— Потому что последствия будут ужасны, Лайла. И вновь будут реки крови тех, кто ни в чём не повинен и не заслуживает такой участи.

Мои зубы, до этого стучавшие от холода, теперь стучат от страха.

Что же задумал Император?

— Но ты же… не допустишь этого, правда? — мой вопрос звучит жалко.

— Конечно, — уверяет меня Киран, ловя мою руку и оставляя на ладони лёгкий поцелуй. — Не допущу. Ни за что на свете, ты можешь мне верить. Всё будет хорошо… Это мелочи. Мы всё решим.

Я улыбаюсь ему настолько искренне, насколько могу. Хочу показать ему свою поддержку. Киран смотрит на меня, но отпускать мою руку не спешит.

— Ты совсем замёрзла…

Киран берёт свои руки мою вторую ладонь и согревает своим дыханием, не отрывая взгляда от моих губ. Мы останавливаемся возле пруда, в который я упала сегодня утром. Деревья шелестят листвой, а водная гладь нежится под светом луны.

— Твой Дар… — бормочу я под влиянием этой волшебной обстановки.

— Да?

— Ты распознал мою кровь ночью.

— Так и есть.

Его сапфировые глаза сияют тысячами оттенков синего этой прекрасной ночью, когда мы стоим, окутанные запахом цветущих роз, на берегу илистого пруда.

— Твой Дар непохож на другие, он отличается. Значит, ты отмечен…

— Ночью, — завершает за меня Киран, продолжая баюкать мои ладони в своих. Он безмятежен, словно этот разговор самый обычный из всех, что между нами были.

Я застываю, тихо сглатывая.

Он такой же, как я. Киран единственный, кто может меня понять. И принять. Единственный, кто может помочь с моим Даром. Но…

Что-то меня останавливает от признания. Что-то, похороненное давно в прошлом. Смоль и сапфиры… В моём детстве было что-то, что я знала о нём. Что-то позабытое, скрытое моей травмой. Но что?

— Ты боишься меня?

— Нет, — слетает с моих губ правда.

— Я тебе нравлюсь?

Я вновь сглатываю. Сердце ухает вниз.

Нравится ли мне Кровавый герцог Ладоргана, с которым я знакома всего ничего? Нравится ли мне Киран Ердин?

Кажется, в мой взгляд говорит больше, чем все слова в этом мире.

Киран наклоняется ко мне и легко оставляет на моей щеке поцелуй. Я не знаю, о чём он сейчас думает, ведь я так и не смогла ответить на его вопрос, застигнутая врасплох.

— Киран, я…

— Пошли, Лайла. Уже поздно, и ты замёрзла.

Иногда я ненавижу себя за свою трусость. Но ведь я правда боюсь, что ответ на его вопрос будет чуть длиннее обычных «да» или «нет». Потому что Киран мне не нравится.

Кажется, я его в него влюбилась всем своим крохотным сердцем.

***

Мысли и размышления о том, что произошло на ужине, как некстати накатывают на меня перед сном. Сначала я верчусь, отгоняя от себя непрошенные фантазии о Киране, а потом погружаюсь в беспокойный сон. И кошмар, так долго ждавший меня, вновь начинает мучить меня с новой силой.

Всё повторяется, но в этот раз я захожу гораздо дальше: моё сознание приоткрывает мне чуть больше подробностей той ночи, когда погибла вся моя семья…

…— Мама! Мамочка!! — хнычу я.

Коридор кажется таким длинным, что я никак не могу приблизиться к двери, которая ведёт в нужный зал, где должны сидеть родители и Беллами в кругу высокородных лордов. Я иду и иду, ускоряю шаг, бегу, но всё без толку. Я не могу достичь двери, то и дело спотыкаясь о собственные ноги, падая, разбивая колени в кровь и снова подымаясь.

Опять и опять. Снова и снова. Бесконечная гонка, которая зациклена во времени.

— Папочка! Беллами!

И лишь когда я, обессиленная, останавливаюсь, дверь оказывается прямо перед моим носом. Она чуть приоткрыта, и я слышу тяжелые мужские шаги.

Дверь раскрывается, и я вижу отца. Джеймс Лаир выглядит немного растрёпано: его средней длины волосы, обычно убранные в хвост, разметались по плечам, камзол расстёгнут, рубашка смята, глаза смотрят на меня с удивлением, граничащим с ужасом.

— Папочка! Папа! — кричу радостно я, хватаясь за его руку.

— Лайла?! — шепчет одними губами отец и вдруг я вижу, как по его груди начинает расползаться красное пятно, пачкая рубашку. Он закашливается кровью, начинающей вытекать из его рта, и оседает прямо передо мной на мраморный пол.

Мой мишка, которого я взяла с собой, выпадает из моих рук. Грудь отца насквозь пробивает деревянный кол, вонзённый прямо в сердце. Кровь вытекает из раны на пол, образуя большую алую лужу. Лужа ширится и доходит до моих туфелек, пачкая валяющуюся на полу игрушку…

В моём горле застывает крик. Осознание произошедшего медленно впивается в меня острыми когтями. Внутри поднимается волна ужаса, страха и шока, а также рвотный позыв, который мне тяжело сдерживать. Я слышу голоса и перевожу взгляд с тела мёртвого отца на раскрытую дверь в комнату. В её недрах, в луже собственной крови, лежит моя мать. Самая нежная и любящая женщина на всём белом свете. Мёртвая и холодная. Навсегда.

Я начинаю задыхаться от слёз, прорывающихся наружу. Меня бьёт крупная дрожь, а маленькое сердце отстукивает бешеный ритм, готовое проломить грудную клетку и выскочить, разбившись на тысячи осколков о мраморный пол, залитый кровью. Мне настолько плохо, что кажется — ещё секунда, и я потеряю сознание. Однако от этого меня спасает раздавшийся взвизг брата, на который я тут же откликаюсь:

— Беллами!

Чьи-то шаги из дальней части комнаты, что мне не видна из распахнутой двери, становятся отчетливее. Как и звуки возни.

— Лайла!! — голос брата звенит у меня в ушах, доносясь из комнаты. — Лайла, убегай! Ай! Отпусти!!

Но я не могу пошевелиться. Страх будто примораживает меня к полу, оставляя лицезреть самое страшное: как моего брыкающегося близнеца вытаскивает в поле моего зрения сильный мужчина.

Я стою, обливаясь слезами и прикрывая ладонями рот, чтобы меня не стошнило. Беллами, увидев меня в дверях, начинает вырываться ещё отчаяннее и кричит мне:

— Лайла, беги!!

Мы смотрим друг другу в глаза. Он в полутьме залы, где лежит наша мать. Я — в залитом лунном светом коридоре. Между нами черта, которой выступает труп нашего отца. И кровь. Она везде.

— Сестрёнка, беги!!

И это последние слова, которые я слышу от Бела.

Потому что в следующую секунду ему сворачивают шею, словно цыплёнку, и его тело медленно падает на пол. Я кричу, но не слышу своего голоса. Происходящее кажется мне подёрнутым туманом, который неожиданно заполоняет всё вокруг.

Вот только это не туман… Это шлейф ночной темноты, который тянется из арок коридора.

Падаю на колени, до дикой боли разбивая их, но мне уже всё равно. Моя смерть пришла за мной и мне просто нужно потерпеть минуту до того, как я отправлюсь вслед за семьёй.

Мои внутренности будто вывернуты наизнанку, голос охрип от крика, а внутри сияет пустота. Я больше никогда их не увижу. Ни маму, ни папу, ни брата. Никогда.

Пелена слёз застилает мне глаза, когда я краем глаза замечаю тень мужчины, направляющегося ко мне. Точнее одного и них, ведь я слышала по голосам, что их четверо. Волосы мужчины черны, как смоль. Вот он мой палач.

Правда, его лица я не вижу, ведь до сих пор не могу оторвать взгляда от маленького тельца Беллами, распростёртого на полу…

…Кровь, кровь, кровь. Она везде.

На моём лице, в моих лёгких, на теле моего брата. Кровь забирается ко мне в ноздри, щекочет гортань, выливается изо рта. Она булькает внутри, разливается вокруг.

Я вскакиваю с кровати, пошатываясь на слабых ногах. Моё сознание затуманено, я всё ещё нахожусь в кошмаре. Я вижу стоящего напротив меня Беллами, с неестественно наклонённой головой, стоящего рядом с туалетным столиком.

Только я уже взрослая, а он так и остался ребёнком.

— Лайла…

Беллами движется ко мне. Медленно, будто с усилием. На его белом лице ярко горят немигающие глаза.

Я отскакиваю от него и кричу, но он направляется за мной. Выхватив из-под подушки кинжал, я выставляю его перед собой. Мною движет липкое ощущение ужаса, которое холодными щупальцами медленно поднимается вверх, к моей груди. Я дышу рвано и с надрывом, мои руки, сжимающие кинжал, трясутся.