Ещё несколько минут сижу, а после откладываю гребень и встаю, туша весь свет в комнате и во тьме проскальзывая под тяжелые одеяла.

Долго лежу без сна, переворачиваясь с бока на бок. Каждый раз, закрывая глаза, я оказываюсь в кресле напротив Кирана, вновь и вновь переживая тот момент…

Когда же сон, наконец, морит меня, вместо глаз Кирана я неожиданно вижу жестокий взгляд Барбары, и меня затягивает в кошмар…

…Мне почти семь лет, и я кручусь возле зеркала, рассматривая свои волосы, которые служанка уложила в красивую причёску. На стуле рядом с моей кроватью сидит мой брат, ковыряя в носу. На нём чистая белая рубашечка с вышивкой, которую он уже умудрился чем-то обляпать, да ночные панталончики. Я перебираю пальчиками висящий на шее амулет, который мне подарил отец на прошлый день рождения и замечаю взгляд брата, устремлённый на меня. Вижу в отражении зеркала, как на его лице появляется зависть и тихо вздыхаю. Ну почему брат всегда хочет забрать всё моё себе даже, если ему это не нужно?

Я поворачиваюсь к нему и упираю руки в бока.

— Что смотришь, Беллами?

Мальчик кривляется и показывает мне язык, вызывая обиду.

— Хочу и смотрю!!

В комнату заходит наша няня и окидывает нас взглядом. Нэлли с нами с рождения, и мы её любим, но уж очень она строгая.

— Лайла, ты молодец — оделась вовремя. Беллами, ты почему только в рубашке?

Если бы не одежда, она бы нас точно спутала: мы оба точные копии друг друга, и порой только родители могут нас различить.

Волосы Беллами примерно такой же длины как мои: он противится их отрезать, ведь ему так нравится делать пакости и подставлять меня. Брат умеет с точностью копировать мой обиженный взгляд и даже имитировать мой голос. Мне это не нравится, но с братиком часто бывает весело, поэтому я не особо на это протестую, ведь и сама при удобной возможности сваливаю свою вину на него.

— Не хочу на ужин. Он поздно и там люди. Хочу спать.

Нечасто такие слова можно от него услышать, но сейчас я его понимаю: вчера был пышный приём, который продлился до утра. О нас с Беллами забыли, так как мы вовремя спрятались под столом и потом ещё несколько часов бегали между ногами гостей, воруя еду. В итоге нас поймали с поличным, но уже под утро, а после мы долго не могли заснуть, из-за чего сейчас были сонными и неактивными.

— Надо было вчера раньше лечь спать, а не убегать и прятаться, — строго выговаривает нам Нэлли за непослушание.

— Я тоже не хочу на ужин, — надуваю губки я. — Почему нам нельзя его пропустить?

Нэлли вздыхает и становится заметно, что она не прочь нас оставить в кроватях, вот только, зная наш характер, она всё ещё сомневается в этой затее. В итоге, осмотрев нас с ног до головы, она кивает и выходит спросить совета у нашей матери. Мы ещё немного бездельничаем, а потом Нэлли приходит и объявляет, что отец разрешил мне остаться в комнатах, а вот Беллами, как его будущему наследнику, придётся присутствовать на ужине.

Я рада, а вот Бел сразу начинает истерику. Он ненавидит то, что я девочка, и мне многое из-за этого спускают с рук. Тем более, что сейчас несправедливость более ярко выражена, ведь ему придётся страдать на ужине одному.

— Не хочу! Не хочу! Не пойду!!! Пусть идёт она, а не я! Она!! Нет! Нет! — кричит мальчик, но Нэлли его сильнее, и няня без труда утаскивает брыкающегося Бела из комнаты.

Я остаюсь в гостевой комнате одна. Плюхаюсь на кровать прямо в праздничном платье и обнимаю своего любимого вязаного мишку. Здесь мы пробудем лишь какое-то время, пока отец не решит все свои дела, но я не понимаю, зачем было брать меня сюда. Я хотела остаться дома и кататься на лошади с Йеном пока Беллами находится в отъезде с родителями. Но мне не разрешили остаться с Нелли, ведь она нужна маме и папе для укрощения строптивого Бела в дороге. Поэтому меня тоже взяли с собой в поездку, и единственное, чему я была рада — тому, что в пути нам многое прощали, а на званных ужинах позволяли объедаться всем подряд.

Я рассматриваю мишку, держа его на вытянутых руках перед собой. Мишка хороший и всегда меня поддерживает. Мы вместе спим, но мне его не разрешают брать с собой на банкеты. Это грустно, ведь мишка тоже хочет посмотреть, как я живу за пределами этой комнаты. Однако я уже рада, ведь он со мной в этой поездке и видит тоже, что и я.

Кажется, будто я лежу всего мгновение, а потом вскакиваю, слыша крик. Кричит моя мама. Но не так, как обычно, когда зовёт меня — я слышу крик, полный боли, и сразу пугаюсь.

Не понимая, что происходит, сползаю с кровати и иду к двери. Выхожу в коридор, который странно пуст и холоден.

Прохожу мимо застеклённого коридора, залитого лунным светом. До меня доносится эхо звука борьбы и криков, но оно такое слабое, что я не понимаю, откуда оно идёт.

Мои туфельки на небольшом каблучке громко цокают по полу. Мне страшно и холодно. Где вся стража? Почему никого нет?

— Мама! Мамочка!! — хнычу я, когда снова слышу женский крик и иду быстрее. Вот только коридор кажется таким длинным, что я никак не могу приблизиться к двери, что ведёт в нужный зал. — Папочка! Беллами!

Ответом мне служат раздающиеся шаги. Это не мама и не Бел — скорее всего папа. Я бегу быстрее, пытаясь преодолеть расстояние, как вдруг одна из дверей в коридор открывается и на свет из тьмы выходит человек.

Это папа. Он удивлён.

— Папочка! Папа! — кричу радостно я, оказавшись практически рядом с ним, а потом отец падает на мраморный пол.

Я резко торможу и мишка, которого я взяла с собой, выпадает из моих рук. Из спины папы торчит деревянный кол, что пронзил ему сердце. Кровь вытекает из раны на пол, образуя большую алую лужу. Лужа ширится и доходит до моих туфелек, пачкая валяющуюся на полу игрушку

В моём горле застывает крик, а я вижу, как надо мной нависает громадная тень…

Хватая ртом воздух, я сажусь на кровати. Меня всю трясёт, а перед глазами всё ещё стоит кровь и безжизненное тело отца, лежащее на тёмном мраморном полу.

Я не кричу — крик уже годами не вырывается из моего горла после пробуждения. Мне снится этот кошмар уже тринадцать лет и каждый раз становится всё подробнее: сама я чётко не помню той ночи, но невидимая сила каждый раз приоткрывает мне завесу гибели родителей и брата, позволяя вспоминать по кусочкам утерянное воспоминание. И я рада тому, что сознание делает это медленно, словно ожидая, когда я буду готова к тому, чтобы узнать — кто виновен в гибели моей семьи. А пока я остаюсь в неведении и радуюсь тому, что и этот груз не отягощает мои плечи.

Раздаётся стук в дверь и в комнату заходит Лили с подносом в руках, ставя его на комод и тут же направляясь к шторам чтобы их развесить.

— Доброе утро, а точнее день, госпожа! — служанка впускает в комнату свет, и я тут же жмурюсь, когда лучи солнца больно бьют по глазам. — Я дала вам выспаться, но уже за полдень и пора просыпаться.

Лили идёт к подносу, на котором дымится завтрак, и несёт его ко мне в постель. Я откидываюсь на подушки, и служанка ставит на одеяло поднос. Прекрасные запахи ароматного напитка бодрят меня, а булочка с джемом так и манит её съесть.

— Как вы спали?

— Неплохо, — вру я, замечая тарелку с клубникой возле овального блюда с омлетом и овощами, и тянусь за ягодой. На вкус клубника кисло-сладкая и её сок приятно растекается во рту. Завтрака в постель мне ещё не приносили ни разу в моей жизни.

— У вас круги под глазами, — замечает Лили. — Ничего, я принесла немного пудры — мы их скроем.

— Я сегодня никуда не собираюсь, — говорю я, принимаясь за завтрак. А потом вспоминаю о Киране. — А герцог…

— Уже покинул ваши покои и отправился на военный Совет Империи, — отвечает Лили и принимается распаковывать мои вещи из коробок и сумок, вынимая всё и тщательно раскладывая по своим местам. Видя, какое кружевное нижнее бельё для меня приобрели, я чуть не давлюсь омлетом.

— Что-то не так, госпожа Лайла?

— Прошу, зови меня просто Лайла, — пытаясь справиться с кашлем, бормочу я. Спешно запиваю омлет напитком и морщусь от горечи — в столице богатые привыкли пить кофе, а мне чужд этот заморский напиток. — Лили, это ты приобрела это… нижнее бельё?