Не обращая внимания на добрые увещевания благоверной, сопровождаемый одобрительными выкриками и хохотом толпы, льерд Ланнфель, без особого труда достигнув верхушки обледенелого столба, всё же вернулся с добычей.

— Идиот, — вместо благодарности заключила Эмелина, принимая из рук мужа аккуратно обернутую в кусок холста корзинку с пряниками — Оголодал, что ли? Сладкого не дожрал в детстве? На кой ляд тебя туда понесло? А если б ты сорвался⁈ Совершенный ты дурак, льерд Приезжий, вот что я тебе скажу!

Натянув шубу на распаренные, широкие плечи, склонился к ней, обдав жаром пропитанного вином дыхания багровое от гнева скуластое личико:

— Если б разбился… сильно переживала? Да, Эмми? Ведь нет же? Вышла бы за своего Ригза…

Крепкая пощечина тут же заткнула ему рот.

— Пустобрёх ты! Вот так. Сам за него выходи, Отщепенец. Больно он тебе к сердцу прижался, похоже! Казематник! Олух! Погорелец и… и… и! Видеть тебя не могу!

Больно и быстро подкусив друг друга, также быстро и примирились, крепко обнявшись, окруженные наступающей ночью и подбадривающими их людьми.

И после, вдоволь натанцевавшись и нагулявшись, сплетя пальцы нежно и жарко, долго ещё смотрели, как взрываются в небе начиненные горящим порохом, яркие, тряпочные шутихи, кропя темнеющее, снежное небо короткими, яркими брызгами живого, чарующего огня…

…К имению супруги подъехали уже к середине ночи.

— Надо завтра бы Кору отпустить проветриться, — сказал льерд, поглядев в окошко экипажа — Она хоть и говорит, что ей неинтересно, а однако же, праздник! Пусть хоть по лавкам пройдется, что ли? Как считаешь, Эмми?

Льерда Ланнфель согласно кивнула:

— Конечно, надо бы. Да я ей предлагала, она ни в какую. Ничего, уговорю. Отдых всем нужен. Погоди ка, Диньер… Свет в первом этаже! Зачем? Весь этаж в огнях…

— Может, Кора забыла затушить светильники? — предположил вольник, однако же уже почуяв недоброе — Говорил же, свет только в холле оставлять…

Просвистев полозьями по накатанному пути, въехав в распахнутые ворота, экипаж остановился.

— Льерды! — подбежавший к выбравшимся наружу супругам явно взволнованный чем — то стражник замахал руками — Там… горничная! И, льерда Ланнфель, ваш… котик, они…

Не успевший схватить коротко всхлипнувшую и рванувшуюся к дому Эмелину за взметнувшуюся полу шубы, льерд Ланнфель сжал в кулаке лишь ледяной ветер.

Стремительно припустил он вслед за женой, разорвав глотку жутким, звериным рычанием.

Рассекая темноболотные зрачки золотыми полосками, а рукава полушубка — острыми, удлиненными, уже почти совсем хорошо оформившимися пластинами, мерцающими в мягком свете, падающем от окон первого этажа…

Глава 26

Как только Эмелина, пару раз оскользнувшись на присыпанной снегом дорожке, ведущей к особняку, ухватилась рукой за скользкие перила крыльца, Ланнфель схватил её.

Пары прыжков ему потребовалось, чтоб настигнуть заполошную дуру, не желающую ну нисколько подумать своей серебристой башкой!

— А ну, стоп, — глухой, и тем самым пугающий рык ожег собственный слух льерда, подобно тонкому, горячему кнуту — Только войди в дом первой, только посмей. И вообще, пошла прочь.

Матушки, Пресветлые Гости, что у него с голосом⁈ Ланнфель и сам не мог понять, откуда идёт это рычание. Неужели из его глотки? И что с рукой? Отчего рукав полушубка распорот, ровно острым ножом? И отчего теперь полу шубы жены сжимают кривые, плотно затянутые зеленоватой чешуей пальцы, украшенные саблевидными, темными когтями?

— Диньер, я…

Полуобернувшись к нему, супруга глупо округлила глаза и раскрыла рот.

Стражник же, остановившись рядом, как — то и вовсе по идиотски ахнув, отскочил в сторону.

— Льерд! — просипел мужик так, будто его душили — Льерд, Хозяин…

— Именно, — подтвердил Ланнфель, мучаясь от болезненного першения в глотке и желания проплеваться — Хозяин. Бери мою супругу и сейчас же… сейчас же! Отведи в экипаж. Закрой там, и сам встань рядом. Всё понял?

Стражник послушно затряс башкой, а вот сама же льерда попыталась сопротивляться.

— Диньер, я должна знать, что случи…

— Ты должна прижать зад и сидеть в экипаже, пока я тебя не позову. Пошла. Вон.

Проводив взглядом спешно уходящего стражника и постоянно озирающуюся Эмелину, Диньер одернул порванный рукав, прикрывая, ммм… шокировавшую его странность.

«Потом, — внезапно и неясно откуда появившееся странное спокойствие отчасти погасило и жар в горле, и хоть чуть, а всё же заледенило сердце — Потом, всё потом…»

Набрав полную грудь воздуха, поднялся на крыльцо. Резко выдохнул. Не заметив, что от этого выдоха маленькие «шапочки» снега, облепившие выпуклости дверных украшений, превратившись в воду, стекли по деревянным полотнам вниз, а несколько цветных стеклышек — вставок разбежались тоненькими сеточками паучьих лапок — трещин.

Оказавшись в холле особняка, мельком глянул на себя в большое зеркало, перед которым так любила вертеться Эмелина.

Ничего особенного. Всё как всегда.

Правда, вид смурной. Ну, это понятно! Волосы торчат паклями из под шапки. Глаза блестят. Ну да. Рожа поцарапана. Но это, когда спускался вниз со столба того треклятого. Руки… вроде, обычные. Да обычные!

Обычные же… да?

— Что за херня, — пробормотал вольник, сжимая и разжимая пальцы. Чешуя на них просто стремительно заменялась человеческой кожей, когти же «ушли» почти сразу, как только Диньер вошёл в дом — Что это…

Сильно тряся руками, Ланнфель постарался успокоиться, не обращая внимания ни на пот, противно заструившийся между лопаток, ни на поднявшуюся внутри, в душе, в сердце горячую, пыльную бурю.

«Что они такого увидели? Эмелина с тем придурочным стражником… ЧТО? Что… На идиота этого плевать. Даже если он и вздумает протрепаться, кто ему поверит? Кроме сельских баб и детишек, кому интересно слушать сказки? Но Эмми… Она, дурочка, итак — то сперва от меня шарахалась, аки от вшивого бродяги, только вот недавно смирилась… Теперь уйдет! Это точно… бросит меня… и дитя вытравит, как она тогда и хотела… Когда языком чесала с этим Ригзом… Не могу… уговорю! Упрошу… ЗАСТАВЛЮ. Вот так. Заставлю. Никуда я её не пущу.»

Успокоившись этим, незаметно для себя жутко оскалился.

Даже и не заметив за паникой, что, почти пробежав по короткому коридору, остановился у приоткрытой двери в комнату для прислуги. Подспудно, не отдавая себе отчета, сориентировался видно, на голоса, слышащиеся оттуда…

— Льерд Ланнфель, — пожилой, сельский целитель поднял взгляд на вошедшего — Доброй ночи… Ваша горничная сильно пострадала, вот ведь какая неприятность! Тихо, тихо… Жива. Без чувств, но жива. Вот, поглядите сами.

Диньер склонился над пострадавшей.

Кора лежала в постели, прикрытая одеялом почти до подбородка. Лицо женщины белело, слегка светясь в отблесках каминного пламени, губы были плотно сжаты, а глаза прикрыты. Голова же прислуги была аккуратно, почти до бровей перебинтована лентами белой ткани.

— Упала в купальне, — тихо пояснил целитель — Сильно разбила голову о плиты. Робин, ваш дворник позвал меня. Хорошо, я был здесь недалеко, в гостях. И хорошо, Робин знал об этом. Он мой кузен, кстати… Вот просто счастливый случай, льерд. А так, одни Боги знают…

— Кора поправится? — перебил вольник — Выживет?

Целитель негодующе фыркнул:

— Конечно! С чего бы ей умирать? Раны неглубокие, я прижег их, и перевязал. Череп нетронут, а кожа — что ж, срастется. Я дал ей болеутоляющее, и она теперь спит. Мне же придется остаться здесь до утра, понаблюдать и прочее. Если вы, разумеется, не против.

Ланнфель согласно кивнул:

— Разумеется, нет. Оставайтесь и делайте всё, что нужно. Сейчас позову жену, она вас покормит и разместит в одной из комнат здесь, в первом этаже. Насчет оплаты не беспокойтесь, льерд…

Целитель склонил голову:

— Пилвер Рей, льерд Ланнфель. Благодарю покорно, и вот ещё что…