Чуть осевшая плотина отвлекла его от размышлений. Орлик пошел здесь тише, фыркал, мотал мокрой гривой, беспокойно оглядывал болото, которое сейчас казалось уже не болотом, а подпруженным озером — столько в нем накопилось воды за последние несколько дней. Вода хлестала из бетонных труб и сердито ревела на выходе, где уже образовалась водобойная ямина. Вон какое опасное дело мы не предугадали, подумал Савин и натянул вожжи. Если не забутить сегодня же камнем, водобой станет опасным для дороги, плотина просто съедет в яму, снова отрезав Лужки от центральной усадьбы. Не забыть бы упредить.
Орлик вынес бричку агронома на травяную поляну у первого деревенского дома. Не туда! Почувствовав натянутые вожжи, конь понес упряжку влево, в обход Лужков, по-над огородами, где шла гравийная дорога к скотному двору и к непокрытому еще навесу.
Там стучали-звякали железом. Чуть в стороне на малом газу работал трактор. Митя Зайцев, без кепки, со спутанными мокрыми волосами и потным лицом, натужившись до красноты, ворочал большим ключом с надсаженной трубой. Как он натащил тяжеленный барабан со всеми крепями на фундамент, можно было только удивляться. Почти весь агрегат стоял на месте. Трактор отвели в сторону, трос еще не отцепили, он мокрой змеей свивался на земле.
Две женщины стояли на перекладинах лестницы с обеих сторон навеса и неловкими движениями растягивали по решетке и стропилам тяжелую скатку прозрачной пленки, стучали молотками, переговаривались. На обеих были рабочие брюки, плащи, головы укутаны прозрачной пленкой. Савин едва узнал Тимохину и свою Зинаиду. Вася Тимохин поддерживал снизу лестницу и, задрав голову, следил за работой матери, подавая время от времени планочки и гвозди. С чисто женской озабоченностью они накрывали от дождя барабан, только что вдвинутый на основание.
— Как же ты осилил, Митя? — спросил Михаил Иларионович и поздоровался со всеми сразу. — Один натаскивал?
— Втроях, зачем же один. Нас вон сколько! — Зайцев вытер лицо рукавом телогрейки и улыбнулся. — Я тянул тросом, Вася командовал, бабы упреждали, если что не так. Точненько посадили кругляшку! — не без гордости закончил он, посматривая на сушилку.
— А ты, дочка, с корабля на бал? — Он подал руку, помогая Зине спуститься.
Но она отмахнулась, стала прибивать еще.
— Да ведь дождик, папаня, ребята вымокли, и машина лежит, ржа ее берет. Мы нашли скатку пленки на хоздворе, видим, ничего, без дыр, ну и решили, давай временно натянем. Всем гуртом и закатали. Какая ни на есть, а все же крыша над головой.
— Мать чего делает?
— А с Катенькой она, я не велела пока во двор, мокро больно. С утра начала было картошку в огороде окучивать, да бросила: липнет на тяпку, а тут соседушка подошла, позвала пособить. Ну, я и пошла. Пора привыкать к новому делу, какое выбрала.
Зина проговорила все это бодрой скороговоркой, она не скрывала удовлетворения оттого, что отец застал ее за работой. Вишь, как нужна в Лужках.
Михаил Иларионович опять подошел к Мите, глянул на разбросанные детали машины.
— Разберешься, что к чему, Митя? Машина-то незнакомая?
— Отчего же незнакомая? Очень даже знакомая. Летось видел в совхозе, как работает. Ничего, простая и не капризная, если к ней с умом. Заработает. Тут главное не сама она, тут режим на сушке, чтобы сырье не пережечь или не досушить.
— Она нам вот так необходима! — Савин провел ребром ладони по горлу. — При нынешней погоде, сам видишь, сена́ не больно заготовишь, а травяную муку и гранулы сколько угодно возьмем. Запусти ее скорей, Митя.
— Запустим. Вот Вася пособит. Верно, Вася? Погреемся возля большой круглой печки. И лепешек для бычков наготовим на всю зиму. Они эти гранулы хрумкают за обе щеки.
Зина осторожно слезала с лестницы, посматривая вниз, на Васю. Мальчик стеснительно отвернулся.
— Инженер должен подъехать с минуты на минуту. Он привезет проводку и лампы, будем и по-темному работать, раз такое дело. Столбы для света придется ставить. Три или четыре, ты сам прикинь, Митя. А я по лугам пройду, выберу, где тебе косить.
— Я уже ходил смотрел.
— Ну и как?
— Густая-путаная, косить не больно весело. А вот зеленка, та вовсе шкурой сорной обернулась. И высотой до плеч.
— Это где клевер ты подсевал?
— Точно. Загубится клевер при такой-то высокой ржи. Там молочая и будяка больше, чем колосьев. Задушат.
— Год такой, Митя. Весь сорняк вылезает. На всех полях.
— Может, с зеленки и начнем, Михаил Ларионыч? Глядишь, клевер и подымется, выручим его.
— Резон, резон, — согласился Савин. — Вот прямо туда и пойду. Хорошо, что ты напомнил про зеленку. На корм сеяли, верно?
— По плану — на корм.
— Ну, тогда все ясно. Пойду.
— Мокреть большая, Михаил Иларионович. Верхом лучше, чем пешки.
Митя говорил, слушал, а сам все прицеливался к какой-то детали. Поднял ее, примерил и, довольный, положил на место.
— Ну что, Митя, теперь над тобой не капает? — Зина подошла ближе, ожидая похвалы.
— Ага. Спасибо вам. Не течет вроде. Ну и шустрые вы, из-под земли кровлю достали.
— Да я про нее, про пленку-то, вовсе забыла, — сказала Тимохина. Она тоже подошла, стала, скрестив руки под грудью, чтобы теплей. — А как тебя, мокрого, увидела да твои железки под дождем, вот тут и вспомнила: лежит она, пленка-то. Нам что теперь, Митя, ямы под столбы копать?
— Тяжело, поди. — Зайцев посмотрел на Зину, на ее красно-лаковые ноготки. Хоть и своя, а вот и не деревенская уже. С Тимохиной не сравнять.
— Да уж ладно, не рассыплемся, — не без задора сказала Зинаида. — Покажи, где копать, пока не сбежали. Пойдем, соседка, за лопатами. Я скажу маме, что ты приехал. Обедать приходи-ка, мы подождем.
И обе женщины, съежившись под холодными струйками с неба, побежали на бугор, к домам.
Михаил Иларионович распряг коня, пустил его, отнес сбрую под навес, а сам спустился к Глазомойке. По мосткам, уже полузатопленным водой, перешел на луговую ее сторону и, запахнув плотнее полы длинного плаща, пошел напрямик через луг, раздвигая отяжелевшие от воды травы.
Костер и тимофеевка стояли на лугу по-солдатски прямо, высотой чуть не до пояса. Травы поднялись так густо, что через луг приходилось продираться, ощущая сопротивление, словно через глубокую воду. Под благодатным для травы дождем зелень поднялась на пойме такой распрекрасной шубой, так надежно укрыла под собой землю, что сгладила все бугры и ямины, все неровности почвы. Луга лежали зеленым пышным одеялом до самого леса, темно отороченного высокими елями с примесью березы и сосны. Легкая дымка, поднятая дождем, придавала зеленому раздолью особенную прелесть, чуть смешивая краски и таинственно скрывая дальнюю даль.
На озабоченном лице Савина обозначилась улыбка и долго не сходила с посветлевшего лица. Останавливаясь и удивляясь буйству природы и ее краскам, он добрался почти до самого леса. Здесь, на перепаде поймы с лесистой террасой, лежала длинная и не очень широкая полоса паханой земли, которую они с Митей засеяли прошлой осенью рожью. Под эту рожь весной подсеяли клевер — новый, очень интересный сорт. Два центнера семян Михаилу Иларионовичу удалось приобрести в семеноводческом совхозе, куда ездил раза три упрашивать и задабривать знакомого агронома. Укромное местечко для размножения этого сорта — между лугом и лесом — подсказал выбрать Митя. Здесь никому в глаза не бросится, никто ненароком не скосит и не стравит скоту. Да и чужому глазу этот клевер лучше повременить показывать, чтобы не завидовали, тем более что сорт новый, дареный. С этим клевером Савин связывал некоторые надежды: начинать восстановление пашни на Поповке лучше всего с клевера.
Отделенная от луга метровой межой, заросшей теми травами, которые всегда сопутствуют человеческому рукоприкладству на земле, — подорожником, будяком, конским щавелем, пижмой и матово-сизой крапивой, — стояла рожь с седыми колосьями почти на уровне глаз, так высоко вымахала она. Густейшая и кое-где спутанная ветром, наклоненная в разные стороны, она уже налила колос, подходила к восковой спелости, но смотрелась как-то невесело, даже обреченно. Ее душили сорняки. От земли к самым колосьям подтягивалась всякая-разная зелень, густая и сочная. Куда ни смотрел агроном, всюду желтела высоченная рукастая сурепка, она уже перегоняла в росте саму рожь, и от этого поле выглядело более желтым, чем серо-зеленым, как положено быть в это время ржаному полю.
