— Тебе не на что жаловаться, — бросила она через плечо. — Ты вдоволь напялился на меня, и, насколько я заметила, тебе понравилось, полковник.

— Ты права. Было неплохо. Немного худосочна, но все равно неплохо.

Он усмехнулся еще шире, когда заметил, как залились краской ее лицо и шея.

Рикардо встретил их на тропинке, вне себя от волнения. Он схватил Клодию и с облегчением обнял ее.

— Что случилось, тпезоро? Ты в порядке?

— Она пыталась накормить крокодилов, — сказал Шон. — Через тридцать секунд мы уходим. Выстрел привлечет всех бандитов в радиусе десяти миль.

«Я хотя бы смыла эту отвратительную черную краску с лица», — говорила себе Клодия, когда они уходили от болот. Сырая одежда приятно холодила кожу. Опасное купание ее подбодрило.

«Ничего страшного не случилось, — подумала она. — Кроме того, что меня бесцеремонно разглядывали. — Но даже это не беспокоило ее долго. Его взгляд на ее обнаженном теле не был оскорбительным, кроме того, приятно было подразнить его. — Подавись своими мечтами, мальчик. — Она смотрела ему в затылок. — Это лучшее, что ты видел в своей жизни». Через милю одежда высохла, и сил на что-либо, кроме ходьбы, не оставалось. Все ее существо сосредоточилось на том, чтобы поднимать одну ногу и ставить ее перед другой.

Жара была невыносимой, и становилось все жарче, когда они наконец достигли крутого берега долины Замбези и спустились вниз. Неожиданно воздух вокруг изменился. Он лежал на земле серебряными потоками, как вода, мерцал и переливался, как полотно из хрустального бисера, и на большом расстоянии изменял форму предметов так, что они дрожали и искажались, удваивались в размерах. Гигантские миражи появлялись и исчезали, поглощенные каскадами горячего воздуха.

Дальше воздух казался голубым. Когда Клодия посмотрела вниз на крутой откос, по которому они карабкались, он был словно омыт бледно-голубыми туманными тенями. Небо было другого оттенка — насыщенного, глубокого синего цвета. На небосводе висели тучи разных оттенков свинца и серебра. Нижние части были плоско срезаны параллельно земле, а верхушки похожи на корабли в полной оснастке. Воздух, придавленный этой массой облаков, лежал на земле, густой как сироп. Путешественники устало тащились, придавленные его весом.

Из леса, окружающего дорогу, вылетали крошечные черные мошки. Они собирались в уголках рта и глаз, заползали в ноздри и уши, чтобы добраться до влаги на человеческом теле, причиняя несказанные мучения.

Когда дорога остались позади, перед ними открылся потрясающий вид на долину. Путники смогли различить темную ленту прибрежных растений, которые отмечали путь великой Замбези. Матату всегда маячил впереди отряда, словно дух, идя по следу, который никто, кроме него, не мог различить. На него жара как будто не влияла: свежий и полный сил, он уходил вперед, и Шон звал его назад, когда отряд останавливался на отдых.

— Никакой дичи, — заметил Рикардо, осматривая окрестности через бинокль. — С тех пор как мы пересекли границу Мозамбика, нам не попадалось ничего крупнее кролика.

Он заговорил первый раз за много часов, и Шон обрадовался такой перемене в его поведении. Охотника серьезно беспокоило состояние клиента. Он торопливо ответил:

— Раньше это был рай для сафари. Я бывал здесь до того, как ушли португальцы. Буйволы бегали здесь огромными стадами по десять тысяч голов.

— Что же случилось?

— ФРЕЛИМО накормило ими свою армию. Они даже предложили мне контракт, чтобы я убивал для них животных, и не могли понять, почему я отказался. В конце концов они сделали все сами.

— Как?

— С вертолетов. Они находили стадо и расстреливали его с воздуха. За три месяца они уничтожили почти пятьдесят тысяч голов. Все это время небо было черным от кружащих в нем стервятников, а запах гниющих туш разносился на многие мили. Когда было покончено с буйволами, они принялись за зебр.

— Что за дикая, жестокая земля, — грустно сказала Клодия.

— Ты, конечно, не одобряешь? — спросил Шон. — Но ведь это сделали черные, а не белые. Может, это и не было неправильно. — Он взглянул на наручные часы. — Ладно, пора идти.

Шон протянул руку Рикардо, чтобы помочь ему встать на ноги, но тот оттолкнул его руку. Несмотря на это, когда возобновили марш, Шон пошел рядом с ним, весело болтая, то и дело отпуская шутки, чтобы отвлечь его от утомительной ходьбы. Клодия шла прямо за Матату.

Он вспоминал анекдоты времен войны, указал на остатки лагеря партизан, когда они проходили мимо него, и описал операцию скаутов Баллантайна. Рикардо заинтересовался и начал задавать вопросы.

— Про товарища Чайну говорят, что он хороший полевой командир, — сказал он. — Что с ним произошло, после того как он убежал?

— Он участвовал в войне до конца. Крепкий орешек. Его люди должны были доставить все снаряжение в Родезию, в том числе русские Т-5, противотанковые мины, которые весят по семьдесят фунтов каждая. Рассказывают, что товарищ Чайна с огромным трудом, потом и кровью, притащил одну и подложил на дороге в Маунт-Дарвин, чтобы подорвать военный патруль. Оказалось, что в этот день местные цветные наняли автобус, чтобы поехать в город на футбольный матч, вот они-то и нарвались на мину. Из шестидесяти пяти человек выжило двадцать три. Товарищ Чайна был вне себя от гнева, ведь его драгоценная Т-5 пропала даром. Он послал за родственниками погибших и теми, кто выжил, и снял с каждого по десять долларов, чтобы покрыть стоимость новой мины.

Рикардо согнулся от смеха, а Клодия в ярости повернулась к Шону.

— Как вы можете смеяться. Это отвратительно!

— Неужели? — ровно ответил Шон. — Не думаю, что десять долларов столь отвратительно. Думаю, старина Чайна был весьма снисходителен.

Клодия вскинула голову и прибавила шагу, чтобы догнать Матату. Продолжая улыбаться, Рикардо спросил:

— Что случилось с ним после войны?

Шон пожал плечами.

— Он вошел в состав нового правительства в Хараре и исчез во время очередной политической разборки. Вероятно, его убили. К старым революционерам, когда режим, за который они боролись, приходит к власти, часто относятся с недоверием. Никому не хочется делить власть с опытным убийцей и разрушителем системы.

За час до наступления темноты они остановились. Шон раздал кружки с чаем и скудный вечерний паек. Пока Джоб готовил еду на маленьком бездымном костре, Шон шептался о чем-то в стороне с Матату. Маленький следопыт несколько раз энергично кивнул, глядя ему в лицо, затем ускользнул, направившись куда-то назад.

Когда Шон подошел, Рикардо вопросительно посмотрел на него, и тот объяснил:

— Я послал Матату, чтобы удостовериться, что за нами не следят. Мне не дает покоя тот выстрел. Он мог насторожить тех браконьеров на границе.

Рикардо кивнул и спросил:

— Не найдется ли у тебя пары таблеток аспирина, Шон?

Шон открыл боковой карман рюкзака и вытряхнул из пузырька три таблетки анадина.

— Голова болит? — сочувственно спросил он. Рикардо кивнул, бросил таблетки в рот и запил глотком горячего чая.

— Это все пыль и жара, — объяснил он.

Шон и Клодия внимательно смотрели на него, и он не сдержался:

— Черт возьми, не смотрите на меня так. Я в порядке!

— Конечно, — легко согласился Шон. — Давайте поедим, потом надо найти место для ночлега. — Он прошел мимо костра, подошел к Джобу и присел рядом с ним на корточки. Они тихо о чем-то заговорили.

— Папа, — Клодия придвинулась к отцу поближе и взяла его руку, — как ты себя чувствуешь, только честно?

— Не беспокойся обо мне, тпезоро.

— У тебя началось, да?

— Нет, — ответил он, но как-то подозрительно быстро.

— Док Эндрюс говорил, что будут головные боли.

— Солнцем голову напекло.

— Я люблю тебя, пап, — сказала она.

— Знаю, детка, я тоже тебя люблю.

— И гору с океаном? — спросила она.

— И луну, и звезды, — подтвердил он, обнимая ее за плечи. Она прижалась к нему.