- Ты говорил об этом с Гандхари?

- Пока нет. Насколько мне известно, она не в курсе проблемы, а у нашего капитана пока и так достаточно поводов для беспокойства. Когда у меня будут определенные ответы, я пойду к ней.

- Так кто же все-таки знает?

- Для начала, ты. Ты моя дополнительная пара глаз и ушей, Гома, но я не хочу, чтобы ты делала что-то из ряда вон выходящее или каким-либо образом меняла свой распорядок дня. Просто веди себя как обычно.

- С этой штукой?

- Ты знаешь, что я имею в виду. Но будь бдительна, наблюдай за другими людьми - и не только за очевидными кандидатами. Если ты увидишь или услышишь что-нибудь, что, по твоему мнению, может представлять для меня интерес... что ж, мой чай, может быть, и не самый лучший, но моя дверь всегда открыта.

- А Ру? - спросила Гома. - Могу я ему сказать?

- Возможно, просить Экинья сохранить тайну - это значит ожидать от них слишком много, - сказал Мпоси. - Конечно, твоей матери это было не по силам. Но ты оказала бы мне большую услугу, если бы мы могли сохранить это между нами, хотя бы пока.

Наконец инопланетная машина повернулась лицом в том же направлении, что и корабль, точно соответствуя их курсу и ускорению. Гома хотела что-то сделать, и она знала, что не одинока в этом стремлении. Инстинкт подсказывал заговорить, договориться, предложить объяснения. Просить о помиловании или молиться о спасении. Но какой был смысл даже пытаться наладить общение после стольких лет неудач и молчания? Вести переговоры с Хранителями было все равно что вести переговоры с геологией или какой-нибудь огромной, безразличной погодной системой.

Она стояла у окна, наблюдая в течение долгих молчаливых минут, думая, что осталась одна, когда Питер Грейв объявил о своем присутствии рядом с ней.

- Вас это пугает?

Как бы она ни была раздражена тем, что ее оторвали от размышлений, она поклялась быть вежливой со "Вторым шансом".

- Было бы странно, если бы этого не произошло. Это инопланетная машинная цивилизация, они, вероятно, пробыли в космосе дольше, чем у нас были инструменты и язык. Они могли бы разрушить всю нашу культуру за один день, если бы мы сделали что-то, что им не понравилось. Мы едва ли знаем, чего они хотят или что они на самом деле думают о нас. И они вернулись, слоняются без дела, как будто настал судный час. Какой части меня не следует пугаться?

- Я полностью согласен. И, может быть, как вы говорите, сейчас тот самый час, тот самый момент. Никто не управлял подобным кораблем в этой системе в течение десятилетий, и уж точно не таким быстрым, как "Травертин". Возможно, это тот момент, когда мы пересекаем с ними черту? Внутри них срабатывает какой-то алгоритм, путь принятия решения, и это все? Истребление обезьян?

- Вы бы хотели, чтобы это произошло?

- Вы думаете, я бы хотел?

- По крайней мере, вы могли бы сказать, что были правы с самого начала.

- Не думаю, что это было бы большим утешением. А как насчет вас? Учитывая ваши семейные связи, вашу бабушку и Хранителей - чувствуете ли вы, что заслужили от них какое-то особое отношение? Ваша мать, должно быть, так и сделала, когда полезла тыкать в секреты Мандалы.

- Во-первых, - сказала Гома, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно ровнее, - она не "тыкала". Она проводила структурированное научное исследование, основанное на глубоком теоретическом прорыве в понимании грамматики Мандалы. Во-вторых, я не напрашивалась на глубокий, содержательный разговор о моих предках.

- А, а я-то думал, что мы перевернули страницу.

- Не задерживайте дыхание.

- Независимо от того, что вы думаете обо мне, я искренне восхищаюсь тем, что ваша бабушка сделала для нас. Все мы так делаем - каждый человек на Крусибле. Мученическая смерть Чику...

- Не обрекайте ее на мученичество - она заслуживает лучшего.

- Вы говорите так, как будто она все еще может быть жива.

- Никто не доказал, что это не так.

- Кто-то прислал нам это сообщение. Никто не стал бы винить вас за предположение о родственных связях. Но это было очень давно, Гома.

- Что это значит?

- Я знаю, что многие из нас были живы во время первой высадки, но ваша бабушка к тому времени была уже старой. - Несколько секунд Грейв изучал инопланетную машину, и часть ее священного голубого сияния падала на его лицо. Если бы в комнате не было так темно, она бы никогда не допустила, чтобы он был так близко к ней. - В любом случае, я надеюсь, что вы найдете ответы. Я имел в виду все, что сказал вам, когда мы впервые встретились. Я действительно с большим уважением отношусь к вашей работе.

- Это вы так говорите.

- Поверьте мне, Гома, ничто не бывает таким черно-белым, как вы думаете. Наши чувства по отношению к слонам гораздо сложнее, чем вы себе представляете. Мы сожалеем о том, кем они были, мы сожалеем о совершенной в их отношении ошибке, но мы также скорбим о том, что с ними стало.

- Ненавидите грех, но не грешника?

- Если вы хотите выразить это в таких терминах. В любом случае, это был ужасный день - пятно на нашей коллективной истории. И все же возмездие Мандалы могло бы быть гораздо более суровым.

- Вы думаете, это было из-за возмездия? Что Мандала каким-то образом действовала против танторов?

- Факты - это все, чем мы располагаем, - ответил Грейв. - Мандалу спровоцировали, Мандала подействовала, и вознесенные слоны перестали существовать. Я не делаю никаких выводов. Каждый из нас должен делать такие выводы, какие сочтет нужным.

- Я передумала, - сказал Гома после некоторого молчания. - Я начала думать, что, возможно, смогу вынести пребывание с вами в одной комнате, не говоря уже о том, чтобы находиться на одном корабле. Я была неправа.

- И мне очень жаль, что мы не можем найти общий язык.

- Его нет. И никогда не будет.

Она говорила, когда голубое сияние увеличило свою интенсивность во много раз. Едва ли было время среагировать, едва ли у кого-то в комнате было время сделать что-то большее, чем перевести дыхание. У Гомы сложилось впечатление, не более того, что в многослойной, похожей на броню обшивке Хранителя открылись бреши, подобно тому, как сосновая шишка меняется в зависимости от погоды, позволяя большему количеству своего внутреннего голубого свечения изливаться в космос. А потом все исчезло - не только голубое свечение, но и вся инопланетная машина целиком.

Она просто исчезла.

Кану был выбит из колеи. Пока Нисса спала, а ее корабль управлялся сам, он переходил от окна к окну, останавливаясь у каждого, чтобы рассмотреть свое отражение - свет в каюте был тусклым, но не полностью выключенным - и попытаться убедить себя, что он не начал впадать в безумие. То, что он увидел в отражении, было лицом глубоко встревоженного человека с отчаянным, испытующим взглядом - как будто лицо в зеркале ожидало ответов от него, человека, менее всего способного их дать.

Он думал о том, что случилось с ним на Марсе, и обо всем, что ему пришлось пережить с тех пор - о смерти его коллег, о его собственном выздоровлении, о конце его политической карьеры. Было бы странно, если бы он не выглядел обеспокоенным, как человек, брошенный на произвол судьбы без всякой уверенности. Но дело было не только в этом, и как бы он ни пытался найти рациональное объяснение, он не мог найти способа объяснить то, что ему приснилось. Он не знал названия ее корабля, пока она сама ему не сказала. Так как же это было возможно, что это было прообразом во время его снов на Марсе, когда у него никогда не было ни малейшего намерения повторно вступать в контакт с Ниссой Мбайе?

Совпадение, пытался он убедить себя. Его сны содержали набор случайных символов, бессмысленный продукт его подсознания, и по воле случая они приобрели сверхъестественное значение теперь, когда он знал название ее корабля. Если бы название было другим, он никогда бы не вернулся к содержанию этих снов - о том, как они со Свифтом играют в шахматы в бушующем море.