Кора смущенно улыбнулась.

— Не могу, льерд, — произнесла она одними губами, и голос её дрогнул — Льерд Ланнфель, он отказался выйти. Наш Хозяин весьма… потрясён.

— Гхм, продолжай, — льерд Ракуэн хмыкнул в кулак — Говори смелее, женщина! Не тушуйся. Сегодня можно всё. Я разрешаю. Ну, ну… Жду.

— Он… плачет от счастья. «Позорище! — всё, что было им сказано — Кто же я после того, если даже слёз своих сдержать не в силах⁈ Мужчина, тоже мне… », и добавил ещё… много чего… вовсе неприличного. Ну вот и как объяснить ему, что выражать радость можно и слезами? Как… Вот такой конфуз, льерд Ракуэн. Такой… стыд.

Эпилог

По истечении пяти лет…

В саду фамильного имения Ланнфель было тихо.

Тишина, будто существовавшая сама по себе, не нарушалась ничем. Не тревожили её ни далёкие, мерные постукивания топорика садовника, ни голоса стражника и дворника, о чём — то яростно между собой заспоривших. Ни веселые возгласы девочек Ланнфель, игравших на зелёной, аккуратно постриженной лужайке в тряпичный мячик, ни редкие вскрики птиц.

Ничего не могло взволновать размеренности завершающегося дня — на имение и Округу опускался вечер.

Льерда Ланнфель коротко зевнув и быстро прикрыв ладонью рот, набросила на плечи тонкую, ажурную шаль. Летний, выдавшийся невероятно жарким день, к исходу своему решил пошутить, принеся с собой прохладный, озорной ветерок.

Старшая из девочек, Анне, внезапно бросив надоевшую ей игру и, допрыгав на одной ноге до веранды, сосредоточенно пыхтя, также прыжками преодолела широкие ступени, одну за одной.

— Мам, — потребовала, глядя на Эмелину серебристо зелеными, большими глазами — Я хочу пить! И пирожное… или пирожок с сыром. Вот.

Льерда обхватила ладонями расписной, глиняный чайник с фруктовым отваром:

— Остыл уже… Подожди, согрею сейчас. Присядь, милая.

Устроившись за столом и уронив голову на руки, девочка теперь заинтересованно смотрела, как вспыхнувшие шаррхом руки матери, даря тепло посуде, согревают булькающую внутри, ароматную жидкость. Анне терпеть не могла холодный фруктовый отвар, и мама знала это. От шаррха становилось тепло напитку, а от знания того, что мамуля греет его именно для неё, Анне, становилось тепло девочке.

Поставив на стол просимое лакомство, магичка посмотрела на лужайку.

— Лиззи! — крикнула, приподнимаясь с плетенного стула, обращаясь к младшей дочери — Иди ка, тоже поешь! И отстань от Масика, ради всех Богов Гранн — Талльского Круга… Ты ему надоела. Я кому сказала, Лиз?

Изо всех сил старающаяся быть послушной, Лиззи, быстро пробежав по лужайке, присоединилась к сестре. Схватив с тяжелого блюда пирожок, а с эмалевой тарелки печенье и откусив от двух лакомств разом, тут же устроила весёлую возню, толкая плечом невозмутимо поглощающую отвар Анне, и хихикая.

— Не балуйтесь, — велела льерда Ланнфель, нарочито серьезно нахмурившись — Что за поведение? Вот скажу отцу, и никаких вам поездок в Призон! Никаких подарков и обновок.

Преувеличенно сердито посмотрев на притихших дочерей, пару раз ещё пнувших друг друга под столом, льерда перевела взгляд на кота, оставшегося в саду.

Освободившийся от беспрерывных детских тисканий и ласк зверь, поняв, что опасность на какое — то время отступила, пересёк лужайку в направлении более уютного места. Развалившись под низким, осыпанным цветами кустом «божьей розы», лийм задремал, уютно обернувшись шикарным хвостом.

Придвинувшись к столу обратно, Эмелина сжала в руках короткий карандаш, готовясь вернуться к учетным бумагам.

Дел накопилось невпроворот… Год, выдавшийся изобильным, вместе с радостью принёс и заботы. Небольшая фабрика, выросшая из маленькой маслобойни, давала стабильную прибыль. С плюсом шли фруктовые сады, поля, пастбища… Да и швейный магазинчик, открывшийся в начале весны, уже начал приносить небольшие барыши.

«Надо бы нанять ещё счетоводов в помощь, — подумала магичка, бегло щелкая карандашом по строчкам — Приезжий ни о чём не думает! Закончил свою Академию, и ошивается там неделями… Совладелец, куда деваться! Нет, те сорок процентов нам, конечно, не лишние, но… Как же всё остальное? Фабрика, магазин, дом. Девочки. Мне что, разорваться⁈ Вот приедет, накручу ему хвоста… Будет знать!»

Задумавшись, она зажала карандаш зубами. Наблюдая за тихо о чём — то говорившими детьми, улыбнулась.

Мысли, замерев на мгновение, плавно полились вновь:

«А всё — таки, какие они разные, наши дочки! Анне спокойна, даже несколько медлительна. Зато Лиззи ни минуты не усидит на одном месте. Вот и гувернантка говорит тоже самое, и учитель. А ещё меня убеждали, что близнецы похожи во всём… Да, как же… Как же. Враки всё. Глупые враки!»

— Мамуль! — Анне провела пальцем по резным узорам крышки стола, развезя по ней пролитый отвар — А этот же стол делал папа, да?

— Этот, этот, — подтвердила Эмми — Сделал новую крышку, ножки и «вырезкой» расписал. Красиво, верно? Каждый раз любуюсь.

Получив утвердительный ответ, сестрички Ланнфель тут же вновь принялись шептаться о резных цветах и птицах, сплошь покрывающих столешницу, не раз уже поразившую детское воображение.

— Вам не холодно? — спросила Эмми, остановив карандаш у нижней строки — Может, пойдете в дом?

Получив бурное «нет» от обеих дочерей, всё же остерегла:

— Ладно, ладно… Только в сад больше не бегайте. Вечер уже, хоть и тепло, а всё же трава «плачет», промочите ноги. Лучше немного поиграйте здесь, на веранде и домой, спать. Хорошо, милашки мои?

Вскоре вечер, устав петь и танцевать, свернулся клубком в самом отдалённом углу сада. Только лишь раз будучи вспугнут пушистыми лапами кота, отправившегося в ночной обход, вздрогнул и стих, задремал вновь.

Прикрыв глаза — окна веками — шторами, дремал Дом. Засыпал, изредка выдыхая трубами каминов и кухонной печи остатки дневной гари. Крепко прижавши ладонями — заслонками, успокаивал натруженное, уставшее за день сердце — очаг…

Дремали обе работницы. Крепко спали и девочки Ланнфель, уткнувшись носиками в шелковые подушки, то хмурясь, то улыбаясь во сне…

Задремала и Эмелина, внезапно упав прямо на учетные бумаги, уронив голову на выпрямленную руку. Толстый карандаш, выпав из сонных пальцев, весело стукнул о деревянный, желтый пол. Откатившись прочь, потревожил маревные сумерки, лёгким дымком вспорхнувшие с досок, устремившиеся вверх, вверх, вверх…

И тут же подошвы тяжелых, пропыленных дорогой, мужских ботинок, продавив широкие ступени, прогнали испуганный мрак прочь, прочь с крыльца. Прочь отсюда, прочь. Вон из Дома! Вон из поместья. Из жизни — вон!

— Серебрянка, эй, — льерд Ланнфель положил карандаш на стол и сжал горячими ладонями плечи жены — Пойдём домой, засоня. Иди ко мне.

Наклонившись, льерд поднял на руки легкое, пахнущее сном и созревающими яблоками, тело.

— Ммм, миленький, — забормотала Эмелина Ланнфель, обнимая мужа за шею, и прижимаясь к широкой его, почти каменной груди — Ты запоздал… чего так? Мы тебя вечером ждали, Кора с нянькой девочек едва уторкали, они всё «где папа?» да «где папа?». Ты где шлялся, олух соломенный?

— Ахах, — отозвался льерд, утробно «гыгыкая» — Что ж! Плачь, дева! Плачь. Случилось непоправимое…

— Чего такое? — магичка непонимающе захлопала глазами, окончательно пробуждаясь — Ну ка, Приезжий! Куда ты снова влез? Выкладывай!

Вольник расположился в кресле, вытянув ноги и поудобнее устроив жену на коленях:

— Ригз твой обручился, Эмми. Прямо так и не знаю, как ты это переживёшь…

Льерда Ланнфель пожала плечами:

— Обручился, подожди… С этой, как её… Мабель Зангер, да? Ну и что? Там всё к тому и шло, папаша ещё когда говорил… Фу, терпеть не могла никогда эту Мабель! В нашей школе она была ябедой из ябед. Ябеда, подлиза. И плакса, каких поискать. Ну да и ладно. А ты — то откуда узнал про обручение?

Вольник смешливо оскалился:

— Да Феннер, братец твой, поехал их поздравить. Они, Феннер и Сэм, общались с Ригзом, ты же знаешь… Так вот. Обручение состоялось сегодня в Призоне. А я ехал из Академии мимо, так и узнал… Что смотришь? ЕХАЛ, Серебрянка. Именно ЕХАЛ, а не летел. Долго, в общем, рассказывать, но он там здорово ужрался, на этой помолвке… Пришлось, немного изменив маршрут, отвезти беднягу домой. Заметь, я проявил себя добрым родственником, вернув Ферна его семье. Ладно, Серебрянка… Идём спать. А завтра поехали ка на прогулку, на лошадях? Ты, я и девочки. Что скажешь?