричат.

— Бин-Набула всегда был упрямым старым козлом, — согласился Абубакер. — В списке, который ты мне представил, было шестьсот двенадцать имен. Грустно об этом говорить, о великий, но Бин-Набула значился там шестисотым. Мы почти исчерпали перечень.

— Нет. Нет, дорогой брат, еще не все. С одним из моих злейших врагов мы еще не покончили.

— Назови мне имя этого негодяя. — Абубакер оскалил кривые зубы в гримасе, которую трудно было назвать улыбкой. — Скажи мне, где его найти, и я отыщу его для тебя.

— Но, брат мой, ты хорошо его знаешь. У тебя тоже есть с ним счеты.

Заян аль-Дин наклонился вперед — живот свесился ему на колени — и задрал край одеяния. Осторожно помассировал искалеченную ногу.

— Даже спустя столько лет нога у меня болит перед грозой. — В глазах Абубакера мелькнуло понимание, а Заян аль-Дин негромко продолжил: — Мне не понравилось, что меня на веревке провели в ворота Маската.

— Аль-Салил, — кивнул Абубакер. — Рыжеголовый зеленоглазый дьявол. Я знаю, где его найти. Наш святой батюшка, да благословит Аллах его память, послал его в Африку, расчистить торговые маршруты наших караванов.

— Бери столько кораблей, сколько нужно, Абубакер. Отправляйся в Африку. Найди его. И приведи ко мне, сломленного, если хочешь, но живого. Ты меня понял?

— Сломленного, но не мертвого. Я хорошо тебя понял, о великий.

Ясмини вошла с берега в воду. Она выпятила свой плоский живот и подняла руки над головой. Дориан лежал на чистом белом песке и смотрел на нее.

Хотя всего несколько минут назад они занимались любовью, ему никогда не надоедало смотреть на ее тело, словно вырезанное из слоновой кости. Покинув удушающие стены зенана, Ясмини расцвела. Ее волновало все, что она видела вокруг, в ней кипел бурный интерес; а когда они оставались одни, ее чувство юмора и умение забавляться очаровывали Дориана.

Стоя по пояс в озере, Ясмини набрала в горсть воды и поднесла к губам, а когда глотнула, несколько капель проскользнули у нее между пальцев и упали на грудь.

В них отразилось солнце, и они засверкали на гладкой коже, как бриллиантовое ожерелье.

Соски Ясмини разбухли от холода и встали торчком.

Она помахала ему, потом с дрожью окунулась в холодную воду так, что видна была только голова. Волосы с серебристой прядью черным облаком плыли вокруг ее лица, подобного бутону лотоса.

— Смелей, господин. Наберись храбрости. Иди сюда! — позвала она, но Дориан лениво махнул рукой, отказываясь. Уж очень славно было отдыхать после месяцев трудного похода с побережья.

— Неужели великий шейх, могучий воин, победивший в битве под Маскатом, боится холодной воды? — насмехалась она.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Я не боюсь воды, но ты истощила мои силы, бесстыдница.

— К этому я и стремилась!

Она звонко рассмеялась, потом неожиданно встала и обрызгала его холодной водой.

— Злобная женщина! — Дориан вскочил. — Ты истощила и мое терпение.

Он бросился в озеро в туче брызг и, хотя Ясмини попыталась убежать, схватил ее, и они вместе погрузились под поверхность. И выскочили, держась друг за друга и смеясь.

Немного погодя ее лицо стало серьезным.

— Боюсь, ты обманул меня, мой господин, — сказала она. — Готова поспорить на свою правую руку, что твои силы далеки от истощения.

— Достаточно, если я попрошу прощения за обман?

— Нет, недостаточно. — Она обняла его за шею тонкими руками. — Вот как рыбы и крокодилы наказывают своих супругов за ошибки.

Она подпрыгнула и под поверхностью обхватила его бедра ногами.

Немного погодя они выбрались на берег, по-прежнему цепляясь друг за друга и задыхаясь от смеха. Остановились у края воды, и Дориан посмотрел на солнце, определяя его высоту. Он с сожалением сказал:

— Утро почти прошло. Пора возвращаться, Ясси.

— Еще немного, — взмолилась она. — Иногда я устаю играть роль мальчика-раба.

— Пойдем, — приказал он и поднял ее на ноги. Они направились туда, где лежал ворох их платья, и быстро оделись. Маленькая парусная дау была вытянута на песок, но прежде чем ступить на борт, Ясмини остановилась и медленно огляделась, прощаясь с замечательным местом, где хоть час они были свободны и счастливы.

На вершине самого высокого на острове дерева сидела пара белоголовых коршунов-рыболовов — стройные, черные, чуть тронутые коричневым. Одна из птиц закинула голову и испустила резкий крик.

— Никогда не забуду этот крик, — сказала Ясмини. — Вот голос самой этой дикой земли.

Холмы на противоположной стороне озера были всего лишь полоской чуть светлее воды. Над тем берегом низко пролетела цепочка розовых фламинго. Первая птица взмыла в потоке теплого воздуха, потом снова снизилась.

Точно в том же месте, что и первая, поднимались и снова снижались все прочие птицы.

Впечатление было необыкновенное: словно длинный розовый змей разворачивался над лазурной водой.

— И никогда не забуду эту красоту, — прошептала Ясмини. — Я хотела бы навсегда остаться тут с тобой.