Пусть, как иногда говорит Диньер «шарахнуться по быстрячку, на пол — тычка».

Пусть!

Но — только с ним. Только бы чувствовать его в себе. Всего! Полностью…

Зачем он с ней нянчится? От чего оберегает⁈ Она что, дитя? Или больная? Или слабая?

Она сильная. И тот, что растет в ней — сильнее втрое. Уж не ему бояться нахрапа и напора Зверя, от которого он и зарожден.

Однако же, супруга не переубедить…

Похоже, что Человек, что Дракон, постоянно прежде ссорившиеся между собой, наконец — то сошлись в одном. Выносить не только дитя, но и её саму. Оборонить, оградить и от себя, и от страсти, и от всего Мира.

Поэтому только и шла она теперь за мужем, стараясь слить с его плавными движениями свои, принимая ровно оскорбления, осторожные ласки и явно сдерживаемую, животную горячечность.

— Диньер, — стонала она всякий раз, при каждом касании или поцелуе — Ну пожалуйста…

— Перебьешься, Серебрянка, — выдохнул, наконец, ответно, легко прикусив плечо супруги — Потерпишь. Я же терплю? Ну же, хорошая моя… Давай поласкаю, как ты любишь…

Тут же, просунув руку к тому месту, где их тела были слиты в одно, погладил маленький, мягкий, кожистый комочек, мгновенно отозвавшийся на эту ласку.

— Сейчас потечешь, Эмми, — прошептал, лаская тело жены изнутри грозящей взорваться плотью — Сейчас кончишь, Серебрянка! Давай со мной вместе… Ох, мать…!

Едва успев за ней, полностью растворился в хриплом, протяжном вопле, излившись долгим, мощным потоком, принимая ответные, желанные больше жизни конвульсии хрупкого, родного, дрожащего слезами и радостью, тела…

Нескоро отдышавшись, долго приводили себя в порядок. Кое как оделись, смеясь и поддевая друг друга скабрезными шуточками.

— Видел бы всё это твой Ригз, — Ланнфель протянул Эмелине салфетку, гоготнув сытым гусем — Так изошелся бы слюнями от злости. Ему так тебя не пронять, льерда Пошлячка!

— Ну, а тебя, — парировала та, отершись и надев юбку — Саццифир. Обхохотался б! «Ах, Эмми, раздвинь ножки! Иди сюда, я тебя отбалую, если смогу, фюфюфю… Если как мужик, не схилею на полпути…»

Вольник, уперев ноги в пол, завязал штаны и рассмеялся негромко.

Попытавшись повернуться, внезапно сильно стукнулся затылком о стенку резко остановившегося экипажа.

— Что за бл…⁈ — тут же зарычав, положил руку на дверцу — Накинь плащ, Эмми. Пойду, выясню, в чём дело. Только не вздумай потащиться вслед. Получишь под зад. Сиди здесь.

Обиженно фыркнув, Эмелина закуталась в плащ и замерла, вытянув ноги к маленькой, скрытой под сидением напротив, жарко натопленной печке.

— Умник какой, — проворчала, старательно прислушиваясь к голосам снаружи — Нашелся тут… льерд прекрасный!

…Едва только Ланнфель спрыгнул вниз, как, вдохнув ледяной воздух, тут же напустился на подбежавшего к нему возчика.

— Какого хера ты, гребанную твою бабушку!

— Нет хода, льерд! — развел тот руками, указывая вперед — Снегопад же сильный был, дорогу чистят. Ждем. Но это надолго.

В вечереющем, мутном, колышащемся от дорожных огней воздухе, видна была приличная вереница из повозок, саней и экипажей.

Далеко впереди споро и мерно двигались фигуры рабочих. Ещё подальше мелко дрожали огни Сарта — Фрет.

— И город рядом уже, — проворчал Ланнфель — Обидно! Слушай…

Он повернулся к возчику:

— А была ведь другая дорога в Сарта — Фрет? Как я о ней забыл…

— Она и сейчас есть, льерд, — готовно закивал тот — Только ночью не ездят по ней почти. Там ведь, вроде…

— Кто, отщепенцы? — Ланнфель сморщился — Херню не неси. Нет их в округе, стража кругом ходит.

Трусоватый и суеверный мужичок втянул голову в плечи:

— Не. Разбойников поблизости нет, это точно. Только многие проезжающие не душегубцев боятся, а мертвяков! Льерд, там же близко погосты старые, вот мертвые и шлындают. Как раз сейчас, дело — то к ночи. Я вас раньше по ней и не повез поэтому.

— Дурак, — рыкнул Ланнфель — Та дорога короче. Сходи, узнай, почистили ли её. Если да, по ней поедем.

Ободренный рыком и угрозой одарить пиз… подарками, возчик резвенько помчался разузнавать подробности.

Вернулся быстро, с сияющим лицом и радостным известием, что короткий путь ещё часа три назад, как расчищен. Также, что дорожная стража и несколько торговых повозок уже двинулись по ней.

— Ну вот, — проворчал вольник — Мертвяки какие — то ему мерещатся! Давай, вези. А то околеем тут, пока путь расчистят. Ночь льдом дышит, сильно похолодало. Жопы заморозим, пока дождемся.

Здесь надо бы сказать, что и впрямь, зима в этом году выдалась на редкость многоснежной, и в то же время с холодными, прямо таки звенящими морозом ночами. Это было несколько странно, потому что обычно снежные зимы ведут себя по другому.

Но, однако уж, что было, то и было.

Потому — то вольник, опасаясь всерьез за Эмелину и того же идиота возчика, принял решение ехать коротким, безопасным путём…

Глава 44

Ободренный, Ланнфель возвратился к экипажу.

Расхлобыстнув от души дверцу, крикнул в теплую, уютную глубь, пахнущую духами и карамелью, легонько освещенную парой небольших фонарей:

— Ну что, Серебрянка? Мертвяков боишься? Сейчас к ним в гости прокатимся! Хочешь?

Льерда Ланнфель, приподнявшись с сидения, отряхнула с колен крошки коричного пряника.

— Я щас вот тебе прокачусь поленом по уху, дракон недоделанный! — тут же заверещала без перехода — Залазь, и дверь прикрой. Выстудишь всё!

Хохотнув утробно и гулко, вольник легко запрыгнул в экипаж и захлопнул за собой дверцу.

— По короткой дороге поедем, — объявил жене — На большом пути до утра ждать. А так, уже скоро будем в Сарта — Фрет.

Экипаж тут же двинулся с места, а Эмелина, отодвинув шторку, поглядела в темное окошко:

— Тут другая дорога есть? Короче, что ли? А чего туда по ней не поехали?

Диньер с наслаждением выпрямил ноги и поднял руки, с наслаждением зевая и потягиваясь:

— Я о ней забыл. А наш возчик умолчал. Дурак мертвяков боится.

Магичка развернулась от окна:

— Каких мертвяков, Диньер?

Вольник, закончив разминать тело, охотно принялся объяснять:

— Там три… по моему, да. Три небольших, старых кладбища. От Громмана, Сарта — Фрет и Ракуэна. Жена Саццифира где — то на одном из них, кажется, похоронена…

Эмелина поерзала на сидении.

Льерде Ланнфель стало немного жутковато. Нет, никаких атрибутов, связанных со смертью, девушка никогда не боялась. От природы отличавшаяся изрядной нечувствительностью к тому, что на впечатлительных особ всегда навевает ужас, Эмелина никогда тех страхов не могла понять.

Мертвое тело, оно и есть — мертвое. Неподвижное. Безопасное. Что куча неживой плоти может сделать живому? Да ничего. Ровным счетом ничего.

Что там уж говорить! Деревяшка Эмми и в призраков — то мало верила, воспринимая страшные сказки из книг просто как сказки. А слышанные в детстве жуткие байки просто как байки.

И, если б не то, милое свидание с гниющим, обугленным трупом свёкра в купальне, так и считала бы Эмелина Ланнфель до сих пор все подобные россказни — враньем.

Равно, впрочем же, как и грозных лемейр — драконов, вроде как давным давно покинувших Гран — Талль.

Но вот теперь, вопреки всему, включая рассудок и здравый смысл, выходило, что сказки правдой оборачиваются, в то время, как и всё привычное — ложью…

А посему, всякое возможно ожидать от старых кладбищ. Всякое…

От этого — то и было жутко.

— Так жена Ракуэнского льерда здесь, Диньер? — переспросила, прищурившись и глядя на мужа в упор — На общем погосте? С людьми? Странно! Эти же, боевые маги, вроде людей не жалуют? Что ж он… свою половину к ним положил?

Вольник отрицательно покачал головой:

— Здесь есть один погост только для магов, Эмми. В Ракуэне никаких фамильных склепов, либо именных могил нет. Саццифир не позволял разбивать захоронения рядом с жильем. Не сторонник он такого. Брезглив и осторожен. Вот я и слышал, что его жена именно здесь, на местном кладбище закопана. Как на самом деле? Тут она или нет? Да хрен его знает. Вон… вон, смотри!