Широкая дорога становилась всё более и более оживленней, повозки, экипажи и одиночные всадники следовали из Сарта — Фрет в Ротенгорт и обратно, отходящая же от общего пути дорога в Ракуэн вообще оказалась пустынной.

— Скоро будем на месте, — проговорил Ланнфель, отогнув занавесь, прикрывающую окно — Почти приехали. Эх, Эмми! Не увяжись ты со мной, так ещё вчера бы прибыл, да уже всё б утряс! Сейчас домой бы возвращался… Ну вот чего попёрлась, Серебрянка? Сидела б сейчас у папаши за пазухой, да бренчала на тронге. Или письмушки строчила своему болезному…

Эмелина, положив в рот кусочек кислого, осыпанного мелким сахаром желе, смяла пустой бумажный кулёк и облизала пальцы.

— Не умею я на тронге, — сообщила с набитым ртом — Училась, но от её струн пальцам больно. Я на клавессаже немного могу. Гаммы там… и ещё этого, как его… «Весенние трели», во! А вообще я к музицированию неспособна. У меня слуха нет. Честно, честно! Об меня школьная музыкантша все руки обколотила, а толку чуть…

— А в Пансионе? — льерд постарался поддержать пустой разговор, хотя бы немного отвлекающий их обоих от тягостных предчувствий — Вас же, вроде, учат там подобному?

— Ну, — льерда Ланнфель прикрыла зевок блестящей от сахара рукой — Учат. Только мне та наука не далась.

Диньер расхохотался.

Болтовня и верно, отлично помогла отвлечься! Равно как и само присутствие здесь Эмелины, не только её пустословие. Странно, но вот эта девчонка, прослывшая пустышкой, недалекой и глуповатой, простой трепотней могла сгладить углы, непогожий день сделать светлым, мороз — бодрящим и веселым, а ледяной, осенний дождь — тёплым. Могла, и ещё как! Он, Ланнфель, не раз это замечал…

При всех шероховатостях нрава, при всех недостатках, коих у молодой жены было, как ягод в урожайное лето, при всей своей переменчивости, сумасбродстве и нестерпимой любви ко лжи во всех её проявлениях, Колючка Эмми оказалась лучшей…

Нет, даже не так. Лучшим, что было во всей его жизни.

— Я люблю тебя, Эмелина, — прошептал льерд одними губами — Люблю. Больше жизни…

— Вот ты шепчешь, — зашипела она в ответ, не разобрав сказанного и тут же додумав своё — Ничего не слышно, лишь только губами шлёп! Если снова про Тинджера, так я и слушать не желаю те глупости. Задрал ты меня своим Ригзом. Что ты там сказал, я бы ему письма писала? Пиши сам. Сейчас приедем, так попроси у Саццифира бумагу, садись и пиши! Можешь передать Тину от меня привет, льерд Пустобрех!

Начав шипением, окончив же фразу визгом, льерда Ланнфель попыталась отвернуться, скрестив руки на груди и изображая обиду. Но через секунду злые слова и плевки таяли уже под горячечностью искренних поцелуев, будто острые льдинки под весенним теплом…

За этой небольшой перепалкой супруги и не заметили, как экипаж, плавно свернув с широкой дороги, покатил к назначенной цели, мерно поскрипывая полозьями по прибитому снегу.

Проехав немного, он резко остановился, замерев аки вкопанный у высоких, окованных железом ворот.

— Приехали, — оторвавшись от губ жены, но не разжав кольца объятий резюмировал Ланнфель, краем глаза заметив в окошко знакомые места — Всё, Эмелина…

— Только ты ничего не бойся, — сжав его пальцы своими теплыми, сахарными, твердо сказала супруга — Я с тобой, миленький. Вот чую, неспроста это… Но, что бы не случилось… Подожди! Диньер, вот сейчас послушай меня серьезно, хорошо?

Глядя прямо в лицо мужу, ровно произнесла:

— Может, Саццифир просто на разговор нас позвал. Может, поздороваться… Кто ж его знает? Только, ох… чую я недоброе, мой милый! Так вот. Со мной не тронет. Я в тягости, а «тяготную» магичку мордовать… Сам знаешь, за такое Правитель и Правовой Дом по головке не погладят. Плаха это. Либо петля. Понял? Если же тебе чем навредить захотят Саццифир, да тот, что за нами едет, так пригрожу, что тогда и наследнику не жить… И на суде покажу, что они меня вынудили. Ясно тебе?

— Спятила баба, — глухо бухнул Диньер — Эмелина, не смей о таком… С Той Стороны достану тебя, если…

Льерда Ланнфель яростно замотала головой:

— Да нет же! Дурак! Пригрожу только. Не идиоты твои боевые, чтоб на себя такое брать душегубство. Но… это на всякий случай, Диньер. Может, ещё и ничего не понадобится.

Здание Военной Академии Ракуэна оказалось строгим, огромным у мрачным.

Выбравшись из экипажа, Эмелина раскрыла рот, изучая взглядом острые шпили, высокие крыши корпусов, словно нарисованные тонкой, черной кистью на бело голубом небе.

— Ах, — выдохнула она, крепко вцепившись в руку Диньера — Ничего себе! Размахнулись, однако.

— Это ещё не всё, — шепнул льерд, склонившись — Здесь главные корпуса. Дальше ещё добавочные здания и казармы. Обеденный угол, хозяйственный, и прочее…

Неотрывно следующий за ними Реддл сделал знак рукой:

— Вас уже ожидают, льерды. Теперь я пойду первым, а следом вы.

…Полная решимости драться… кусаться, бодаться и ещё делать кучу всего, льерда Ланнфель шагала рядом с мужем, сжав губы и сдвинув брови, полная решимости биться до последнего вздоха.

— Не бойся, — шептала то ли себе, то ли супругу, то ли тому, третьему, которого несла в себе, теперь бессознательно прикрывая рукой, одетой в пушистую, белую варежку — Не бойся, не…

И тут же, оборвав сама себя, удивленно вытаращила глаза, уже почти поравнявшись с крыльцом, с которого медленно, вальяжно и чуть прихрамывая, спустился сам Ракуэнский Хозяин.

…В какую — то минуту Эмелине Ланнфель показалось, что к ней приближается копия её супруга, Диньера Ланнфеля.

Только постаревшая веков на сто, и уставшая примерно на тысячу…

Глава 37

Пораженная невероятным сходством, юная Ланнфель просто заставила себя захлопнуть рот, дабы надеть на себя приличествующее обстановке «лицо».

Однако, вышло не совсем хорошо…

Льерд Саццифир двигался медленно. Ракуэнскому Хозяину мешала явная хромота, да и торопиться особо было некуда и незачем. Для чего спешить? Званые гости уже здесь, ворота надежно закрыты, и на ногах супругов Ланнфель если не путы, то обязательства «отгостевать» столько, сколько захочется хозяину гостеприимного Дома. И последнее может сработать гораздо надежнее, чем самые крепкие путы, вериги или колодки.

Итак, за время того, как Ракуэнский льерд приблизился к ним, Эмелина, успев натянуть на себя маску воспитанной льерды, тут же, содрав её чуть не с мясом, задохнулась от чувств, рвавших на части.

— Приезжий, — зашипела магичка, дергая супруга за рукав — Этот, как его… Смотри, до чего он на тебя похож! Вы родня, что ли? Что ж ты сразу не сказал?

— Не выдумывай, — спокойным шепотом ответил Диньер — Какая ещё родня? Приветствую, льерд Ракуэн.

Подошедший Саццифир покивал головой, смерив гостей холодным и, казалось бы, равнодушным взором. Причем, если коснувшись Диньера, взгляд несколько потеплел, то на Эмелине же вновь превратился в лёд. Ненадолго и заинтересованно задержавшись на животе молодой магички, тут же ушел, оставив у той какое — то напряженное ощущение.

— Хорошо, что приехали, — голос Ракуэна был тяжел и глух, а тон ровен — И хорошо, что оба.

Вблизи маг выглядел ещё грознее, чем издали.

В самом деле, монолит… Скала! Каким — то образом напоминал он теперь порядком струхнувшей Ланнфель сразу и идола, высеченного из камня, и громадное, парадное здание Военной Академии, оставшееся у него за спиной. Причем здание то, хоть и осталось позади, однако совсем не отделившись от Саццифира казалось его продолжением, связанным невидимой пуповиной с Хозяином своим и Основателем.

— Доброе утро, льерд Саццифир, — опомнилась, наконец, Эмелина — Мы тоже очень рады, что… прибыли.

Последняя фраза прозвучала лживо. Даже для самой Эмми Ланнфель. Не умела, ну не умела она лгать правдоподобно! Не постигнувши тонкого искусства салонного вранья, она и сама теперь готова была под снег провалиться от стыда и неловкости. Хорошо отдавая себе отчет, что льерду Ракуэну также та «радость» резанула слух, льерда мучилась теперь, будучи уверена в том, что её сочтут провинциальной дурой и недоучкой. Что ж… Иногда мы все тщетно желаем казаться лучше, чем есть на самом деле, полностью игнорируя правду. Разве не так?