Что еще более важно, в течение последнего часа я наблюдал за онлайн-деятельностью Хлои и изучал ее вчерашнюю историю браузера, и я пришел к выводу, что она вряд ли связана с каким-либо правительством или конкурирующей организацией. Если бы она была растением, то уже знала бы обо мне все, и ей не нужно было бы переводить русские статьи с помощью бесплатных онлайн-инструментов. Она также не будет исследовать друзей и коллег своей матери, используя только их общедоступные социальные сети, или изучать фирмы, занимающиеся частными услугами.

Что-то еще происходит с Хлоей, что-то, что меня одновременно тревожит и интригует.

Лучше всего заставить ее открыться мне, сказать мне правду, но если я нажму на нее сейчас, она может испугаться и попытаться сбежать, а я этого не хочу. Не тогда, когда я за океаном. Следующий лучший вариант — заставить команду Константина взломать ее Gmail; программа-шпион позволяет мне видеть, на каких сайтах она находится, но не их содержимое, например отдельные электронные письма.

В любом случае, я получу ответы. Мне просто нужно еще немного потерпеть.

"Как прошел день?" — спрашиваю я, устраиваясь поудобнее в кресле. — Что Ты делала со Славой?

Ее улыбка становится невозможно ярче, и она рассказывает мне все об удивительных успехах моего сына, ее маленькое лицо так оживленно, что я не могу оторвать от него глаз. Она звучит так же гордо, как любой родитель, и впервые с тех пор, как я узнал о существовании Славы и смерти Ксении, моя грудь не сжимается так болезненно, когда я думаю о нем и о будущем, которое его ждет из-за испорченной крови. бежит по его венам. Вместо этого я чувствую лучик надежды, когда представляю Хлою со Славой, играющую с ним, обнимающую его, любящую его… дающую ему то, чего не может его мать.

Что я не могу.

И это часть этого, я понимаю, часть того, почему я так сильно хочу ее. Я хочу ее не только для себя, но и для своего сына. Я хочу, чтобы ее солнечный свет коснулся его, согрел его… чтобы как можно дольше отдалить тьму его наследия. Я хочу ее такой, какой я ее видел через камеры в комнате Славы, радующей сына своей лучезарной улыбкой, заставляющей его чувствовать себя для нее самым важным человеком в мире.

И я хочу, чтобы она была такая.

Я хочу, чтобы она любила Славу даже больше, чем я хочу, чтобы она любила меня.

Я жадно слушаю, как она говорит о нем, впитывая каждое слово, упиваясь каждым выражением лица. На ней одно из ее новых вечерних платьев, бледно-желтое платье с тонкими бретельками, обнажающими тонкие плечи. Ее карие глаза сверкают, и даже через камеру ее бронзовая кожа сияет в золотом свете прикроватной лампы. Она захватывает дух, эта милая загадочная девушка — и моя. Все мое. Возможно, я еще не забрал ее физически, но фактов это не меняет. Она была создана для меня, ее свет был идеальным фоном для темной пустоты внутри меня, ее тепло заполнило каждую холодную, пустую щель в моем сердце. Мне все равно, кем она окажется и какие секреты скрывает.

Преступница или жертва, она принадлежит мне, несмотря ни на что.

Когда она заканчивает рассказывать мне о Славе, я спрашиваю ее о ее любимых книгах и музыке, и нас объединяет общая любовь к группам восьмидесятых и романам Дина Кунца. Я не удивлен, что у нас есть что-то общее; вот как это часто работает, когда вы находите свою вторую половину, кусочек головоломки, который дополняет вас. Она моя противоположность во многих отношениях, но есть нити, которые связывают нас, связывают нас вместе задолго до того, как мы встретились.

Мы разговариваем целый час, и я узнаю больше о ее детстве и подростковом возрасте, о ее молодой матери и о том, как много она работала, чтобы вырастить Хлою одна. Она рассказывает мне о том, как тусовалась в центре города с друзьями и отдыхала во Флориде с матерью, как боролась с математическими расчетами в старшей школе и работала на двух работах три лета подряд, чтобы самостоятельно купить свою покосившуюся Corolla.

«Он почти такой же старый, как и я, — нежно говорит она, — но он все еще работает. Даже после того, как я проехал на нем столько миль, путешествуя по стране. Кстати говоря, у тебя была возможность спросить Павла о моих ключах от машины? У меня до сих пор их нет».

Я скрываю выражение лица, скрывая зверя, который шевелится во мне при мысли о том, что она садится в свое ржавое ведро автомобиля и уезжает. — Он сказал, что не может их найти. Мы поищем их, когда вернемся.

Это ложь, но я не могу сказать ей правду. Она бы не поняла. Я сам не до конца понимаю. Все, что я знаю, это то, что я лучше сплю, зная, что ключи на этой пушистой цепочке в моем распоряжении, что мой зайчик в целости и сохранности под моей крышей.

Легкая морщинка морщит лоб. "Ох, ладно. Но он их найдет, верно?

«Я уверен, что он будет. Если нет, я куплю тебе другую машину».

Она смеется, явно думая, что это шутка, но я совершенно серьезно. Я куплю ей машину, что-нибудь получше, побезопаснее, чем Королла. Это чудо, что он не сломался на какой-нибудь пустынной дороге, оставив ее без телефона на милость любого убийцы или насильника, который мог пройти мимо.

Одна только мысль о ней в такой ситуации заставляет меня покрыться холодным потом.

«Я просто позову слесаря», — говорит она, когда перестает смеяться. — В Элквуд-Крик есть слесари, верно?

— Я уверен, что есть по крайней мере один. И я так же уверен, что он не приближается к машине Хлои. Чем больше я думаю о том, как она едет по стране в полном одиночестве, тем мрачнее становится мое настроение. С ней могло случиться что угодно, абсолютно все, и, насколько я знаю, так оно и было.

Ее кошмары могли не иметь никакого отношения к тому, что случилось с ее матерью, и все они были связаны с тем, что какой-то подлец напал на нее по дороге.

Ярость горит во мне, когда я представляю, как на нее нападают, причиняют боль и травмируют, и все, что я могу сделать, это не требовать, чтобы она сказала мне правду прямо сейчас, чтобы я мог уничтожить виновных. Только страх, что она может отступить и попытаться уйти, заставляет меня молчать. Это и воспоминание о тех поврежденных записях, которые указывают на то, что происходит что-то большее, что она связана с кем-то или чем-то, у кого есть ресурсы, чтобы скрыть свои передвижения.

Не обращая внимания на бурю внутри меня, она ухмыляется и говорит: «Хорошо. Можешь сказать Павлу, чтобы он не переживал по этому поводу. Полагаю, он расстроен, что потерял их?

— Я поговорю с ним, не волнуйся. И я буду. Мне нужно объяснить ситуацию и попросить его извиниться перед Хлоей. Сейчас он понятия не имеет, что что-то не так. — Что касается…

Меня прерывает тихий звонок, и, к моему разочарованию, я вижу, что пора идти на встречу. Я поставил будильник на телефоне, чтобы не опоздать.

"Тебе нужно идти?" — проницательно спрашивает Хлоя, и я киваю, застегивая куртку.

«Это встреча, ради которой я здесь. Хорошая новость в том, что если все пойдет так, как ожидалось, сразу после этого я сяду на самолет домой».

Ее глаза светлеют. "Действительно? Во сколько вылетает ваш рейс?»

«Когда я скажу. Это мой самолет». Наклоняясь в камеру, я бормочу: «Не могу дождаться, когда увижу тебя лично».

Она дарит мне милую улыбку. "То же самое. Удачи на встрече и лети домой в целости и сохранности».

— Спасибо, Зайчик. Голос огрубевший, я советую: «Хорошо спи сегодня ночью — тебе это понадобится».

И когда ее губы раскрываются на испуганном вдохе, я вешаю трубку, стремясь завершить встречу, чтобы быть в воздухе, на пути к ней.

Я уже сижу за столиком, когда Юсуп Бахори заходит в «Аль-Шам», один из лучших ближневосточных ресторанов Душанбе и, согласно исследованиям Константина, любимое место Юсупа. После обязательных получаса наверстывания любимых школьных воспоминаний и обсуждения одноклассников и других общих знакомых я перевожу разговор на наши разрешения и торги по контракту с таджикским правительством.