— А какую картину из выставленных здесь вы считаете самой лучшей? — спросил я, желая прервать необоснованные выпады моего приятеля.

Пан Теось взял меня под руку и энергично сказал:

— Пойдемте, я вам покажу!

Мы вошли в следующую залу. Быстрым шагом пан Печурка подошел к большому полотну, названному «Звездочки народного гуляния», и, показав пальцем, крикнул:

— Эту!

Удивление мое было безгранично. Картина представляла собой какое-то непонятное для профана видение художника. Пятна, линии, геометрические фигуры, вверху что-то вроде куска ваты, все это перепутано и перетыкано бело-красными флажками.

— Пан Теось, я должен вам признаться, что не понимаю этой картины, не знаю, почему это «Народное гуляние», а, к примеру, не «Вид народного праздника в Кутпе с птичьего полета»?

— Вы говорите, как темная масса, — сказал пан Печурка. — Картина — прима, жизненная.

— Неужели вы видели такие народные гуляния?

— Видел.

— Где?

— В Милосне перед войной. Товарищ мой, некий Орпишевский, женился. Свадьба продолжалась целую неделю. Поначалу все было хорошо. Но на четвертый день я именно такую картину увидел. Перипа по потолку сама ходила. Тесть был без головы, а его голову молодая держала под мышкой. Фата, закуски, стулья, букет, гости, все перемешалось. А на пятый день показались и зеленые черти. Точь-в-точь как тут. Жизненная картина!..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Проходили мы с Геней как-то раз мимо Народного музея, что на Аллее Третьего мая, и смотрим — невозможные толпы народа толкаются у входа. Я спрашиваю у какого-то типа:

— Уважаемый, что тут случилось? Соль дают?

— Точно не знаю, но вроде какой-то художник ухо себе отхватил.

Ну, мы тоже вошли из любопытства.

Оказалось, что действительно был случай с ухом, но несколько десятков лет тому назад. Заграничный художник, по фамилии Ван-Гог, отрезал себе ухо, а потом собственноручно нарисовал себя с забинтованной головой. Было ли так действительно или дирекция музея умышленно эти сказки по Варшаве распустила, чтобы публику на выставку затянуть, потому что как раз много картин этого мастера завезли, — неизвестно.

Факт фактом, что ни уха, ни даже портрета с ушной перевязкой на выставке нет, а публика лезет, как в кино на «Рио Браво» или на «Великолепную семерку».

Номер, значит, прошел, информация и пропаганда подействовали, но никто не жалуется, потому что ландшафтов действительно хватает и все отработаны аккуратно, с большой затратой материала. Краски лучшего довоенного качества на некоторых видах в палец толщиной. Как нам объяснил какой-то проводник, Ван-Гог имел в связи с этим серьезные перепалки с товарищами по профессии, которые спорили с ним, как нужно выполнять художественную работу. Какие-то Жорж Герата и Поль Гоген, тоже художники, даже ругали его:

— Жирно рисуешь, таким манером никогда не останешься при своих, расходы тебя съедят. Вдобавок клиентуру нам портишь, она потом ропщет, что у нас полотно просвечивает.

Но он не дал себя уговорить, на одного из них, уж не помню, на кого — на Герату или на того Гогена, — бритвой замахнулся. В общем скандал был невозможный, но ремесленник совестливый не дал этим портачам подбить себя на халтуру. И результат такой, что по сей день наш глаз на его картинах с удовольствием отдыхает, потому что краска держится, как стена без всяких осколков и трещин, а о Герате и Гогене никто до сих пор в Варшаве и не слыхал.

Другое дело, что последние портки он, как говорится, проедал, а от нужды даже не мог жениться. Проводник в музее рассказывал, что это оттого, что красотой он не мог похвалиться. Как мы видим на одном портрете, он был действительно немного рыжий. Ну и что? У нас на Шмульках во время войны был угольщик рыжий, как белка, а наилучших кухарок обхаживал. Так что это не причина. Попросту у парня не было удачи и материальных условий. Торговой смекалки он, ясное дело, не имел. По большей части давнишние художники, как известно, рисовали на своих видах главным образом графов и ротшильдов. А что рисовал Ван-Гог? Портрет почтальона с бородой, сержанта в красной шапочке и нескольких малоземельных крестьян-единоличников. Чем они могли ему заплатить? Пачкой папирос, мешком картофеля?!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1962

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Недавно варшавское телевидение проводило конкурс специалистов по скоростному разгадыванию разных загадок, или, иначе, мастеров смекалки. Для того, чтобы выиграть телевизор, или путевку на заграничный курорт, или талон на двенадцать алюминиевых кастрюль, оказывается, необязательно иметь вечную завивку, девяносто один погонный сантиметр в груди и столько же в бедрах и называться «мисс Польша». Достаточно немного смекалки и способностей к разгадыванию кроссвордов.

Мы с шурином красотой никогда особенно не отличались, но по линии сообразительности всегда были не на последнем месте. Поэтому мы постановили: была не была, отправимся на этот конкурс. Интересовал нас телевизор, поскольку такого у нас не было, вот мы и пошли записываться.

Нам объяснили, что сперва нужно сдать экзамен.

Сдавать так сдавать. Мы подучили таблицу умножения, семь главных грехов, а также правила уличного движения и махнули. Да, еще по дороге выпили по маленькой для храбрости.

В телевидении на Варецкой площади нас приняли очень симпатичный тип, по фамилии Закржевский и некий Рышек. Первым пошел экзаменоваться шурин.

— Что такое монополия? — спросил его пан Закржевский.

Шурин покраснел и объяснил, что это не «монополька», а только одеколон, потому что мы зашли к парикмахеру немного поскрестись перед экзаменом и причесаться «под полечку».

Тогда пан Закржевский объяснил нам, что речь не о том, а что это первый вопрос конкурса и мы должны сказать, что такое монополия.

Шурин пожал плечами как по нотам изложил:

— Государственная спиртовая монополия. Водка чистая, обыкновенная. Одни литр — сорок пять процентов — шестьдесят восемь злотых шестьдесят грошей.

Одним словом, с монополпей сдал на пятерку с плюсом.

— Кто такой Варненьчик? — спрашивает Рышек.

— Пароход на Висле, — отвечает шурин. А Рышек крутит головой, что, мол, плохо.

— Как это плохо? Чтоб я провалился, если перед войной я не плавал раз двадцать на этом «Варненьчике». Одни раз даже, когда пароход ударился о пристань, мое новое канотье слетело и поплыло в Гданьск. Так что, кто может лучше помнить?

Но Рышек сказал, что и король такой тоже был, и задал шурину дополнительный вопрос из той же самой отрасли: из какой династии был король Зигмунд, тот, что на Замковой площади на столбе стопт, то есть какая у него была фамилия? Поначалу шурин заметил, что короли фамилии не имеют, а только номера, и что Зигмунд шел третьим номером, но в это время вспомнил и крикнул: «Суп». Угадал он, между прочим, только наполовину, потому что Зигмунд был не Суп, а Ваза, и, хотя ответ был довольно близкий, шурина отмели. Закржевский хотел даже допустить его с переэкзаменовкой, но Рышек уперся.

Пришла моя очередь. Я весь трясся от злости, но подошел. Вопрос получил такой: «Как зовут сестру английской королевы?»

— Извините, уважаемые, но я с гражданкой не знаком. Откуда же мне знать, когда она справляет именины. Между королями я не вращаюсь и вообще не имею памяти на даты. Я даже не знаю, как зовут Генину тетю, как же я могу заполнять анкеты на сестер и племянниц английской королевы?

— Я попробую вам помочь, — темнит пан Закржевский. — Начинается имя на букву М.

— Уже знаю, — кричу я, — Маня.

— Нет. Следующая буква «а».

— Ну, я же сказал: Маня.

— Нет, потому что третья буква «р».

— Что вы смеетесь надо мной, первая «м», вторая «а», а третья «р», значат, Мария.

— Но четвертая «г»!

— Ага, четвертая «г»…