— Будет шевелиться? — спросил Орпишевсшш.

— Известно!

— Но каким способом? Там что, заводные куколки?

— Какие там куколки, живые картины, которые рассылают из телестудии.

— Каждому домой?

— Каждому, кто внес плату.

— Не верю, чтобы такое было возможно.

— А в радио, Хениусь, веришь?

— В радио верю, потому что голос и сквозь степы проходит. Когда некий Петелька из нашего дома со своей женой ссорится, так мы в третьем дворе слышим, но чтобы картинка, даже небольшая, сквозь стену иля сквозь окно проникла — это липа.

— Ах ты, темная масса, — накинулся я на него. — Пересылают не целые картинки, а только такие точки на волнах, и из этих точек в аппарате получаются человеческие лица и тому подобное.

— Тогда, наверное, веснушчатые должны лучше в этом телевидении получаться, потому что у них много точек на физиономиях.

— Вот тут ты прав.

Чтобы убедиться в преимуществах телевизора, мы отправились с Орпишевским в клуб, где функционировал такой телевизионный аппарат. Ничего не скажешь, было на что посмотреть. Коробка с форточкой, а в форточке артисты поют, декламации говорят, шевелятся себе, как живые. Но Орпишевский закапризничал, мол, временами неясно видать, к примеру у пожилого артиста с бородкой недостает носа.

— Это потому, что еще не все точки из дирекции долетели. Наверно, нос прибудет отдельно.

И верно, через несколько секунд нос стал виден как на ладони. А Орпишевский опять гримасничает, что это, мол, кино в желатине.

— Почему в желатине?

— Потому что все трясется, как студень на вилке.

— Наверно, точки автобусом едут, но это ничего, скоро все так усовершенствуют, что желатина не будет.

Я со своей стороны заметил, что хорошо бы чемпионат Европы по боксу показать.

— Что ты! Сумасшедший! — возразил Орпишевский, — если боксеры начнут в этой коробке прыгать, то весь механизм на пол выпадет и, чего доброго, нас покалечит.

— Я же тебе объяснял, дурья твоя голова, что это только точки.

— Не хотел бы я, чтоб какой-нибудь чемпион Европы даже в виде точек мне в глаз залепил.

Мне показалось, что Орпишевский из всего моего научного трактата не понял ни слова. Ну и пусть покупает себе радиоаппарат с магическим глазом. До телевидения он еще не дорос.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пана Романа товарищи по работе называют Бзибзя. Это с недавнего времени, после того как он возвратился из отпуска. Почему? О, история эта очень неправдоподобная, необычайно запутанная, однако действительно имевшая место.

Началось все с того, что у пана Романа не было чемодана, а как же ехать на курорт без чемодана, даже если берешь с собой только несколько носовых платков, пять носков (один потеряли в прачечной), купальный костюм и несколько воротничков?

Пан Роман одолжил у начальника новый чемодан из красивого серого картона, оклеенного настоящей фиброй, уложил в него вышеперечисленные предметы, придавил их, чтобы не болтались, двумя комплектами предвоенного «Монитора»^[31] и поехал.

Тут надо сказать, что еще до отъезда он обратился в Комиссию отпусков с просьбой о снижении ему дорожных расходов, и ему выпало чертовское счастье.

Какое — мы узнаем на месте, когда пан Роман приедет в Менджиздройув.

Он приехал, устроился в доме отдыха и, так как погода была исключительная, решил немедленно отправиться на пляж.

Торжественно распевая «Море, наше море, мы всегда будем с тобой», он открыл чемодан и окаменел.

«Монитора» как не бывало, носка ни одного, купальный костюм отсутствует.

Простите, костюм в чемодане был, но не тот. Он состоял из прекрасных кретоновых трусиков с васильками и такого же узенького бюстгальтера. Все это дополняла гигантская мексиканская пляжная шляпа.

Под этими предметами были уложены розовая женская рубашка с черной вышивкой и тысяча разных мелочей, назначение которых для пана Романа представляло неразрешимую загадку. На дне чемодана покоилась никелевая рамка с фотографией какого-то лысого, серьезного гражданина, снабженная следующей лаконичной надписью: «Бзибзе — Цяпутек». От изумления пан Роман чуть не упал в обморок. Он никак не мог понять, кто и когда заменил содержимое его чемодана. Наконец он припомнил: в Комиссии отпусков рядом с ним стояла интересная шатенка с точно таким же чемоданом. Несомненно, это и была Бзибзя. Но каким чудом произошел обмен чемоданами, пан Роман не знал. Чудо, впрочем, несомненно, свершилось.

Пан Роман три дня ходил по пляжу в брюках и пиджаке и с завистью смотрел на купающихся. Наконец на четвертый день в припадке отчаяния он добыл из чемодана купальник панны Бзибзи, грудь свою прикрыл кретоновым бюстгальтером, на голову надел мексиканскую шляпу и пошел на пляж.

Он возбудил огромную сенсацию. Мужчины смотрели на него с ехидными улыбками, женщины отворачивались с омерзением. Матери прикрывали детям глаза.

Когда он понял, за кого его принимают, он побежал подальше от людей, уселся на дюну и тихо заплакал.

Внезапно послышались радостные крики:

— Бзибзя! Бзибзя! — кричали ему две или три молодые курортницы, махая руками и направляясь в его сторону. Приблизившись, они остановились как вкопанные.

— Откуда у вас костюм Бзпбзи? — спросили они.

— Вы знаете Бзибзю?

— Знаем, знаем, а этот костюм мы узнали бы и в аду. Цяпутек привез его из Стокгольма.

Пан Роман обрадовался. На счастье, девушки знали адрес Бзибзи, она отдыхала в Цехоцинке. Пан Роман протелеграфировал ей немедленно. На третий день получил ответ:

«Вы поступили, как ничтожество. Со дня приезда сижу в пансионате в дорожном плаще и читаю «Монитор». Приезжайте немедленно в Гдыню. Встретимся на вокзале, четверг, двадцать часов. Чемодан держите в руке».

Уже в восемнадцать часов пан Роман прохаживался с чемоданом в руке по перрону Гдыньского вокзала. Его нервное поведение возбудило подозрение милиционеров, и его пригласили в отделение.

— Чей это чемодан? — сурово спросил его один из стражей порядка.

— Мой, — неуверенным голосом ответил пан Роман.

Милиционеры открыли чемодан и залились довольным смехом.

Все вещи свидетельствовали о том, что владелец чемодана спекулирует дамской галантереей.

Пана Романа задержали. Здесь в двенадцать часов ночи Бзибзя отыскала его и выручила из затруднительного положения.

Так как в связи с ярмаркой Гдыня была переполнена, им с трудом удалось найти одну комнату на двоих. На следующий день они уехали в Сопот. Возвратились через две недели как жених и невеста.

Фотографию Цяпутека пан Роман выбросил в окно между станциями Гданьск-Олива и Гданськ-Вжещ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1948

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Контора, в которой мой шурин Пекутощак работает в качестве рассыльного, имеет, само собой разумеется, столовку. Некоторое время тому назад вышло предписание, что каждая столовка должна вырастить свинью с целью рационального использования того, что остается в тарелках.

Выращивать так выращивать. Директор купил свинью и отдал ее моему шурину под личное пристальное наблюдение.

Пролетело несколько недель, смотрит шурин, свинья какая-то грустная и очень мелкая на вид.

Отрапортовал он, ясное дело, директору, взвесили свинью и видят, что она потеряла двадцать пять килограммов.

Сразу же дисциплинарный отдел провел строгое следствие, и оказалось, что свинья потому мелкая на вид, что меню столовой ей не подходит.

Как увидит картофель с помидоровым соусом, сразу же хвостом крутит. Как увидит капустные котлеты, сразу выскакивает на улицу. А о крупяном супе на консервном бульоне и говорить нечего. От одного его запаха свинья падает на землю и начинает биться в конвульсиях.