Подписи, как обычно, не было; текст отпечатан на листе обычной писчей бумаги. Она уставилась на него невидящими глазами.
«Час от часу не легче. Сперва радар. Тогда все выглядело не так страшно. В конце концов, радар всего лишь средство обороны. Но теперь! Атомная бомба? Неужели это никогда не кончится? — Она покачала головой. — Я не смогу, я так им и скажу: я не смогу».
Отец ни разу даже не упоминал о том, что имеет хоть какое-то отношение к Пелиндабскому институту. Ей не попадалась ни одна папка, ни одно письмо, в которых говорилось бы о ядерном взрывном устройстве. В газетах она читала, что исследования, ведущиеся в Пелиндабе, касаются проблемы обогащения и переработки урана, который в огромных количествах добывается в стране, и разработки реактора для этой атомной электростанции, которая будет снабжать электроэнергией промышленные предприятия и городское хозяйство. Премьер-министр неоднократно заявлял, что Южная Африка не намерена обзаводиться ядерным оружием.
И при всем при этом перед ней даже не ставилась задача выяснить, ведутся ли подобные разработки. Об этом говорилось как о бесспорном факте. Ей всего-навсего предстояло узнать, где и когда будет испытано первое такое устройство.Она нервно разорвала записку на мелкие кусочки.
«Я не смогу», — прошептала она. Затем встала и подняла крышку унитаза. Бросила туда каждый клочок бумаги по отдельности, один за другим, и спустила воду. «Я скажу им, что не смогу». Но мозг уже напряженно работал.
«Придется нажать на отца», — подумала она и тут же стала намечать план действий.
* * *
На поездку в Испанию у Изабеллы ушло всего пять дней. Тем не менее бабушка была очень недовольна ее отлучкой в самый разгар избирательной кампании и не желала слушать малоубедительные оправдания. В пятницу, накануне дня голосования, премьер-министр Джон Форстер должен был выступить на предвыборном собрании в городской ратуше Си Пойнта в поддержку кандидата от националистической партии.
Сантэн Кортни-Малькомесс прибегла ко всем мыслимым и немыслимым ухищрениям, чтобы заставить его отменить два других важных мероприятия ради этого выступления. Партийное руководство отлично понимало, что в Си Пойнте оппозиция все равно победит и избирательная кампания в этом округе носит чисто формальный характер. Поэтому очень не хотелось тратить на это безнадежное дело свою главную ударную силу; но Сантэн, как всегда, добилась своего, несмотря ни на что.
В ожидании выступления самого премьер-министра ратуша была, разумеется, набита до отказа. Собрание, как обычно, началось с реплик из зала, но они на сей раз носили весьма добродушный характер.
Первой к собравшимся обратилась Изабелла. Она говорила недолго, всего десять минут. Это была ее лучшая речь за всю кампанию. За минувшие недели она приобрела бесценный опыт и уверенность в себе, а прогулка в Испанию, судя по всему, была ей явно на пользу. Накануне бабушка и Шаса прошлись с ней по тексту выступления, и она предварительно произнесла его перед ними. Эти прожженные политические бойцы дали ряд ценных советов и указаний.
Теперь, стоя на сцене перед переполненным залом, Изабелла излучала силу и очарование; ее молодость и красота покорили сердца взыскательной аудитории. Конец ее речи утонул в бурной овации, а стоявший рядом с ней краснолицый Джон Форстер довольно кивал и хлопал вместе со всеми.
В следующую среду вечером Шаса и бабушка стояли радом с Изабеллой с огромными бантами на груди и в соломенных канотье, разукрашенных в цвета партии, и слушали, как объявляют результаты голосования.
Они не были разочарованы. Как и ожидалось, прогрессивная партия сохранила за собой место в парламенте, но Изабелла сократила отставание всего до тысячи двухсот голосов. Сторонники вынесли ее из ратуши на руках, будто она была победителем, а не побежденным.
Через неделю Джон Форстер пригласил ее в свою резиденцию в здании парламента. Изабелла прекрасно знала это здание. Когда ее отец был министром в правительстве Хендрика Фервурда, его кабинет находился на том же самом этаже дальше по коридору, совсем рядом с кабинетом премьера.
Во время своего пребывания на этом посту Шаса предоставил свой офис в ее полное распоряжение, и она часто использовала его как своего рода клуб, когда оказывалась в центральной части Кейптауна. Сейчас, проходя по широкому коридору, она была охвачена приятными (воспоминаниями о стольких безмятежных днях, проведенных здесь. Подростком она не могла в полной мере ощутить неповторимый аромат истории, который пронизывал это великолепное старинное здание.
Теперь же, будучи втянутой в большую политику помимо собственной воли, она с огромным интересом разглядывала портреты великих людей, олицетворявших как добро, так и зло, которые украшали стены коридора.
Ей пришлось дожидаться в приемной считанные минуты. Когда ее пригласили в кабинет, премьер встал из-за стола и подошел, чтобы поздороваться с ней.
— Я так признательна вам за то, что вы вспомнили обо мне, оом Джон, — произнесла Изабелла на безупречном африкаанс. Разумеется, с ее стороны было дерзостью употреблять столь фамильярное обращение, не получив разрешения. Однако на африкаанс слово «оом», или «дядя», означало еще и глубочайшее уважение к тому, кому адресовалось, и риск полностью оправдался. В голубых глазах Форстера мелькнула ободрительная усмешка; он оценил ее смелость.
— Я хотел поздравить вас с весьма успешным выступлением в Си Пойнте, Белла, — сказал он, и сердце ее взволнованно забилось. Назвав ее уменьшительным именем, он подчеркнул тем самым свое особое к ней расположение; он редко удостаивал кого-либо такой чести.
— Я тут решил сделать небольшой перерыв и выпить чашечку кофе. — Форстер махнул рукой в сторону фарфоровой посуды и столового серебра на столике у стены. — Может, вы нальете нам обоим?
— А теперь, юная леди, — строго произнес он, глядя на нее поверх своей чашки, — расскажите мне, что вы теперь собираетесь делать? Поскольку вы все же не прошли в парламент.
— Ну, оом Джон, я работаю у своего отца…
— Это-то я знаю, — перебил он ее. — Но мы не можем позволить себе разбрасываться молодыми политическими талантами. Как насчет того, чтобы занять место в сенате?
— В сенате? — Изабелла даже поперхнулась, и горячий кофе ожег язык. — Я никогда не думала об этом, господин премьер-министр. Никто мне такого не предлагал.
— Ну, а теперь предлагает. Старик Кляйнхас в следующем месяце уходит в отставку. Мне нужно подыскать ему замену. Это только на время, пока мы не подберем для вас надежный округ на выборах в нижнюю палату.
Сенат являлся верхней из двух палат законодательного собрания Южно-Африканской Республики. Его функции были во многом сходны с функциями британской Палаты лордов, при этом у него было право приостанавливать действие вызывающих сомнение законодательных актов и отправлять их на повторное рассмотрение в нижнюю палату. Его состав был значительно расширен в пятидесятые годы, когда тогдашний премьер-министр, Малан, вознамерился лишить избирательных прав ту часть цветного населения страны, которая их имела. Для этого он лично назначил в верхнюю палату большую группу сенаторов, чтобы с их помощью протащить через нее скандальный закон, лишавший цветных права голоса на выборах. Некоторые из мест в верхней палате все еще находились в ведении премьер-министра, и сейчас Форстер предлагал ей одно из них.
Изабелла поставила чашку на стол и ошеломленно уставилась на него. Ее мозг лихорадочно пытался осмыслить этот неожиданный поворот событий.
— Ну как, вы согласны? — осведомился Форстер. Это был головокружительный скачок, о котором никто из них — ни Шаса, ни даже бабушка — не мог и мечтать.
Сам Хендрик Фервурд начинал свою политическую карьеру именно в сенате. В свои двадцать восемь лет она почти наверняка будет самым молодым, энергичным и, уж конечно, самым привлекательным сенатором в верхней палате.
Вслед за этим назначением, само собой, последует и включение ее в состав всевозможных парламентских комитетов и комиссий. В такой ситуации половины всех ее достоинств с лихвой хватило бы для того, чтобы националистическая партия превратила ее в свою главную феминистскую политическую фигуру. Теперь она в кратчайшие сроки получит доступ в наивысшие сферы власти, к самым сокровенным государственным тайнам.