— Мертва! — «крякнул» Ланнфель — Старший — Тварь сдохла, я просто уверен в этом. И желаю быть уверенным в другом. В том, что по твоей прихоти, либо глупости здесь не родится новая Тварь.

— А если всё же родится? А? Как тогда? Неужели вы тронете своего сына? Или внука?

— Не трону, — ответ был твердым, он напоминал колокольный звон, несмотря на скрип. Такой громадный, ржавый, старый колокол — Не смогу. У меня просто нет таких сил. А вот поверенный твоего папаши… он сможет. И я этого не хочу, мне, знаешь ли, хватило Анеллы… Словом… оставь его человеком, Эмелина. Прошу тебя.

Ей хотелось бы возразить!

Ей хотелось бы очень многое сказать призраку, который на поверку оказался вовсе и не призраком.

Призрак это просто несчастный, мятежный, неупокоенный дух. Блуждающий во тьме и вечно страдающий! Та же пакость, сидевшая теперь перед Эмелиной и говорящая ужасные, чудовищные вещи, вообще не имела названия. Дрянной, себялюбивый человек с дурными характером и наклонностями, имевшимися при жизни, забрав их и в смерть, превратился в такое… такое…

— Чудовище! — выпалила льерда, срываясь с места прочь, и роняя табуретку — Сами вы Тварь, льерд! Это вам не место в Мире! Вам!

Призрак гадко расхохотался.

Сразу же вслед за этим послышался громкий хлопок, жуткий грохот и истошный «мяв» храброго котенка, бросившегося на защиту своей Хозяйки…

…Когда марь рассеялась, Эмелина почувствовала, что её ощутимо и довольно грубо трясут за плечо.

— Эмми! — голос супруга был обеспокоенным — Ты почему здесь, на полу? Ну ка, поднимайся, горе моё… Отнесу тебя в спальню. И чем это так несет? Воняет какой — то пропастиной… Пшел вон, стервец меховой!

Последний выпад адресовался уже коту, тут же выбежавшему прочь из купальни.

Теперь незаслуженно и насмерть обиженное животное, гордо задрав пушистый хвост, бежало впереди Хозяина, несущего на руках Хозяйку, явно сильно замерзшую, а поэтому трясущуюся и начинающую уже рыдать…

Глава 21

Пока Диньер нёс Эмелину по коридору, то и дело покрикивая на кота, «рмякающего», выписывающего под ногами «восьмерки» и вензеля, льерда ещё как — то сдерживала рыдания.

Но, оказавшись в спальне, всё же не вытерпела.

Разбей её гром! Да никогда в жизни Колючка Эмми не была любительницей хныканья. Над особо плаксивыми своими сверстниками так ещё сама и подсмеивалась…

Теперь же, усаженная мужем прямо в постель, уперев ноги, обутые в мягкие домашние туфли в покрывало и смяв его, гордая льерда Ланнфель утробно завывала зверем, заливалась слезами, зажимая ладонями рот.

— Что произошло? — начал было рявкать Диньер, сбросив с постели «уркающего» лийма — Что случилось, пока меня не было? Ну ладно… Эмми… Эй, Серебрянка! Перестань. Слушай, эй…

Присев рядом, прижал к себе дрожащее рыданиями тело, сильное и одновременно очень хрупкое.

Отерев мокрые щеки жены горячими ладонями, зашептал, будто торопясь куда — то:

— Посиди пока. Сейчас Кору тебе пришлю.

— Она спит, — замотала головой Эмелина, стараясь успокоиться — Не трогай её. Я сейчас сама… успокоюсь! Ох, Диньер! Ох! Тебя же кормить надо… Сейчас, сейчас…

Льерд Ланнфель неумело погладил её по спине:

— Сам поем, не маленький. В титьке и в сопливничке нужды нет. А лучше знаешь, что? Давай умойся и пойдем вниз. Вместе поедим. Там, в кухне, кажется, какая — то дрянь есть для успокоения нервов. Кора ставит, на сухих ягодах. Я её пробовал. Так ничего себе, только воняет бурдой…

— Вот ещё, — запротестовала супруга, мгновенно придя в себя — Чего не хватало, перебьёшься! Никаких тебе настоек. Ясно?

Льерд, уперев кулак в покрывало, внимательно посмотрел на жену, приподняв брови:

— Да мы понемногу, Эмми! Просто, чтоб пыль улеглась…

— Нетушки! — Эмелина скинула ноги на пол и отерла лицо ладонью — Иди вниз. Пыль ему… Только попробуй, выпей. Это Кора от простуды готовит, а не тебе выжирать. Ступай, я сейчас приду.

Вскоре, они уже сидели в кухне, стараясь говорить тихо, не нарушая интимности и тишины ночи.

— Ты меня прости, Серебрянка, — Диньер, несмотря на все протесты супруги, всё же плеснул в две приземистые, тяжелые чашки понемногу бордовой, ярко пахнущей жидкости — Из меня утешитель, как из говна боевой снаряд. Так что в купальне случилось? И что потом тебя расстроило?

Как сказать ему?

Призрак, конечно, до смерти «умён»… Сам не в силах поговорить с сыном, не в силах достучаться, не в силах… Похоже, и при жизни был не в силах! Не мог ничего, кроме как дитя заделать, да казнить его мать ни за что, ни про что. Тогда казнь на Кортрена переложил, может быть, и заплатил ему, а может, перепугал добродушного беднягу этими «змеями», да гибелью Мира? Тогда на Кортрена, теперь на неё, Эмми. И что теперь делать?

КАК СКАЗАТЬ ЕМУ⁈

Если поведать мужу о призраке, то придётся ему рассказать и о другом. О том, например, что кроме как игрушкой для услады она, Эмелина, быть Диньеру не сможет никем. Даже приятелем, либо партнером. Не то, что женой… Или жуткую правду об убийце отце. О матери. Нет уж! Лучше уж пусть останется льерда Анелла Ланнфель для своего сына просто легкомысленной шлюшкой, бросившей дом ради поманивших её удовольствий. Разумеется, это тоже не комильфо, однако всяко лучше мифических, жестоких чудищ. Да и отец — выпивоха много лучше отца — подлеца и убийцы. Верно ведь? Да, верно. Вне всяких сомнений.

Или как заявить о том, что у них никогда не будет детей? Конечно, сейчас они никому ни к спеху. Рановато, вроде? Но потом, со временем, обязательно надо бы. Вот и папаша Бильер в один из своих приездов на это намекал…

— Диньер, — начала осторожно, медленно поворачивая чашку, обхватив её тонкими пальцами — Что бы ты сказал, если б у нас появилось дитя?

Ланнфель шумно сглотнул:

— Ты что… ждёшь?

— Нет, но…

Она замолчала. Резко, будто тот призрак ей рот зажал сгнившей, смердящей ладонью.

А вот муж молчать не собирался:

— Эмелина, я был бы рад. Честно, очень рад. Подожди. Послушай…

Разом проглотив настойку, поднялся с места.

Наклонившись вперед, зашептал горячо и жарко, уперевшись ладонями в грубую, шершавую от частых помывок поверхность кухонного стола:

— Я понимаю, чего ты боишься. Что не потянем ребенка. Да? Так или нет? Женитьба не по зову сердца, и прочая глупость? Так, Серебрянка? Из — за этого твой рёв на весь дом? Помолчи. И вот что я тебе скажу… Потянем. Ты не захочешь, так я сам. Без тебя обойдусь, льерда Хныкалка! Не переживай, хватит ему обожания и баловства. А средства… я их сам заработаю. Маслобойня сейчас хорошо начала приносить. Зима, да и праздники скоро, снедь люди в запас брать начали. Не нищие мы, и нищими никогда не будем… Эмми, я тебя не призываю рожать их каждый год! Но одного — то нужно…

Льерда подняла на него взгляд.

Вроде как не врёт супруг… От сердца говорит? Похоже, что да…

Ну, и поддал, конечно, кхм… После горячей купели расслабился, ко всему сытный ужин и выпивка, вот и горит теперь, вот и полыхает диким огнём… Пылает весь, глаза лесным болотом потемнели и рассекла их надвое… что⁈ Золотая полоска?

«А вот этого я и вовсе не вижу, — трусливо подумала Эмелина — Кажется всё! Блазнь одна. И всё остальное блазнь! Поперлась в купальню… может, оскользнулась где, да и шарахнулась башкой об пол! Вот. Скорее всего, так всё и было! Нет никакого призрака. И „змей“ никаких нет. Причудилось всё, и покойник, и детские страшилки. Ну, а сейчас ведь тоже, выпила. О, Боги! Ведь и не хотела же, но Приезжий, он и Светлого Гостя уговорит выпить с ним. Вот, я выпила, и… кажется всякое… Вроде немного, а в голову хорошо дало…»

— Хорошо, Диньер! — нетерпеливо перебила, чувствуя, что и сама загорается вслед за ним — Я тебя поняла, просто спросила. Знаешь, может и так быть… Я рожу, а ты и взад пятки! Найдешь себе какую нибудь, побогаче, высокородную, да и сфинтишь к ней. Сам говорил, что тебя все везде ждут. Прямо нарасхват ты у нас, льерд Приезжий! А мне, знаешь ли, тоже неинтересно с пузом остаться, либо с младенцем. Папаша меня тогда живьем проглотит, что мужика не удержала. Охота, думаешь, всю жизнь, до смерти, попрёки выслушивать⁈