Дирк не ответил.

— Обещай мне, Дирки. Обещай.

Он медленно кивнул. От сознания того, что она полностью в его власти, у него пересохло во рту.

— Это была ошибка, Дирки. Это было ужасно. Мы даже и думать не должны о том, чтобы повторить это.

Она пошла к двери.

— Мэри!

— Да. — Не оборачиваясь, девушка напряглась, как птица, заметившая целившегося в нее охотника.

— Я никому ничего не скажу, если ты снова придешь сегодня вечером.

— Нет, — решительно прошептала она.

— Тогда я все расскажу бабушке.

— Нет, о, Дирки, ты не должен… — Она встала на колени у кровати и взяла его за руку. — Ты не должен, не должен, ведь ты же обещал.

— Ты придешь? — нежно спросил он.

Она смотрела на его лицо, нежную загорелую кожу, зеленые глаза и черные вьющиеся волосы.

— Я не могу, это ужасно, ужасно, ужасно!

— Тогда я все расскажу.

Она встала и медленно вышла из комнаты. Ее плечи содрогались от тихих всхлипываний. Но Дирк был уверен, что она придет.

В назначенное время Син подъехал к особняку Голдбергов на легкой пролетке. Он походил на богатого купца с Востока. Все сиденья были завалены пакетами. Син не знал вкусов трехлетней девочки. Во всех свертках находились куклы. Была там большая китайская кукла, которая закрывала глаза, когда ее переворачивали, маленькая тряпичная куколка с белыми косами, которую можно было поить, кукла, которая пищала, когда нажимали ей на живот, куклы в национальных костюмах и младенцы в пеленках.

За повозкой шел Мбеджан, ведя главный подарок, который Син считал очень оригинальным. Это был пегий шотландский пони с маленьким английским седлом и крохотной уздечкой.

На гравийной дорожке стояло множество экипажей. Захватив подарки, Син с трудом прошел сотню ярдов до дома. Он посмотрел на причудливо орнаментированную крышу здания, попытался рассмотреть лужайки. Он брел на становящиеся все громче и громче крики. Вдруг кто-то дернул его за правую брючину, и он остановился.

— А это все — мои подарки? — раздался голос где-то у его колена.

Он склонил голову и увидел профиль миниатюрной мадонны. На овальном лице, обрамленном пышными вьющимися волосами, сияли огромные глаза.

— Это зависит от того, как тебя зовут, — уклончиво ответил он.

— Меня зовут мисс Темпест Фридман. Я живу в Охотничьей долине. В Питермарицбурге. Так это мои подарки?

Син опустился на колени и оказался лицом к лицу с Мадонной.

— Всего вам самого наилучшего, мисс Фридман.

Она упала на колени и, дрожа от возбуждения, стала разворачивать свертки. Их окружила шумная ватага детей. Темпест быстро навела порядок, хотя руки у нее были заняты. Один из маленьких гостей решил помочь ей развязать свертки, но она налетела на него, как тигрица, с воплями: «Это мои подарки».

Сидя среди оберток и кукол, она посмотрела на последний сверток в руках Сина.

— Это последний? Син покачал головой:

— Нет, это для твоей мамы. Но если ты оглянешься, то, может, найдешь кое-что еще.

Широко улыбаясь, Мбеджан вел шотландского пони. На какое-то мгновение Темпест лишилась дара речи, потом, свистнув, вскочила на ноги. Забыв о гостях, она бросилась к лошади. А маленькие девочки набросились на кукол, как шакалы на еду, брошенную львом.

— Подними меня! Подними меня! — Темпест подпрыгивала от нетерпения.

Син взял на руки теплое, маленькое тело, и его сердце бешено заколотилось. Он посадил девочку в седло, дал ей в руку уздечку и повел пони к дому.

Как королева, она доехала до веранды в сопровождении свиты.

Рут стояла у сервированного деликатесами длинного стола. Син передал повод Мбеджану:

— Внимательно приглядывай за девочкой.

Он шел по террасе, и множество глаз с любопытством смотрело на него. Син радовался, что с утра целый час провел у парикмахера, а потом долго и тщательно одевался. На нем были новый дорогой английский костюм, начищенные до блеска ботинки, на жилете сверкала массивная золотая цепь от часов, в петлицу была воткнута гвоздика.

Он подошел к Рут и снял шляпу. Она протянула ему руку ладонью вниз.

— Я очень рада, что ты приехал.

Син взял ее руку. Ему очень хотелось поцеловать ее, хотя до этого он считал подобный жест фатовским, даже манерным.

— Спасибо, что пригласила меня, Рут.

Он протянул ей коробку. Она молча открыла и покраснела от удовольствия, увидев розы на длинных стеблях.

— Как это мило! — Когда она улыбнулась ему и дотронулась до руки, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. — Позволь мне познакомить тебя с моими друзьями.

Вечером, когда гости разошлись, а Темпест, обессилев от волнения и беготни, уснула, Син остался на обед с Голдбергами. Старики очень опасались, что Коуртни общается с Рут не только из-за дружбы с Соулом. Весь день он ходил за ней, напоминая огромного сенбернара, влюбленного в изящного пуделя. Во время обеда Син, довольный собой, Рут, Голдбергами и жизнью в целом, заставил полюбить себя маму Голдберг и, даже рассеял подозрения папы в том, что он бабник. За бренди и сигарами Бен с Сином обсуждали перспективы Львиного холма и Магобо-Клуф. Син откровенно рассказал о своих финансовых проблемах, Бен же был потрясен размахом его замыслов и рассудительностью. Голдберг вспомнил, что и сам когда-то сталкивался с подобными проблемами, он ощутил ностальгию по добрым старым временам. Поэтому, когда они возвращались к женщинам, старик взял Сина под руку и даже назвал его «мой мальчик».

Прощаясь, Син тихо спросил:

— Могу я приехать снова, Рут?

— Я буду очень рада, — ответила она.

И Син пустился во все тяжкие. К своему удивлению, он обнаружил, что это может нравиться. Каждую пятницу он уезжал в Питермарицбург и останавливался в отеле «Белая лошадь». Оттуда отправлялся обедать либо с Голдбергами, либо с друзьями Рут. Он посещал балы и танцы, скачки и пикники. Иногда они ездили кататься по окрестным холмам, а Темпест на пони ехала между ними. Во время отлучек Сина Дирк перебирался в коттедж на улицу Протеа, и отец с облегчением заметил, что мальчику там даже нравится.

Когда Син в очередной раз собрался поехать в Питермарицбург, пора было обдирать кору с первой партии акаций. Коуртни решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы пригласить Рут в Ледибург. Голдберги были категорически против, и только письменное приглашение Ады заставило их поколебаться. Син объяснил, что по поводу первой подрезки у них будет большой праздник, который закончится в конце недели, и потом он несколько месяцев не сможет выбраться из Ледибурга.

Мама Голдберг, которая втайне мечтала сама ухаживать за Темпест целую неделю, оказала на Бена посильное давление, и тот скрепя сердце согласился.

Син решил принять Рут как королеву.

Будучи крупнейшим землевладельцем, Син занимал высокое социальное положение в Ледибурге. Не забывали там и о его военных заслугах. Вот почему приготовления к приезду Рут порождали столько любопытства. Его приглашения заставили женщин бегать по магазинам и парикмахерским, а живущие в округе фермеры добивались приглашений через друзей и родственников, живущих в городе. Остальные двинулись на Львиный холм, чтобы постараться попасть на прием в те три дня, которые Син оставил незанятыми. Син неохотно согласился на это, у него были свои планы.

Ада и ее девушки были завалены заказами, но все же выкроили одно утро и приехали на Львиный холм, вооружившись метлами, щетками и банками мастики. Сина с Дирком не было дома. Они провели весь день, объезжая владения и выискивая наиболее подходящие места для охоты, которая должна была служить основным развлечением гостей.

Вместе с другими зулусами Мбеджан вырубил густые заросли и соорудил большую раму для жарки мяса.

Совет города устроил тайное собрание. Все были очень возбуждены и получили строгие инструкции от своих жен. Совет обсуждал торжественную встречу Рут Фридман и устройство бала в тот вечер. Деннис Петерсон, получивший приглашение на барбекю у Сина, добился разрешения произнести короткую торжественную речь на платформе.