— Саццифир по черной лестнице вошел. Это мы с папашей ему велели, чтоб тебя не нервировать. Анелла же… Эмми, у неё свои пути. Одним словом, они оба теперь в той комнате, где ты её разместила. Беседуют. Мать обещала уговорить Ракуэна, привести в чувство. Ахахааха! Знаешь, как славно папаша Бильер Саццифиру заехал в челюсть! Да лихо так, я аж обалдел…

— ЧТО⁈ — воскликнула льерда Ланнфель, прижав руки к груди — Папаша… что сделал?

Она опешила. Вот от кого, а отца она точно не ожидала такого поступка! Если б Диньер свернул скулу Саццифиру, это было бы понятно, льерд Ланнфель приличными манерами никогда не был отягощен. Но чтобы всегда спокойный, добродушный, рассудительный льерд Бильер…

Что ж? Отлично. Теперь Хозяин Ракуэна окончательно утвердится в мысли, что представители Семьи Бильер совершенно точно — неотесанные, сельские олухи. Мда. Дела…

— После того, — едва сдерживая хохот, рассказывал вольник — После того, как Саццифир чуть не спалил нам дом, мы с папашей оторвали тебя от него, да и вытащили его во двор, как ты помнишь. Ну, и… навешали ему хорошенько. Может, где и переусердствовали, не знаю, но зато заставили покаяться. Не фырчи, Серебрянка. Он оскорбил наши Семьи. Завтра скандалист принесет извинения и тебе тоже. Этого хотим и я, и папаша. И ты, Эмелина Ланнфель.

Магичка бурно запротестовала:

— Кто, я⁈ Мне необязательно. Достаточно будет, что Ракуэн, покинув наше имение, не станет мстить и прочее. И что выполнит своё обещание о твоем обучении.

Льерд отмахнулся:

— Мне и твоему отцу виднее, дорогая супруга. Сказано Саццифиру извиниться, пусть извиняется. Что ты там хочешь или нет, дело твое. А мстить… Так есть здесь те, кто эту его месть засунут в ж… Ладно. Иди спать, Эмми.

Крепко обняв забравшуюся в постель жену, прижался губами к влажной после умывания макушке:

— Вот и умница, Серебрянка. Спи, Паучок. Ни о чём не беспокойся. Утро всё поправит.

И он оказался прав. В конечном счёте, всё так и вышло.

Глава 65

К сновидениям Эмелина Ланнфель, в девичестве Бильер — Астсон никогда не была особо чувствительна.

Что — то иногда снилось и ей. Но, приснившись, забывалось тут же, либо помнилось довольно долго. Однако же, не исполняясь, всё же забывалось потом.

Вот и теперешний сон, слегка коснувшись скудного воображения, хоть немного и потревожив последнее, не нанес деревянистым фантазиям магички какого либо особого урона.

Не будучи дамой излишне чувствительной, ни единого образа, нашептанного Сонной Напевницей, льерда не распознала, и поэтому не восприняла никак.

Но всё же, редко видящая сны, едва пробудившись, начала вспоминать просто оттого, что жалко терять было красивую картинку. Очень хотелось посмотреть ещё раз, если и не во сне, то хотя бы в памяти.

Снилось Эмелине лето.

Причем лета такого не помнила она за всю свою жизнь. Здешние летние дни всегда или жарки, как дурной костер, или холодны и склизки от почти непрерывных дождей.

Вообще, капризы погоды мало всегда волновали юную Ланнфель. Но, однако же, мягкое тепло предпочтительнее было даже и ей, уж всяко приятнее, чем насморочная сырость и промозглость, либо пекло, жарища горелая. Жаль только, что почти не бывает такого ни в Призонских Угодьях, ни во всей округе…

Это же лето, приснившееся магичке сегодня ночью, было именно теплым. Ласковым, как ровный огонь камина, мамина старая шаль, или объятия любимого.

Снилось ей, что всё поместье Ланнфель расцвело! Снилась мягкая, сочная трава, пересыпанная мелкими цветочками горчальника. Снились какие — то птицы, играющие друг с другом и кричащие высоко в небе. Снилось и само небо, синее, с неровными, легкими, белыми мазками облаков. Снился Диньер, сосредоточенно глядящий вдаль. Снились какие — то дети. Две девочки, очень похожие одна на другую белыми, тугими, короткими косичками, хорошенькими, румяными личиками и изумрудными глазами…

Снился Масик, совсем уже взрослый, красивый, нежащийся на траве, согретой этим невероятным теплом, и совершенно не обращающий никакого внимания ни на детей, ни на льерда Ланнфеля, ни на неё, Эмелину.

— Как ты вырос, однако же, — проговорила льерда Ланнфель, не узнав своего голоса. Звук шел как будто со стороны, а ровный тон напоминал то ли гул, то ли шелест — Какое хорошее лето! Да, Диньер?

Тот, удивленно обернувшись на нее, ответил, досадливо сморщившись:

— С чего бы лето, Серебрянка? Зима на дворе. Правда, тепло сегодня, а всё же до лета, как до правителевой жопы… Не добраться, короче. Давай, просыпайся! Идем завтракать. Там папаша твой Саццифиру мозги лечит. Счет выставил… Смехота!

— А⁈ — воскликнула льерда — Какой такой счет? Какая зима?

Мгновенно разозлившись на мужа, магичка замахала руками, ругаясь и протестуя.

— Вот же дурак ты, Приезжий! — крикнула, отопнув от себя непонятно откуда взявшуюся змею, намеревавшуюся ужалить её ногу, и…

…проснулась.

Льерд Ланнфель и верно, оказался рядом.

Отдернув тяжелые шторы и впустив в спальню уже уверенный, утренний свет, постарался растормошить жену, преувеличенно весёлым тоном спросив:

— Чего кричишь, Эмми? Снилось страшное?

Эмелина коротко выдохнула.

Тряся головой, теперь она сидела на смятой постели, всё ещё отходя от неясного ощущения, оставленного странным сном.

— Снилась ерунда, — пробубнила, разглядывая сосредоточенно маленькую розовую ступню, едва не пострадавшую от змеи — Ерунда… Не страшная, но… Нет, не смогу объяснить. Странная, скорее. Ой, миленький… Я так хочу есть!

Льерд Ланнфель поднял жену на руки:

— Ну, Серебрянка… Сны есть сны. Те, кто их нам посылает, бывают зачастую очень хреновыми рассказчиками… Пойдем, наконец умоем и накормим тебя.

…Когда супруги Ланнфель спустились вниз и прошли в столовую, папаша Бильер и Саццифир уже находились там. Сидя за принесенным из одной из гостевых комнат небольшим столиком, мужчины негромко о чем — то беседовали.

Напряжение меж ними ощущалось, однако оно не было критичным. Видно было, что родственники, хоть и временно, а может, и ненадолго, а всё же заключили меж собой робкое перемирие.

— Хорошего утра, льерд Саццифир, — сказала Эмелина, присаживаясь к столу и с наслаждением вдыхая уютный аромат только что сваренного кофе — И тебе утречка, папенька! Ой, сладкие пирожки… Обожаю их! Садись, Диньер.

Льерд Бильер, поднявшись и наскоро обняв детей, присел снова, подвинув дочери тарелку с присыпанными мелким сахаром пирожками и большую чашку с кофе.

— Ну, — вопросил он, проникновенно глянув на недовольно насупившегося Ракуэна — Все мы ждем только вас, уважаемый льерд. Не надо морщиться. Не так уж вам и больно. Разве кулак «сраного Бильера» мог причинить так уж много вреда вашей великосветской роже? Синяки пройдут через пару, ну может быть, тройку дней. Если что, пришлите мне счет от целителя. Я с удовольствием оплачу его. Я, знаете ли, не жадный. И не бедный.

На этих словах льерд Ланнфель гоготнул, а Эмелина сконфуженно сморщила нос.

— Ой, ну папенька, — зашептала она примиряюще, вовсе не желая новой ссоры — Ладно вам бурогозить — то! Давайте хоть поедим спокойно.

Не обратив внимания на слова дочери, папаша ободряюще кивнул Саццифиру.

Повинуясь кивку, тот встал, одергивая сюртук, яростно сверкая подплывшим глазом и темнеющим синяком на скуле.

— Льерды Ланнфель, — начал Ракуэн заученно и старательно, словно отвечая урок — Льерд Бильер! Искренне раскаиваясь в том происшествии и своей несдержанности, я приношу вам свои глубочайшие извинения. Заверяю всех присутствующих в том, что впредь не позволю себе ничего, что могло бы пойти вразрез с нормами этики и морали, установленными обществом и законами нашего Мира. Также, в свою очередь обязуясь возместить причиненный мною ущерб, жду письменных распоряжений от Хозяйки этого Дома. Ущерб будет мною погашен. Сразу же по прибытию в Ракуэн, сюда, в Ланнфель, будет отослан мною нарочный с ценной бумагой и заверительным письмом о твоем, Диньер, предстоящем обучении. Благоволите поверить, льерды.