Поверенный же, выглядевший по прежнему невозмутимым, внезапно ответствовал ровно и твердо:

— Искренне не понимаю вашего недовольства, льерд Саццифир. Вам нужен прямой Наследник. Нас — лед — ник. Особа мужского пола, если быть точным и следовать законам. Ваши дочери, к сожалению, после вашего отхода от дел, будут иметь лишь номинальное право владения. Или же вы желаете, чтоб Академия отошла мужу одной из них? По сути, чужому лицу, не кровному и прочее? Льерд Ланнфель — достойный Преемник. Более, чем достойный. Не мне вам это объяснять. Прошу же, возьмите себя в руки, придите в разум и… успокойтесь. Сорок процентов, ежемесячно отходящих к льердам Ланнфель — совершенно не та сумма, которая может оставить вас без средств к существованию. Лучше подумайте, что будете за это иметь…

Хозяин Академии, метнув полный ненависти взгляд в сторону служки, неожиданно прочно схватившего его, Саццифира, под жабры, аки рыбак пойманную, жирную рыбу, сдавленно захрипел заживающей глоткой.

— Диньер! — рявкнул, развернувшись и ткнув испачканным чернилами пальцем внуку в грудь — Обучать тебя буду САМ. Весной — милости прошу на экзекуцию. Никаких поблажек, мальчик! Никаких драк, пьянок, несчастных баб, гулянок и отмазок не будет. Только труд, тяжелый, непосильный труд. И не скалься, дорогой! Тебе необходимо обучиться управлять Новой Сутью… СРАНЫЙ ПОЛУКРОВКА! Всё понял?

Льерда Ланнфель наморщила лоб:

— То есть, весной вы его заберете. Сюда. А тут ваша незамужняя вдовушка — дочушка начнет вокруг моего мужа ходить круголя? Знаете, что…

— Эмелина, — вольник, наконец проржавшись — Не выдумывай. Это уж точно глупости. Я согласен, льерд Саццифир.

— И отлично, — кивнул тот — Прекрасно. Весной жди посыльных. Ты же…

Обернулся к побагровевшей лицом магичке:

— Страстишки своего супруга сама сдерживай. В любое время приезжай и проверяй целость его штанов. Да в случае чего, не сомневайся, Эмми Ланнфель… Доложат, если он налево глянет. Доложат. Но запомни… Это не ради тебя. Ради правил! Ты же, пыльнорукая Бильер, мне всё так же не нравишься.

Поверенный, быстро склонившись к магичке, что — то шепнул ей на ухо.

Она же, довольно сморщив нос, согласно кивнула на этот шепот.

— Ну, а я и не кошель со злотками, чтоб всем нравиться, — Эмелина, поднявшись со стула, приняла из рук Ракуэнского Хозяина вожделенный документ — Благодарю, льерд Саццифир. С вами приятно иметь дело. Теперь мы поедем, да?

Ракуэн покивал, и даже вполне себе добродушно:

— Конечно. Сейчас пообедаете, и в путь…

После скромной, но сытной трапезы, объятий, рукопожатий и самых искренних заверений в… ммм… дружбе и прочих лучших чувствах, супруги Ланнфель уселись в экипаж.

Эмелина, довольно щурясь, прибрала греющую душу бумагу в новый, купленный в Громмане, саквояж, пообещав по приезду обязательно показать документ папашиному душеприказчику, с искренним теплом относившемуся к их семье.

«Обмана быть не должно, — рассудила про себя магичка — Однако же, доверяй, но проверяй…»

Вслух же выдохнув:

— Ох, Приезжий! Как же я соскучилась по тебе…

Повернулась к супругу, тут же начав таять под напором горячих поцелуев и рук, стремительно быстро загораясь от одной только мысли, что сейчас её ласкает Зверь…

Лемейра! Дракон…

Нет. Не так.

ЕЁ муж.

Глава 43

Те часы были безумием…

Выжатые, вымотанные до предела супруги, забыв об осторожности и утрате сил, ласкали друг друга ровно одержимые, больные, лишенные разума и всякой способности мыслить!

Приникнув друг к другу, страшились оторваться даже на мгновение, даже на миг потерять ощущение близости накаляющихся тел и шепота, пьянящего ровно дорогое вино. Торопливо раздевались, путаясь в одежде, застежках и завязках, как умалишенные стараясь скорее сбросить тесные пелены, дабы дать выход беснующемуся внутри безумию.

— Серебрянка, — шептал Ланнфель, раздирая тугой корсаж, ломая его эмалевые зажимы, разрывая ленты и выпуская наружу тугие, белые, округлые груди жены — Серебрянка моя… Дай мне их, дай! Хочешь? Хочешь… Уже стоят сосочки…

Эмелина, сбросив прочь тюрбонку и растрепав по плечам распустившиеся волосы, застонала, откинувшись назад. Резко вновь прижавшись к мужу, с восторгом приняла грубоватые ласки и быстрые укусы — точки. Метки!

— Я ещё с Саццифирова кабинета хочу, — утробно, пошловато гоготнув, уткнула лицо в пахнущие пряностями пряди волос вольника, дрогнув всем телом и ощутив жар между ног — Я сильно хочу тебя, Диньер…

На мгновение он оторвался от неё:

— Тогда давай так, льерда Ланнфель… Иди на колени. Лицом ко мне, Эмми.

Стянув с себя рубаху, помог раздеться жене.

Теперь Эмелина сидела перед ним полуголая, розовеющая кожей. По лисьему щурящая глаза и фыркающая редкими смешками. Сводящая и разводящая ноги, затянутые в теплые, аккуратной, простой вязки чулки. Внезапно стеснительная, обожаемая и невероятно, до боли в чреслах и гула в голове — желанная!

Предназначенная! Его, его собственность. Его жар! Жизнь. Его Серебрянка.

— Дай посмотреть на тебя, — прохрипел так, ровно не Саццифиру глотку рвал дракон, а ему самому — Хочу видеть тебя. Вот так, полуодетую, Эмми Ланнфель.

Сильно сжав узкие плечи, немного отстранил от себя.

Как клыками в свежую, ещё трепещущую плоть, впился взглядом в кожу, заскользив по ней, вбирая в себя все мелкие шрамики, отметки, родинки, легкие следы от белья и тесёмок, бисеринки испарины, дрожащие нетерпением и стыдом, ВСЮ её, её ВСЮ.

— Давно не видел, Диньер? — негромко хихикнула супруга, прикрыв ладонью рот — Как, нравится?

— Нравится, — прошептал, лаская пальцами одной руки одеревеневшие соски Эмелины — Нравится. Колени разведи. Упрись в сидение ногами… Держись за меня. Иди сюда.

Чуть не взвыв от легких объятий магички, дернул завязки штанов.

Выпустив на волю каменеющую болью плоть, выдохнул в близкую ложбинку между грудей жены:

— Меня сейчас разорвет, Серебрянка. Давай, садись на него. Аккуратнее только. Не вздумай вертеться, нельзя тебе… Ножки шире, лучше я тебя рукой поласкаю. Ну же, поцелуй меня.

Коснувшись его рта всё ещё неумело, но искренне, утонула в ответном поцелуе, глубоком и хищном.

Полностью сдавшись, всхлипнула нетерпеливо и нервно, уже просто жутко полыхая, исходя пламенем, пожаром, грозящим спалить тело и разум.

Едва коснувшись кипящей сутью раскаленной, твердой плоти супруга, выдохнула в кипящий воздух:

— Диньер! Миленький… Ты только же меня не жалей. Пожалуйста, не жалей, делай как тебе надо. Я понимаю, что мало тебе… Мне… тоже!

Осыпав поцелуями её грудь, Ланнфель просунул обе руки под ягодицы жены, тут же крепко сжав их:

— Потихоньку, Серебрянка. Одной рукой держись за меня, другой помогай мне войти. Ох…

Грязно выругавшись, едва сдержал яростное желание, послав эти игруньки нахрен, с размаху натянуть Эмми на горячее древко, аки сочный кусок мяса на вертел!

Сжав зубы, застонал, когда тонкие пальцы, обхватив наполненный кипящей кровью член, прижали его к ждущему проникновения, влажному входу.

— Родная моя, — прошипел на вдохе, погружаясь в упругое, нежное тело — Да как же в тебе хорошо! Как же сладко… Теперь не спеши, только не спеши…

Под мерные покачивания экипажа, весело скользящего по прибитому снегу дороги обильно натертыми серым салом полозьями, он начал двигаться, крепко удерживая жену под ягодицы и не позволяя той принять его слишком глубоко.

Эмелине же хотелось совсем другого!

Пусть так, пусть наспех — это даже здорово заводило, вот так, по дороге, прямо в экипаже, несущемся через бескрайние, белые, зимние просторы, замороженные и льдистые!

Пусть так, в смятой, спущенной до пояса сорочке и одном чулке, сползшем до лодыжки, с растрепанными, закрывшими лицо, волосами.

Пусть так, в горящем воздухе, пахнущем пряностями, сладкими духами и разогретыми телами, наполнившем и без того теплый экипаж.