- Я люблю его. И я знаю, что он любит меня. Но я никогда не смогу стать самым важным существом в его вселенной.

Юнис медленно кивнула, как будто ей открылась какая-то великая истина. - Тогда мы похожи.

- Вы и я или вы и Ру?

- Думаю, мы все трое. Мне нравятся люди - гораздо больше, чем можно было бы предположить по моей репутации. Я испытала счастье и одиночество, и знаю, что я предпочитаю. Когда-то я была замужем за человеком по имени Джонатан Беза, который зарабатывал деньги на продаже мобильных телефонов. Хороший, добрейший человек, но мы отдалились друг от друга. Я не могла усидеть на месте, в то время как Джонатан мог. Мы наблюдали за заходом солнца на Марсе. Когда мы держались за руки в наших костюмах, Джонатан сказал мне: - Я мог бы наблюдать за этим тысячу раз, и мне бы это никогда не наскучило. - И я поймала себя на мысли: закаты - это все прекрасно, но кто захочет видеть один и тот же закат дважды?

- Почти все человечество, за исключением вас.

- Ну, да. Я никогда не говорила, что не была исключением. Но я и не отшельница. На "Занзибаре" я была рада, когда Чику Грин нашла меня. Другое лицо, другая голова, в которой можно плавать. И мне было приятно видеть новые лица на Орисоне.

- Пока, как говорится, все гости не начнут вонять.

- Ты этого не делаешь. Как и Ру. Я не жалею, что действовала быстро, поместив его в карантин, но я действительно сожалею, что причинила ему боль.

- У вас была причина злиться.

- Но минутное размышление подсказало бы мне, что он вряд ли мог быть осведомленным орудием заговора о диверсии. Как ты думаешь, он простит меня после той боли, которую я причинила?

- Вам следовало бы спросить его. - Но Гома вспомнила мучительный крик, который издал Ру, и страх в его глазах, когда Юнис превратилась из друга во врага, подобно перемене погоды.

Оправданно, учитывая обстоятельства. Но простительно?

Зная своего мужа так, как она сама, Гома не была так уверена в этом.

Прошел день, за ним другой. Утром третьего дня Садалмелик умер. Они были с ним, когда это случилось, хотя тантор уже давно потерял сознание. Даже Юнис к тому времени смирилась с неизбежным, признав, что битва велась не за спасение Садалмелика, а за то, чтобы помочь Элдасич и Ахернару. В их случаях инфекция была не такой запущенной, и казалось, что противовирусные препараты широкого спектра действия дали некоторое ценное время - окно, в течение которого, возможно, можно было бы разработать и применять что-то более эффективное.

Танторы все еще находились на карантине - Элдасич и Ахернар в своих отдельных камерах, Атрия, Мимоза и Кейд во временной камере хранения, где их можно было освободить от тяжелых, неповоротливых скафандров. К тому времени стало ясно, что инфекция могла передаться только при близком расположении или прямом контакте, а не через систему циркуляции воздуха. Тем не менее Юнис отказалась рисковать.

Во время долгого бдения с Садалмеликом Гома часто оставалась наедине с Юнис, поскольку они делали все, что могли, чтобы облегчить страдания тантора.

- То, что я сказала насчет приветствия новых лиц, было правдой, - сказала Юнис, - но Садалмелик был моим хорошим другом на протяжении многих лет. Да, мы разные - с ними нужно провести всего несколько минут, чтобы понять это. Они чувствуют время иначе, чем мы. Но партнеры не обязательно должны быть одинаковыми. Мы могли бы быть такими сильными вместе - такими полезными.

- Как вы думаете, мы когда-нибудь научимся ладить?

- С каждой смертью становится все труднее. - Она выжала губку, увлажняя область вокруг незрячего, заклеенного пластырем глаза Садалмелика. - Все наши преступления против них были бессмысленными, но в этом есть особый идиотизм. Ваш врач, должно быть, спланировал это еще до того, как вы покинули Крусибл.

- Вероятно, он так и сделал, - сказала Гома, думая о взрывных устройствах, контрабандой провезенных на борт "Травертина". - Думаю, он хотел подобраться достаточно близко к танторам, чтобы причинить им вред, уничтожив корабль - буквально взорвав его у них перед носом. Очевидно, самоубийство, если только он не планировал поместить эти заряды на борт спускаемого аппарата. Это не удалось - Мпоси устранил угрозу, - поэтому он вернулся к вирусу. Но даже это было непросто, поскольку он не знал, что большинство танторов все еще находились на борту "Занзибара".

- Он даже не знал о здешних шестерых, пока не приземлился.

- Это правда. Но если бы они были где-нибудь, то велика была вероятность, что они были бы рядом с вами. К счастью, он ошибался.

- Не то чтобы это принесло Садалмелику какую-то пользу. - Помолчав, она добавила: - Что вселяет в кого-то столько ненависти, Гома?

- Не совсем ненависть - я имею в виду, как он мог ненавидеть то, чего никогда не знал? Я подозреваю, что это скорее страх.

- Страх разделить вселенную с другим мыслящим видом?

- Страх, что танторы всегда будут чем-то... неправильным, я полагаю - ошибкой, рожденной из ошибки.

- Гребаная глупость. Есть ли хоть какая-нибудь часть этой вселенной, которая не возникла как ошибка?

- Не у всех ваша точка зрения. И прямо сейчас я хотела бы, чтобы это сделали как можно больше нас.

- Садалмелик никогда не знал "Занзибара" - только этот мир, эти замкнутые пространства, эти воздушные шлюзы и скафандры. Я за компанию. Я - его единственный живой пример человеческого существа. И все же, когда мы разговаривали, мне приходилось напоминать себе, что он никогда не бывал в тех местах, никогда не знал, как они пахнут, как они звучат. Вот на что похоже воспоминание, Гома - это больше, чем воспоминания, передаваемые из поколения в поколение истории, устная история. Они это чувствуют. Это глубоко внутри них - кровавый мост между настоящим и прошлым. Он вспоминал Землю. Он говорил об этом не как о чем-то, о чем ему рассказывали, а как о мире, который он знал до мозга костей. Как будто он тосковал по голубому небу, яркому солнечному свету, обещанию долгих дождей. Жизнь как у слона - простая, как дыхание, тяжелая, как смерть, радость и печаль от того, что ты жив. Для них никогда ничего не было легко. Но и ничто никогда не было таким сильным. Они родились, зная, что они цари творения. Они приняли самое худшее, что мог обрушить на них мир, включая человечество.

- Вы были не таким уж плохим товарищем, - сказала Гома.

- Я старалась быть для них всем, чем могла.

- И вам это удалось. Если есть долги, которые нужно погасить, с вашими делами покончено. Кем бы вы ни были, чем бы вы ни были, вы достигли одной человеческой вещи - вы были добры к танторам.

Юнис дотронулась до хобота Садалмелика, теперь уже совсем холодного и неподвижного. - Он умирает.

- Знаю.

- Я никогда не говорю о смерти в их присутствии. Дело не в том, что они не понимают или нуждаются в защите от правды. Они все прекрасно понимают. Они просто находят наш взгляд на это несколько упрощенным - даже ограниченным. Ты ведь не будешь говорить о смерти, правда?

- Обещаю, - сказала Гома.

Элдасич пришла в себя; Ахернару стало хуже. На четвертый день он впал в кому. На пятый, как и Садалмелик до него, он умер. Оказалось, что они были братьями, рожденными от матери, которая жила с Юнис в первые годы ее изгнания.

Смерти были мучительными, но к тому времени, когда Ахернар скончался, стало ясно, что оставшиеся четверо танторов теперь вне опасности. Спускаемый аппарат совершил рейс на "Травертин" и обратно, доставив лучшие лекарства из хорошо оборудованных помещений на орбите. Они вводились как людям, так и танторам, и после некоторой корректировки относительных доз вирус отступил. Он был изучен, понят, его уязвимые места точно определены. Это было умно и сконструировано так, чтобы причинять танторам гораздо больший вред, чем людям, но оно не было безошибочным. Сейчас они были далеко от Крусибла, но их правительство снабдило корабль лучшими инструментами, которые были под рукой, и, в отличие от доктора Нхамеджо, они не были обязаны работать в тайне.