Выбор был не легкий, на торговой площади терлись друг о друга прекрасные шпицы, стройные фоксы, оригинальные в своем уродстве бульдоги, доберманы и множество других представителей благородных собачьих кровей.

Продавцы громко расхваливали достоинства своих питомцев, заманивая к себе клиентов. Один только пан Щепан Калафьорек, известный собаковод, с философическим спокойствием стоял посередине площади, молча держа на поводках с полдюжины разномастных образцов своего воспитания. Сдержанность и спокойствие, с которым он относился к покупателям и своим воспитанникам, обратили на него внимание папа Шпондерского. Он подошел, вежливо приподнял шляпу и спросил:

— Уважаемый! Эти собачки продаются?

Пан Щепан посмотрел на него с пренебрежением и буркнул:

— Нет, венчаться я с ними, скотами, буду.

— Напрасно вы бросаетесь, ведь я вас по-человечески спрашиваю.

— Надо по-человечески и рассуждать, уважаемый. Если я притащился сюда с Грохова с шестью собаками, плачу за место на базаре по пятьдесят грошей с хвоста, штука в штуку, за маленькую, за большую, то, наверно, не для того, чтобы тут с ними для фотографии позировать.

— Так-то оно так, но все же раз клиент спрашивает, потому что имеет желание купить ваших собачек, за ошейник дерганных, то ваш долг — вежливо ответить, а не огрызаться.

— Это правда, извините за пардон, но откуда я знал, что вы хотите купить? Тут разные лахудры крутятся, о цене спрашивают, а деньгами у них даже не пахнет. Если же, разумеется, вы фактически хотите собаку заиметь, то выбирайте, любая из них продается.

— А которую вы мне посоветуете?

— Это зависит от того, для какой цели она вам нужна. Ежели вам нужна штука для украшения, чтобы лежала себе на канапе и ходила прогуляться с кухаркой или с самим уважаемым паном, то возьмите левретку. Маленькая, от налога ее легко можно спрятать.

— Пожалуй, я бы ее взял, но если говорить де-факто, она мне с морды не нравится — маленькая, худая, не поймешь подробно, то ли собака, то ли крыса, холера. Желудочное отвращение можно схватить от одного только ее вида.

— Это точно. Я тоже не люблю собак этого фасона. Однако что бы вам такое предложить? Курносый хорош для дворника, чтобы в воротах сидел и авторитет своему хозяину добывал. Если вы в этой профессии работаете, берите бульдога.

— Лакировщик я, для ворот мне собака не требуется, мне сердце собачье нужно, а также чтобы существо было изящное.

— Ну, если так, возьмите эту овчарку; всюду за вами будет ходить, никому не позволит до вас дотронуться, а если кто-нибудь при ней уважаемому пану в морду даст, живым не уйдет.

— А почему она такая грустная?

— С чего ей, скажите, веселиться, что это за интерес быть собакой и всю жизнь в ошейнике ходить? Не беспокойтесь, товар прима и сердцем будет к вам до последнего издыхания.

После коротких переговоров пан Шпондерский купил овчарку за пятнадцать злотых и повел ее домой. Через несколько дней собака пропала, а через неделю пан Калафьорек привел ее обратно, потребовав доплаты в пять злотых под предлогом, что собака учуяла, какая дешевая цена за нее уплачена, и потому убежала. Пан Шпондерский доплатил, но не прошло и месяца, как вся история повторилась вместе с эпилогом.

Когда собака убежала в третий раз, пан Шпондерский поехал на Грохов в обществе своего тестя и потребовал возвращения всех денег, оставив за собой право в противном случае выбить пану Калафьореку все зубы за приманивание проданной собаки.

Поскольку собаковод медлил с возвращением наличных, тесть и зять дали ему семейную взбучку и выпустили на улицу всех его питомцев.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1937

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На катки в Варшаве всегда был большой спрос. В Долине Швейцарской и на Варецкой площади наши прадеды закручивали на бегунках или снегурочках вальс «Голубой Дунай», аж искры летели со льда.

Надо признаться, что выглядело это старомодно. Какой-нибудь тип с бородой а ля генерал Куропаткин в цилиндре и меховой шубе вычерчивал узоры на льду в компании симпатичной куколки в спортивном платье со шлейфом и в шляпке, на которой две ласточки целовались в довольно большом саду. Или, например, муж слабого телосложения толкал перед собой на железном стульчике на полозьях свою пожизненную любовь — двести пятьдесят фунтов, или сто килограммов, живого веса. А она каракулевой муфтой заслоняла от ветра губки и шептала:

— Мелодию путаешь, идиот, это не мазурка, а вальс!

Но как теперь, так и в старые времена подавляющую часть клиентуры катков составляла молодежь.

В мои молодые годы катка на Варецкой площади уже не было. «Долина» вообще перестала существовать, и варшавяне чаще всего посещали Саксонский сад, где на замерзшем пруду скользили все, без различия пола и возраста, а войсковой оркестр литовского пехотного полка с Нововеискои улицы запузыривал марш «На сопках Маньчжурии», потому что как раз в то время шла русско-японская воина.

Кроме Саксонского сада, был еще один большой каток «Возле вала» на Ерусалимских аллеях в том месте, где теперь Народный музей.

Здесь уж нужна была высшая школа езды, потому что там и тут торчали ледовые горы. Конечно, это не был Каспров, но и здесь по мере возможности можно было неплохо сломать ноги^[23]. В то времена мы вынуждены были для этой цели довольствоваться Валом потому, что Закопане было за границей.

Так было в центре города. Вольский район, или так называемая Вольская застава, имела свой каток на углу улиц Лешно и Железной. Летом на этой площади находился велодром, где весь район учился ездить на велосипедах.

За час катания брали двадцать копеек и пиджак под залог на случаи порчи велосипеда. Эти катания с научными целями кончались очень часто восьмеркой на колесе или поломкой вилки.

Если такой начинающий велосипедист имел средства на ремонт, он платил стоимость и получал обратно свой пиджак. Надо сказать, что, если у неудачника не оказывалось при себе денег, он тоже получал пиджак обратно, но с добавлением. Директор закрывал на минутку кассу, приглашал парня в контору и там при помощи велосипедной камеры поучал его, как нужно в будущем ездить, чтобы не вводить «дело» в расход. Это было несколько болезненное поучение, но зато помогало овладевать спортом.

Впрочем, хватит об этом, поговорим о катках.

Хороших ледовых дней бывало не много, потому что каждый раз какие-то там барометрические явления или перистые тучи нагоняли на Варшаву оттепель. Но теперь все изменилось, современные конькобежцы могут плевать на кучевые облака и на южные теплые ветры: нынешние катки не тают, они заложены на электрической основе. Теплые волны могут сколько угодно витать над Варшавой, льду это не вредит, переключаем рубильник, холодильники пускаем на полный ход, и фью, лошадка. Катаемся, как ангелы!

Такой искусственный каток впервые появился у вас на Лазенковской улице. Мало кто еще о нем знает, но понемногу варшавяне там появляются.

Дня два назад пришли вечером два типа и спрашивают у сторожа:

— Уважаемый, здесь электрический каток «Торвар»?

— Тут.

— А мы можем попользоваться?

— Нет. Сейчас катаются только спортсмены.

— Нет, вы нас не поняли, мы не собираемся кататься, мы только хотим поллитровку заморозить.

Каждому ясно, что таких конькобежцев впускать на каток не стоит.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1955

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если повернуть с улицы Новый Свет на Аллею Третьего мая, можно увидеть несколько старых массивных домов в так называемом «батарейном» стиле. Почему «батарейном»? Потому что эти дома напоминают батареи центрального отопления — длинные, рифленые.

При входе внутрь невольно задаешься принципиальным вопросом: «На кой ляд ты вошел?» Оказывается, на тот, чтобы посетить Народный музей, который здесь находится.