— В чем же секрет? — нетерпеливо спросил Глебов.

— В хозяине, — Савин подвинул свой стул ближе к гостю, давая понять, что беседа доверительная. — Понимаете, Аркадий Сергеевич, на примере Лужков можно обсудить одно обстоятельство, которое мы как-то упускаем из поля зрения…

Как раз при этих словах открылась дверь спальни и выплыла Зинаида.

— Здравствуйте, — певуче сказала она, остановившись перед Глебовым. — Меня зовут Зина. — И протянула ладошку с приятной улыбкой на лице.

Глебов вскочил, смутился, что в одних носках, пожал теплую руку, сказал «очень приятно» и уставился на красавицу, не зная, что еще сказать, что еще добавить. Разве какой-нибудь комплимент? Нет, не надо. Он так ничего и не сказал, только удивленно покачал головой. Что и говорить: красавица-разумница.

Глянув на отца, Зина улыбнулась еще шире, сказала:

— Пока вы толкуете о делах, я самовар поставлю и сготовлю что-нибудь. По-быстренькому.

И тотчас скрылась на кухне вместе с Катенькой.

В комнате помолчали. Похоже, Аркадию Сергеевичу очень хотелось расспросить Савина о «папиной дочке», что проживает в глухих Лужках, но он сдержался, почитая за неудобное прерывать наметившийся серьезный разговор. Уж не разыгрывают ли его рассказами об удивительном мастере на все руки, способном справляться за десятерых? Хотя какой может быть розыгрыш, когда этот человек сидит рядом и готов ответить на все вопросы?

Поджав под себя ноги и поудобней усевшись, Глебов сдвинул брови, посерьезнел и спросил:

— Вы говорили о каком-то обстоятельстве?

— Да, Аркадий Сергеевич. О нравственной стороне крестьянских дел, о характере человека на земле, если угодно. Дмитрий Игнатьевич Зайцев с самого начала самостоятельной жизни ощущает себя полноправным хозяином лужковской земли и всего, что вокруг земли. Этим определяется его отношение к труду, к делу, к машинам, к другим людям.

— Хозяин здесь кудринский колхоз. Коллектив. Правление колхоза, — тоном уверенного в своей правоте человека отозвался Глебов.

— Совершенно согласен. Зайцев знает об этом не хуже нас. Дело в том, что колхоз и его правление еще три года назад решили эту землю передать Дмитрию Игнатьевичу Зайцеву. Мы убедились, что он не подведет. И вместе с лужковскими жителями сумеет вырастить все необходимое по плану, который мы составили отдельно, но с теми же показателями, что и по колхозу. В договоре так и указали: получить с гектара зерна по семнадцать центнеров… Я не ошибся, Митя?

— На этот год, — не подымая глаз, уточнил Зайцев.

— Верно. В прошлом тоже семнадцать. Это по зерну. И сто двадцать центнеров по картофелю. Так? Я ничего не перепутал? — Савин опять посмотрел на Митю.

— Получим больше, — коротко отозвался Митя.

— Все выращенное Лужки, конечно, сдают, а половина денег от сверхпланового идет звену. Кроме обычного для колхозников заработка — около пяти рублей за рабочий день.

Глебов слушал внимательно, но без волнения. Было, было…

Газеты много писали о Первицком. Опыт Первицкого. Что-то не больно прижилось в области.

— Наша роль при этой организации труда простая, — говорил Савин. — Составляем ежегодную технологию для севооборота: чего и сколько сеять, дозы удобрений и гербицидов, семена культур и цифры урожая. Более сложное — это помощь при уборке. Нужны люди, мы их даем, а оплачивает звено. Следим, чтобы не было перебоев в горючем, семенах, удобрениях, ко времени подгоняем машины для урожая, два-три комбайна на уборку зерна. В общем, так: Зайцев свободен в выборе операций, времени их проведения, когда и кого брать на работу. Он хозяин. А мы все — агроном, инженер, зоотехник колхоза — служим ему, помогаем в трудных ситуациях. И ничем не мешаем. Это очень важно. Не суемся с указаниями. Те восемь или десять человек, что живут в Лужках, тоже знают долю ответственности, работают по-семейному. Нужно — так сутками. Не считаются со временем, с погодой. Как и положено крестьянам. Руководствуются совестью. Вот вам полная зависимость уровня жизни от урожая, от конечного продукта.

— Безнарядное звено?

— Можно назвать и так. Безнарядное. Свободное от суеты, неожиданных приказов и перестроек на ходу.

— А заработок вас устраивает? — Глебов смотрел на Митю.

— Не жалуемся.

— За прошлый год?..

— Вышло по сто восемьдесят в месяц. Смотря кто сколько дней работал. У нас табель выходов. Зерна в прошлом году собрали по семнадцать центнеров, картошки по сто двадцать. А вот травы накосили больше намеченного, оттого и привес получился выше плана, за привес и премия оказалась.

Вмешался, перебив Митю, Савин:

— В других кудринских бригадах урожай был меньше. Где пятнадцать, где двенадцать по зерну. Но дело не только в заработке, Аркадий Сергеевич. Я опять о нравственной стороне труда. Здесь просматривается возрождение утерянного — любовь к труду, любовь к самой земле, о чем мы много говорим, спорим, пишем, но ничего не делаем. Через три — пять лет лужковская земля покажет себя в полную силу. Убежден!

Глебов почему-то не загорелся, хотя слушал с интересом. Спросил у агронома:

— Так вот всем нужным и обеспечиваете звено? Или бывают срывы?

— Случается. Вот не получили ко времени нитрофоску. Задумали построить навесы, вообще крышу — нет кровли. Как-то выходим из положения. Достаем кое-что на стороне.

— Ну да, при одном или трех звеньях… А если они будут на всей колхозной земле? По всему району? Сумеем обеспечить?

Савин подумал и сказал:

— Для этого и создан районный аппарат. Посредник. Для повседневной помощи земледельцам, а не для разносов и указаний. Словом, все это зависит целиком от вас.

— Если бы только от нас! — И Глебов печально вздохнул.

Митя ерзал на стуле, все собирался уйти. Его ждал старый Силантий, они ставили столбы, в одиночку он там ничего не сумеет. Он поднялся было, но в это время Савин резко сказал:

— Район в нынешнем виде будет противиться подобной перестройке. Вы все слишком привыкли руководить вообще. А вот помогать, снабжать…

— То есть как? — переспросил озадаченный Глебов.

— А так. Мы ждем точного — на пятилетие — плана. И будем строить всю работу на этот план. Вы два раза в год меняете нам ориентацию, планы продажи продуктов, значит, и севообороты. При такой суете не только звенья лишаются главного условия — спокойной работы, но и все мы тоже. Не знаем, что будет завтра. Исчезает стремление чего-то добиваться, честолюбие, если угодно. И только слышим: того нет, другого не будет, выкручивайтесь. Какие же мы хозяева? И звенья тоже? Простые исполнители, не более. О каком творчестве речь?

— Ну знаете! — В голосе Глебова звучало осуждение.

Савин не остановился.

— Поймите же, Аркадий Сергеевич, что метод командования безнадежно устарел. Ведь об этом говорилось еще на Пленуме в марте 1965 года. Район должен служить земледельцам, а не навязывать им свои интересы, нередко продиктованные соображениями личной престижности. Звеньевой метод находится в резком противоречии с нынешними приемами руководства. Понимаю, что обстоятельства делают и вас бессильными что-либо изменить, но тогда не требуйте и от нас невозможного. Есть в колхозе одно хорошее звено — и слава богу. Придет, надеюсь, время — появятся другие, такие же хорошие.

Он замолчал. Это молчание оказалось долгим и тягостным. Глебов как-то сразу утерял боевитость. Савин попал в цель. Еще недавно, размышляя о положении в районе, Глебов и сам приходил к такому же выводу. Наверное, потому и не хотел оспаривать доводов Савина. Сходство взглядов было несомненным.

Зайцев снова завозился на стуле, кашлянул в кулак, желая напомнить о себе. И Глебов, и Савин одновременно глянули на него, ощутив неловкость.

— Что, Митя, утомили мы тебя спорами? — спросил Михаил Иларионович.

— Да, уж надо мне… Там Силантий…

— Наверное, сторону своего агронома держишь? — спросил Глебов ласково-спокойным тоном.

— Ларионыч верно толкует. Прорех в колхозе много. Я пойду, пожалуй, там дело стоит.