Бросив ещё один взгляд Хирузен оторопел и сбился с шага, не совладав с собой при виде открывшегося ему зрелища.

Если до этого облик Тэкеши-сама менялся каждый пару минут, словно под стать его настроению, то теперь лик Кагуи вообще невозможно было различить! Череда лиц и обликов сменяли друг-друга в бешеном круговороте, пока их обладатель то вырастал чуть ли не до потолка, то вдруг становился похож на пятилетнего ребёнка! При этом в его трансформации, то и дело проскакивали звериные черты, смешиваясь и образуя ужасные оскаленные морды, которое тут же менялись лицами такой красоты, что дух захватывало. И так беспрерывно, всё быстрее и быстрее. В какой-то момент их пути Повелитель Костей и вовсе перестал походить на человека. Его силуэт расплывался от постоянных трансформаций, а сам он начал походить на огромный язык серебристого пламени, в чьей бесконечной пляске изредка можно было углядеть гуманоидные черты.

А пространство вокруг них, меж тем, уже не дрожало, но ходило ходуном. Всё и вся трепетало, корчилось, выло и сжималось, и всё это в такт ненавистной мелодии!

Идти становилось всё труднее и труднее, будто бы чья-то воля противилась их походу, но чужое давление пропадало в ту же секунду, как по огромным тёмным залам, в которые превратились узкие тропы, разносился звонкий смех их командира. И чем громче рокотало пространство вокруг них, чем яростнее было давление, теперь громче и счастливее звучал этот смех.

Всё кончилось внезапно. Просто в один момент их путь подошёл к концу, а вместе с ним оборвались и грохот, и смех, и даже безумное звучание этого места. В один момент наступила абсолютная тишина, столь плотная и густая, что Хирузен с непривычки чуть не задохнулся. Дышать действительно было трудно. Столь необходимый кислород приходилось проталкивать в лёгкие почти через силу, а каждый вымученный вздох причинял острую боль, словно в лёгкие насыпали каменной крошки, вперемешку с битым стеклом, и судя по хрипам за спиной не он один почувствовал это.

— Ну-ну… — звук ясного, буквально пышущего жизнью и весельем голоса, раздался в его голове словно бы из ниоткуда и со всех сторон одновременно, — Так дело не пойдёт.

И тут же всё прекратилось. Хирузену истово хотелось бы поверить что вообще всё, но к сожалению оборвались лишь их страдания, но даже это было не мало.

Чувство давления исчезло, ровно как и ощущение чего-то злого и явно враждебного присутствия. Им на смену пришло нечто… неописуемое. Оглушающий ужас, страх, до поры затаившийся в каждой клеточке тела, древний, инстинктивный, а в месте с ним и какая-то бесшабашная радость! Хотелось бежать! Прыгать! Выть! Делать хоть что-то!!! Что угодно! Просто потому что всей этой энергии, бури внутри него, необходим был выход, точка приложения сил, а иначе он рискует просто разлететься на тысячи, нет — не миллионы, на миллиарды осколков, которые тут же разбегутся кто-куда и ищи их потом!

Именно тогда Хирузен отчётливо понял, что заново влюбился в жизнь — по уши, до потери рассудка. И похоже на радостях столько её себе нахапал, что она в него уже не помещалась. А его всё равно тянуло за новой порцией. Хотелось ещё и ещё! Сейчас юному шиноби всё было интересно. И нужно позарез! Абсолютно всё и вся! И сей момент, ни толикой мгновения больше!

Это осознание разрывало на части похлеще бури, что поселилась… нет, что стала каждой клеткой его тела. Мысли не метались, они просто не успевали дать себя осознать, как уже исчезали, лишь для того чтобы им на смену явилось ещё бессчётное количество новых идей, вопросов, предположений теорий и заключений!

Ещё немного и он действительно разорвётся на клочки. Вдруг осознал Хирузен, но что ещё страннее — юноша чётко понимал, что мысль эта ему не принадлежала. В охватившем его безумном круговороте просто не было места такой чёткости и медлительности, он не мог ухватить эту идею за хвост — не успел бы. И стоило ему это понять, как всё кончилось.

— Простите меня, — рокочуще, но отчего-то не менее ясно и звонко пропел им… Тэкеши-сан? По крайней мере сейчас он более походил на себя.

Тот оживший вихрь серебряного огня, что им троим довелось лицезреть последний отрезок пути, пропал. Сейчас их командир больше походил на человека, однако его черты словно бы расплывались. Как отражение в водной глади, на которое то и дело падают редкие капли дождя. Его облик был мутным, постоянно теряющим чёткие очертания, а из рук, глаз, ушей, рта… да почти отовсюду, беспрерывно вырывались целые струи серебряного пламени.

— В отличие от этого засранца, — меж тем продолжил Кагуя, кивком указав на монструозную дверь, словно бы вылепленную на скорую руку сумасшедшим скульптором из костей и гнилого мяса, пред которой они остановились, — Я сделал это неспециально. Просто меня сейчас так много, что удержать всё это великолепие в узде не удаётся. Хотя, совру если скажу что обычно чувствую себя иначе! — и вновь огласил округу звонким, рокочущим смехом, что эхом отразился от мертвенно-жёлтых стен живого подземелья и унёсся куда-то вдаль.

— Это… — охрипшим, голосом выдавил из себя Хирузен, — Это ведь… были вы. Ваши чувства, эмоции…

— Да, это всё моё. Без остатка.

— Как… Как можно жить… как можно быть… стать таким? — от пережитого язык слушался Наследника Клана Сарутоби с явной неохотой, но сейчас даже Шинигами не смог бы помешать ему задать этот вопрос. Он бы безусловно умер, захоти того Бог Смерти, но лишь тогда, когда прозвучал бы ответ. К счастью, Кагуя не заставил его ждать:

— Есть дни, приближающие нас к смерти, и есть просто дни жизни — те, что были прожиты исключительно ради собственного удовольствия, а значит — вне времени. Для меня всё сущее это такой день. Бесконечно длинный, но при этом до зубовного скрежета, до жгучих, горьких слёз короткий день, но от этого лишь ещё более желанный и любимый.

— И всё?

— И всё.

— Я не… я не понимаю, — эти слова Хирузен произнёс почти плача. Ощущение что он только что прикоснулся к чему-то абсолютно невозможному, по-настоящему немыслимому, всё ещё отчётливо пронзало кончики его пальцев, но тем лишь ярче пылало осознание, что это-самое немыслимое вот-вот выскользнет из его рук и потеряется… навсегда.

За спиной раздался громкий всхлип, и хруст сжимаемых кулаков. Его друзья тоже это поняли, но как и он ничего не могли поделать. Как вдруг округу вновь огласил смех:

— А ты ожидал инструкций и толстенный талмуд пояснений? — искренне, без толики притворства, умиляясь их жадности и ребяческой глупости, пророкотал Кагуя, — Бессмертие — это не новое платье, которое можно прикупить в первом попавшемся ларьке или магазине. Никто не может сделать бессмертным кого-то другого. Но всегда можно указать путь, — на этот моменте Повелитель Костей игриво подмигнул им, — И мой способ прост, как и любая игра — неудачное падение кубика вовсе не отменяет удовольствия, которое игрок испытывал в предвкушении броска. Ошибочный ход не обесценивает наслаждение от умственных усилий, которые к нему привели. Проигрыш не может лишить кого-бы то ни было счастья, пережитого в ходе партии, его уже никому не отнять. В жизни должно быть точно так же. Ни наши ошибки, ни разгромные поражения вовсе не уменьшают ценности самого бытия. И трагическая гибель не означает, будто погибшему вовсе не следовало рождаться. Смысл ведь не в триумфальном шествии по игровому полю, не в успехе, не в торжестве над соперником, а только в радости от игры.

Хирузен всё ещё не понимал, точнее значения произнесённых слов были сны, а истина, если разобраться, действительно оказалась простой и даже банальной, но вот понять, и что важнее — ПРИНЯТЬ её, он просто не мог. Пока не мог.

— Зря я вас всё-таки с собой потащил, — вдруг резко сменил тему разговора Кагуя, обращаясь в никуда, — Несвоевременно. Придётся теперь приглядывать, а я ведь только сейчас такой — могучий да всезнающий, как только протрезвею от обрушившийся на меня силы — даже простые истины, которые, казалось бы, и дураку ясны, позабуду. Опять начну испуганно шарахаться от зеркал, каждый раз, когда из их глубины на меня посмотрит знакомый-незнакомец, которым я буду бояться стать, не понимая, что и так уже он. И был им всегда. Глупо это, но с другой стороны, — тут взгляд пылающих глаз вновь оглядел их, при этом Хирузен отчётливо ощутил, как свет этого пламени пробрался в самые потаённые уголки его души, после чего тут же ринулся прочь, не найдя в там ничего, что он бы не знал и так, — Я в сущности очень надёжный и верный, но только в самой что ни на есть большой сущности, такой чтоб мне же под стать, потому как слишком легко увлекаюсь — природой, животными, людьми, демонами, богами, картинами, наваждениями, снами — да вообще всем. Отличное качество для жизни — потому как со мной, вопреки наветам, очень просто поладить. Для этого только и требуется что быть — а где и как дело десятое. Во только в вашем случае требуется иной подход, а я, как пить дать, обаятельно отвлекусь на что-то, и вспомню о вашем существовании, дай Вечность… ну вот как с ней встречусь так и вспомню… наверное. А вы сами-то что думаете? Кто вам больше по душе? Я? Или я? Это важно.