— Ну, я во сне обычно не особо прислушиваюсь.

— Конечно, мэм. Еще раз извините за беспокойство, доброй ночи.

— Агась, — Джо закрыла дверь со смачным хлопком, выражая в нем всю глубину нанесенного ей оскорбления. Тут же прижавшись спиной к двери, она довольно заулыбалась и прислушалась к происходящему в коридоре.

— Мэм, я уверен, что музыка звучала из её комнаты, я… Самолёт! Понимаете, она моё тирамису! Она вообще дерется!

— Эта леди вас ударила?

— Нет, не меня, нашего соседа, он спал. Или без сознания был, но нет, вы понимаете, главное, что она тирамису моё, я его даже облизнул, а она схватила, и!..

— Сэр, я вам верю, успокойтесь. Но… Сейчас ведь вашему сну ничего не помешает?

— Я… Полагаю, что так.

— Доброй ночи, сэр. Звоните, если что-нибудь понадобиться, — девушка быстрым шагом направилась к лифту, видимо пытаясь сбежать.

— О, господи.

За дверью номера C127 раздался смех злобного гения. Питер, не выдержав такого хамства, в очередной раз за ночь постучался. Джо, все так же, посмеиваясь, приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы можно было установить визуальный контакт без риска физического.

— Я что, проклят? — в ответ девушка лишь ещё больше рассмеялась. — Пожалуйста, мэм, я… Взываю к вашему благоразумию и…

— Никто не отвечает.

— Что? — Ривер непонимающе свел брови к переносице.

— При вызове к благоразумию никто не отвечает! — сквозь новую порцию смеха сказала Джо.

— Я… Да, я точно проклят. Спокойной ночи, мэм.

"Окровавленными пальцами Он гладил, так нежно, напечатанные на бумаге слова стихотворения, открывающего «Библию». Ночь. Свечи горели по обе стороны новой банки, где в красной жидкости плавал свежий глаз. Это был такой прекрасный глаз, когда еще был живым. Болотно-зеленый.

Огонь пылал в печи. Комната — как пещера, темная парная. Жаркая.

Он обнажен. Он сыт.

В животе Его чья-то плоть. Лакомство.

Сегодня у Него день рождения, второе ноября. Время радовать себя. Время соблазнов. Когда наступала зима… как прекрасно, что Боги Природы в этот самый день решают начать новый сезон. Обычно это случалось приблизительно в то время. Около того дня, когда Он был рожден, вырван из материнской матки, уничтожив то, что его породило. Жизнь и смерть. Рука об руку. Инь и Янь… "

— О чём задумался? — ассистент присел около судмедэксперта, глядя на зажатый в его руке скальпель.

Темноволосый взъерошенный парень даже головы на него не повернул. Вскрытие они проводили даже не на секционном столе, а прямо на полу, пока руки и ногу трупа были привязаны по разные стороны.

— Тебе не кажется это странным? — патолог покрутил между пальцев скальпель. — Тело привязано, на кой чёрт спрашивается? Везёт же мне.

— Вы новенький, — ассистент выровнялся, разминая затёкшие колени. — Так что придётся терпеть. Нас вызвал тот самый полицейский, что связал его. Сказали вскрывать так — в чём проблема? Быстрее начнём и быстрее закончим.

Патолог лишь уставился на скальпель, погруженный в свои мысли. Действительно, ведь он был новеньким в их больнице, а анатомичка полнилась престарелыми людьми в таких же застиранных халатах. Чаще всего на выезды отправляли его и, не поверите, самой распространённой причиной было то, что у кого-нибудь из стариков на погоду крутило колени.

Буквально пару месяцев назад он наконец получил докторскую степень в гистопатологии. Конечно, он не должен бы работать судмедэкспертом и спокойно заниматься своей специальностью, но главврач распорядился по-другому. И вот сейчас он смотрел на тело, которое ему предстояло вскрыть. Связанное на полу, без освещения и нужных условий. Они что, на войне?

— Доктор Хантер? — ассистент уже умоляющее смотрел на патолога. — Ради Бога, я уже хочу вернуться в отель и позавтракать.

Всё верно, наивно полагая, что конференция в Нью-Йорке пройдёт без его эксплуатаций, Александер согласился, а теперь на коленях топтался вокруг тела.

— Я не знаю, как мне взяться за него и с какой стороны сесть, — патолог тоже выровнялся, одной ногой переступая труп и склоняясь раком. — Только слово от тебя об этом услышу — так же лежать будешь.

Ассистент не ответил. Он лишь продолжил наблюдать за Александером. Ему нравилось присутствовать на вскрытии, особенно, когда за дело брался Хантер. Он относился к телам с уважением, которое редко когда выказывали остальные. И он явно любил свою работу, а не спустился в подвалы больницы от безделия или в следствии того, что завалил экзамен на хирурга. Алекс часто говорил, что ему нравится особая неспешность в этом деле. У тебя есть время на то, чтобы обдумать каждое своё действие. Ведь погибшие терпеливы. Они не нуждаются в быстроте реакций, они умеют ждать. Спокойные и размеренные, покойники лежат в холодильных камерах. А он… он может открывать их тайны, с помощью скальпеля прорезать дорогу к истине. Каждая мать имеет право знать, что послужило причиной гибели её сына. И каждый погибший может верить в то, что его тело расскажет патологоанатому все свои секреты. Гнилым, полуразложившимся пальцем указывая на убийцу.

Стоило скальпелю нырнуть под верхний слой кожи, очертив первую часть У-образного разреза до середины грудной клетки, как дверь распахнулась, и внутрь молча вошёл полицейский, а с ним и пару вооруженных военных в спецодеждах. Причём автоматы не спокойно себе свисали с их плеч. Они наверняка были заряжены и сняты с предохранителей, глядя дулом точно в труп.

— Продолжайте, доктор Хантер. Мы вас не побеспокоим.

Кивнув, Александер вернулся к телу. Он нахмурил брови, принимая из рук ассистента медицинскую салфетку, чтобы вытереть выступившую кровь из разреза. Всё, что в принципе стоит учитывать в этом случае, так это то, что у мёртвых не идет, мать её, кровь. Хантер ещё раз проверил жизненные показатели, во второй раз убеждаясь, что мужчина перед ним мёртв.

Хмыкнув, он аккуратно отвернул края кожи, оголяя рёбра и органы под ними.

— Когда, говорите, наступило время смерти? — повернул голову на полицейского Алекс.

— А я и не говорил, — басом ответил коп. — Завалили его два часа назад. Пулей в сердце.

Приподняв правую руку погибшего, Хантер нашёл входное отверстие.

— Тогда я не понимаю, — Александер снова взглянул на полицейского. — Я здесь, ведь у погибшего висцеральный лейшманиоз, или кала-азар, при котором поражаются органы ретикуло-эндотелиальной системы?

— Чё? — лишь ещё более грубо переспросил коп.

— Мужчина гнил заживо. Не знаю, как он жил вообще последний… десяток лет. Здесь уже всё успело сгнить.

— Продолжай вскрытие, сынок, своим друзьям будешь эту научную чепуху втирать.

Сглотнув, Александер пару раз повторил себе, что это не заразно. Он взял секатор, хотя тот не ломал рёбра, а просто резал, будто они состояли не из костей, а из сухого хлеба. Неужели что-то могло заставить их так сильно разложиться?

— Подозрение на Остеомиелит, — сказал ассистенту Хантер. — Да здесь всё выглядит как гнойно-некротический процесс, развивающийся в кости и костном мозге. Так ещё и в окружающих их мягких тканях. Его вызывают патогенные, производящие гной, бактерии и микобактерии. Но тут… Боже.

— Глянь, что в желудке, — приказал коп.

Хмурясь, Александер окунул руку в гнойное месиво, поочередно доставая органы. Половина из них просто лопались под его пальцами, растекаясь по трупу и полу. Решив закончить тщетные попытки, патолог просто вскрыл желудок прямо внутри тела. От запаха окончательно выступили слезы. Нет, он привык к гниению. Это неизбежно сопровождало его каждый божий рабочий день по несколько раз, но это было уже слишком. Хоть остатки еды никогда не выглядят привлекательно, особенно наполовину переваренные, Хантер едва успел сдержать рвотный рефлекс. На горе мясных гниющих останков в желудке гордо лежали все три фаланги указательного пальца. Патолог поднял его, внимательно глядя на, как он сначала подумал, срез.