Тукутела сделал то, чего никогда не делал ни один из тех слонов, что он встречал в своей жизни. Старик не убежал, как они думали, он обошел их сзади, чтобы уловить их запах. И сейчас Шон чувствовал, как ветер касается обнаженной кожи его спины, лаская ее, как неверная любовница, и унося его запах туда, где огромный слон проламывался сквозь кусты в поисках преследователей.

— Матату! — заорал Шон. — Беги! Беги наперерез ветру!

Он грубо толкнул Рикардо к стволу высокого тика.

— Стой здесь! — рявкнул он. По низким ветвям на дерево при необходимости было легко вскарабкаться, и Шон, оставив Рикардо, бросился на помощь Матату.

Он несся напролом сквозь кусты, перепрыгивая через поваленные стволы и крепко прижимая к груди винтовку; лес звенел от рева взбешенного слона.

Он приближался стремительно, как лавина серых камней. Тукутела катился по лесу, как горный обвал, круша и подминая на своем пути деревья поменьше, вынюхивая кисловатый человеческий запах, идя по следу, чтобы выплеснуть на людей главную ненависть своей жизни.

Вдруг Матату вынырнул из кустов в нескольких шагах от Шона. Рядом с ним он готов был встретить любую опасность, и, вместо того чтобы убегать наперерез ветру, как сделал Пумула, инстинкт подсказал ему, что следует вернуться к хозяину.

Увидев его, Шон на бегу изменил направление, знаком велев Матату следовать за ним. Он пробежал около ста шагов в сторону, наперерез ветру, чтобы сбить Тукутелу со следа.

Наконец остановившись, они ничком бросились на землю и замерли. Трюк сработал: Пумула тоже скрылся с наветренной стороны. На время Тукутела потерял их запах. В лесу стояла тишина, такая непроницаемая, что Шон слышал, как у него в голове отдаются удары сердца.

Он знал, что старый слон где-то рядом; так же, как и они, он затаился, насторожив свои огромные уши, пытаясь уловить их запах даже кончиком длинного хобота.

«Не бывало еще такого слона, — подумал он, — слона, который охотился бы на своих преследователей. Сколько же раз на него самого охотились, сколько раз человек причинил ему боль, если даже малейший признак человеческого присутствия приводит его в такую ярость? Тукутела — Сердитый, теперь понятно, почему тебя так назвали!»

И тут из леса раздался звук, который Шон меньше всего ожидал услышать, — громкий человеческий голос, который принадлежал Рикардо Монтерро.

— Тукутела, мы с тобой братья! — кричал он слону. — Мы — все, что осталось от былых времен. Наши судьбы связаны. Я не могу убить тебя!

Слон услышал его и вновь издал вопль, такой высокий и пронзительный, что будто сверло вонзилось в их барабанные перепонки. Тукутела помчался на звук человеческого голоса, как серый танк. Он несся напролом, сокрушая кусты, и когда он пробежал пятьдесят ярдов, ненавистный человеческий запах вновь наполнил его ноздри, и Тукутела рванулся к его источнику.

Рикардо Монтерро даже не пытался влезть на дерево, у которого его оставил Шон, он лишь привалился к стволу и прикрыл глаза. Головная боль настигла его внезапно, как удар топора, она ослепляла его сверкающими вспышками света, но сквозь эту боль он услышал вопль слона, и вместе с раскаянием на него накатила горечь отчаяния.

Он выронил «ригби», который остался лежать на палой листве; протягивая вперед безоружные руки, он вслепую заковылял навстречу слону, в нелепой надежде умиротворить гигантского зверя и загладить свою вину перед ним, со словами:

— Я не причиню тебе вреда. Мы братья.

Кусты с треском расступились, и Тукутела вырос перед ним, как ожившая гранитная скала.

Шон бежал к тому месту, где оставил Рикардо, ныряя под низкие ветви и перепрыгивая через поваленные стволы, пока не услышал оглушительный слоновий топот и человеческий голос прямо перед собой.

— Сюда! — заорал он. — Сюда, Тукутела! Иди ко мне, я здесь!

Он надеялся отвлечь слона от Рикардо, хотя и знал, что это бесполезно. Тукутела выбрал себе жертву, и ничто не могло оторвать его, кроме самой смерти.

Зрение Рикардо частично прояснилось — будто расчистилось небольшое оконце среди белых сполохов и крутящихся огненных колес. Он увидел, как огромная серая голова Тукутелы показалась из бреши в стене лесной зелени, и над ним нависли длинные пятнистые бивни, как перекладины крыши, которая вот-вот обрушится.

В этот момент слон воплощал для Рикардо тысячи зверей и птиц, убитых им за свою охотничью жизнь. В его воспаленном сознании бивни и длинный хобот, маячившие перед ним, были символами некоего почти божественного благословения, которое отпускало ему всю пролитую им кровь, все отнятые им жизни. Он радостно воздел к ним руки, с благодарностью вспоминая слова молитвы, выученной в юности.

— Прости меня, Отче, ибо я грешил! — закричал он.

Шон видел в кустах перед собой затылок слона с широко расставленными загнутыми по краям огромными ушами. Он слышал голос Рикардо, хоть и не мог разобрать слов, и понял, что тот находится прямо перед острыми бивнями, в пределах досягаемости мощного хобота.

Одним скачком Шон прервал бег и вскинул свой «577-экспресс». С этого угла зрения было труднее всего попасть в мозг, так как слон стоял к нему спиной, а кости плеч закрывали позвоночник.

Цель была не больше яблока, и нужно было еще угадать, где именно она скрыта в костяной коробке черепа. Шон мог рассчитывать только на свой опыт и интуицию. Казалось, сквозь прицел винтовки он может заглянуть внутрь черепа и увидеть мозг, мерцающий в толще кости, как светляк.

С сознательным усилием он нажал на курок, когда точка прицела совпала с этим мерцающим пятном. Пуля прошла сквозь пористую кость, как нож сквозь масло, и вонзилась в мозг старого слона. Он ничего не почувствовал. За долю секунды из полной ярости жизни он соскользнул в смерть, и ноги задрожали и подогнулись под ним. Он упал на грудь, и земля сотряслась от удара, а с ветвей дождем посыпались сухие листья. Облако пыли окутало массивное тело, и голова слона упала вперед.

Его правый бивень вонзился в тело Рикардо Монтерро; он пропорол его живот под ребрами, прошел насквозь на уровне почек и пробил позвоночник в том месте, где он соединяется с тазом.

Пика из слоновой кости, которую Рикардо так страстно желал заполучить, ради которой он рисковал состоянием и жизнью, теперь пригвоздила его к земле, проткнув его, как китобойный гарпун. Он взглянул на бивень с удивлением. Рикардо не ощущал боли, у него отнялась вся нижняя часть тела, придавленная слоновьим хоботом; не болела даже голова.

На мгновение его зрение прояснилось, как если бы все, на что он смотрел, было залито потоками сверкающего света; затем краски поблекли перед наступающей тьмой. Перед тем как окончательно погрузиться во мрак, он увидел перед собой лицо Шона Кортни и услышал знакомый голос, который все слабел, как если бы он летел в бездонную пропасть.

— Капо, Капо, — эхом отдавалось в его ушах, и Рикардо Монтерро, сделав над собой огромное усилие, произнес:

— Она любит тебя. Позаботься о моей девочке. — Потом темнота поглотила его, и он больше ничего уже не видел и не слышал.

Первым порывом Шона было освободить Рикардо. Он взялся за бивень, пронзающий его тело, но тот был таким толстым, что его было даже не обхватить. Из страшной раны Рикардо сочилась кровь. Шон измазал в ней руки и оставлял кровавые следы на слоновой кости, пытаясь вытащить бивень.

Осознав бесполезность своих усилий, он отступил. На эти бивни давила вся огромная тяжесть головы и туловища Тукутелы. Пронзив тело Рикардо, кончик клыка ушел глубоко в землю, и потребовалось бы полдня, чтобы освободить тело.

Человек и зверь оказались неразрывно связаны в смерти, и Шон внезапно осознал, насколько это было символично. Он подумал, что надо их оставить именно так.

Сначала Матату, а затем Пумула вышли из леса и остановились рядом с Шоном, с ужасом уставившись на мрачную картину.

— Ступайте! — скомандовал Шон. — Ждите меня в каноэ.