— Наверное, в тени, а, может быть, друг в друга, — он тихо рассмеялся. — Дайте перепуганному клиенту автомат, и никто на свете не сравнится с ним в умении зря переводить боеприпасы.

Бегущее к морю течение быстро вынесло их через устье в лагуну. Эсау Гонделе, оглядев окрестности в свой прибор ночного видения, заметил на воде белый след от другой флотилии надувных лодок, возвращавшейся с побережья лагуны. Они одновременно достигли прохода в рифах и, выстроившись в цепочку, направились в открытое море.

Ярко-желтый «Лансер» показался в окулярах ночного бинокля на расстоянии полумили.

Как только последняя лодка была поднята на борт по кормовому скату траулера, он запустил двигатели и помчался в открытый Атлантический океан.

Шон повернулся к Эсау Гонделе.

— Доложите о потерях, старший сержант Гонделе.

— Мы потеряли одного человека, майор Кортни, — столь же официально ответил тот. — Джерми Масогу. Мы привезли его с собой.

Скауты всегда выносили своих мертвых с поля боя.

У Шона привычно защемило сердце; еще один отличный парень погиб. Джерми было всего девятнадцать лет. Шон собирался повысить его в чине. Теперь он горько сожалел, что не сделал этого раньше. Увы, загладить вину перед мертвым невозможно; надо думать о живых.

— Трое раненых; ничего серьезного, вполне сгодятся для сегодняшней вечеринки.

— Положите Джерми в холодильную камеру, — распорядился Шон. — Мы отправим его домой, как только прибудем в Кейптаун. Хоронить будем всем полком, со всеми почестями.

Когда они были еще в двухстах милях от Тейбл Бей, Сантэн Кортни выслала свой личный вертолет за Шоном, Изабеллой и Никки. Почтенной леди не терпелось поскорее увидеть своего правнука.

Рамон вцепился в корни мангрового дерева, чтобы не дать себя унести сильному течению, которое стремилось в океан через воронкообразное устье реки. Жесткая кора была усеяна острыми, как бритва, ракушками пресноводных мидий; они впивались в его ладони, но он не чувствовал боли. Он неотрывно смотрел на противоположный берег реки. Пламя горящего лагеря отражалось в воде, покрывая ее темную поверхность золотистыми бликами, похожими на огромные соверены.

Лодки прошли всего в пятидесяти футах от того места, где он стоял по подбородок в грязной илистой воде, укрывшись в тени мангровых деревьев. Тихое жужжание их моторов едва нарушало ночное безмолвие. Он видел лишь неясные очертания трех темных бегемотоподобных силуэтов, которые быстро пронеслись мимо него, влекомые попутным течением, к устью реки и дальше, в открытое море — но ему вдруг померещилось, что в головной лодке он разглядел маленькую фигурку, намного меньше, чем остальные, облаченную в светлую тенниску.

И только теперь, в тот самый момент, когда он терял его навсегда, он понял, что, в конце концов, был просто отцом, таким же, как и миллионы других. Впервые в жизни он открыто признал свою любовь и, более того, свою зависимость от кого-то. Да, он любил своего сына и потерял его. Он громко застонал от невыносимой душевной муки.

Затем ярость вскипела в его крови, страшная, беспредельная ярость, и испепелила в нем все прочие чувства. Эта ярость была направлена против всех, кто, так или иначе, был повинен в его утрате. Он смотрел невидящими глазами в черную пустоту, поглотившую его сына, и священное пламя мести с каждой секундой все сильнее разгоралось в его сердце. Ему хотелось выплеснуть им вслед все, что бушевало сейчас у него внутри. Ему хотелось осыпать проклятиями эту женщину, ругаться, кричать от злобы и отчаяния, но он вовремя сдержался. Нет, ему это не пристало. Отныне он должен быть холоден и неуязвим, как сталь. Все его действия должны направляться точным ледяным расчетом.

Первым делом он подумал о том, что навсегда утратил свою власть над Красной Розой. С этой минуты она больше не представляла никакой ценности ни для него, ни для дела. Теперь она заплатит за все. Он знал, как уничтожить ее и всех, кто ее окружает. Смертоносное оружие уже выковывалось в его мозгу; оставалось лишь обнажить клинок.

Он оттолкнулся от ствола мангрового дерева и поплыл на другую сторону; он плыл не спеша, расслабленным брасом, позволяя течению сносить себя в излучину реки, где находился лагерь. Вскоре дно стало полого подниматься, он коснулся ногами песка и побрел к берегу.

Рейли Табака поджидал его у обуглившихся руин центра связи. Рамон быстро влез в одолженные ему брюки и куртку; волосы его были еще влажными, голова покрывалась коркой высохшего речного ила.

Забрезжил рассвет, серый от дыма, который все еще клубился над разгромленным лагерем. Люди Рейли Табаки вытаскивали трупы из-под обломков строений и укладывали их в длинный ряд под соседними пальмами. Все они застыли в позах, в которых встретили свою смерть. Это напоминало некий чудовищный театр абсурда.

Десантник Хосе прикрывал рукой глаза, будто всматривался вдаль. Его грудь была разорвана в клочья осколками ручной гранаты. Руки Адры были широко раскинуты в стороны, как у распятой на кресте; пулей ей снесло полголовы. Рамон взглянул на нее без особого интереса, словно на износившийся пиджак, который за ненадобностью можно со спокойной душой выбросить на помойку.

— Сколько? — спросил он у Рейли Табаки.

— Двадцать шесть трупов, — ответил тот. — Все до одного. Из тех, кто был в лагере, в живых не осталось никакого. Кто бы это ни был, дело свое они знают отменно. Интересно, кто они? У вас есть какие-либо соображения на этот счет?

— Да, — кивнул Рамон. — У меня есть очень даже веские соображения. — И прежде чем Рейли успел открыть рот, Рамон заявил: — Я беру на себя операцию «Синдекс» — не только руководство, но и осуществление.

— Товарищ генерал, — Рейли недовольно нахмурился; в его голосе сквозила обида, — я вел эту операцию с самого первого дня. Я лично обрабатывал обоих Кортни.

— Знаю. — Рамон был неумолим. — Ваша работа заслуживает самой высокой оценки. Вы получите все, что вам причитается. Но с этой минуты руководить этой операцией буду я. Первым же самолетом я вылетаю на юг. Вы будете меня сопровождать.

— Дело этим не кончается, Белла, — сурово изрек Шаса. — Мы не можем просто сделать вид, будто ничего не произошло. Я не хотел осложнять и без того непростую ситуацию и углубляться в мрачные подробности этой жуткой истории до освобождения твоего сына. Однако теперь, когда Николас в безопасности, здесь, у нас в Велтевредене, мы вынуждены этим заняться. Ради тебя и Николаса многие, включая членов нашей семьи, рисковали жизнью. Один отважный молодой боец из полка Шона, человек, совершенно нам посторонний, погиб, спасая вас. Так что сегодня ты обязательно расскажешь нам всю правду.

Они вновь собрались в оружейной комнате; на сей раз Изабелла предстала перед семейным судом.

Ее бабка восседала в кресле по одну сторону камина. Она сидела, выпрямившись и высоко подняв голову. Ее рука, испещренная голубыми венами под тонкой иссохшей кожей, сжимала рукоятку из слоновой кости, венчавшую трость. Ее волосы, когда-то густые и непокорные, как лесной кустарник, превратились в аккуратную шапку чистейшего серебра, отливающую синевой. Губы были строго поджаты.

— Итак, Изабелла, мы намерены выслушать все до конца. Ты не покинешь эту комнату, пока не расскажешь нам все, до мельчайших деталей.

— Бабушка, мне так стыдно. У меня не было выбора…

— Меня не интересуют оправдания и посыпания головы пеплом, сударыня. Мне нужна правда.

— Белла, ты должна понять. Нам известно, что ты нанесла колоссальный ущерб государственным интересам, нашей семье, себе самой. Теперь мы просто обязаны принять меры, чтобы как-то ограничить этот ущерб, взять под контроль последствия случившегося. — Шаса стоял перед камином, сцепив руки за спиной под фалдами своего блейзера. Его тон несколько смягчился. — Мы хотим помочь тебе, но для этого нам нужно знать всю правду.