В глазах панны Франп отразилось правдивое огорчение, замигали в них даже бриллианты слез. Но внезапно сквозь слезы она увидела стоящий на письменном столе телефонный аппарат.

— Я знаю, что мы будем делать. Позвоним по телефону.

— Кому?

— Маришке, которая у инженера на втором этаже служит.

— На кой черт? О чем, интересно, мы этой надушенной бульоном даме рассказывать будем? Телефон — необходимая вещь, только если мы хотим кого-нибудь обложить как следует, а лично не имеем храбрости, потому что боимся, как бы он нам по морде не дал. Также, само собой, развлечение в обществе можно иметь через телефон, вызывая пожарную команду или скорую помощь. Но это развлечение небезопасное, за решетку можно за него угодить и даже на штраф налететь.

Но панна Франя ужо не слушала предостережений скучающего мужчины. Она припала к телефону и за десять минут привела в движение все кареты скорой помощи, направив их по самым разнообразным адресам.

Пан Нарцисс посветлел и даже смеялся до слез. Это было действительно мировое развлечение. Они веселились до поздней ночи и расстались в самых дружеских отношениях.

Но на другой день, когда вернулись хозяева, панна Франя потеряла хорошее настроение и место. Скорая помощь отнеслась к шутке серьезно и, выявив телефон остроумных шутников, подала на доктора Р. в суд.

А еще говорят, что поляки обладают чувством юмора.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1936

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У Евгениуша Мухи и Флорнана Валендзика были две одинаковые страсти: голуби и первоклассно покрашенная блондинка Аурельция Беднарек.

Девица одинаково охотно поглядывала на обоих соперников, справедливо деля между ними свои свободные минуты и невинные ласки.

Соперники знали друг о друге, косились друг на друга, но в глубине души были рады, что внушительные расходы, связанные с удовлетворением дорогостоящих желаний их подруги, они делят пополам.

И все обстояло бы наилучшим образом в двух милых домиках на улице Розбрат, если бы не случайность, а кто знает, может, желудочное недомогание одного из голубей.

Однажды, находясь с визитом у пана Мухи, панна Аурельция стояла посреди комнаты и, как Зося из «Пана Тадеуша», пухлой ручкой бросала золотые зерна пташкам.

Голуби воркуя, расхаживали по полу, садились на плечи прекрасной гостьи, кружились, трепеща крыльями над ее золотой головкой.

Это была обворожительная картинка: пан Муха, сидя на кровати, с удовольствием смотрел перед собой, не знай кто ему дороже: породистые голуби, среди которых были экземпляры, стоившие по пятнадцати злотых, или панна Аурельция.

Внезапно произошло нечто неожиданное. Девица, поглядев на свое плечо, на котором за минуту до этого сидел красивый голубок, вскрикнула с горечью:

— Ах ты, горохом кормленный, самобрейкой с хвоста подрезанный, что ты натворил! Все платье мне обесчестил! Нет, я его, дрянь этакую, прикончу! Будет из него бульон.

С этими словами Аурельция схватила кочергу и начала гоняться за голубем по комнате.

Евгениуш с минуту боролся с собой, но но выдержал, вскочил с места, схватил девушку за копну золотых волос и подбил ей левый голубой глаз.

— Из кого бульон? Из моего сизого бульон! Не дождаться тебе, чтобы ты голубя-медалиста с макаронами сварила.

И рассерженный голубевод занялся другим глазом Аурельции.

Чтобы стал понятным гнев пана Мухи, следует добавить, что подвергшийся преследованию голубь действительно был награжден когда-то главной медалью на Волувце.

Пораженная поведением пана Мухи, панна Аурельция швырнула кочергу на землю и крикнула:

— Если бы ты, скотина, имел воспитание, ты бы знал, что голубь должен в голубятне сидеть, а не летать по квартире и любимых женщин обделывать! Но раз ты хам и жлоб, то сиди со своими голубями! А я пойду туда, где меня уважают.

И ушла.

Пан Муха знал, что это значит. Его соперник, проживающий напротив, имел красивую зеленую голубятню.

Ничего удивительного, что в ту же ночь пан Евгениуш прокрался во двор пана Валендзика, выпустил всех голубей, а голубятню уничтожил. Пан Валендзик, проинформированный обо всем панной Аурельцией, подал в суд. Будет интересное дело.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1936

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Время от времени раздаются голоса, что должности городских судей нужно предоставлять женщинам.

Противники этого утверждают, что тогда некоторые судебные заседания будут выглядеть так:

Судья быстрым движением тюбика освежил помаду на губах, попудрил носик, поправил непослушные светлые локоны вокруг берета, после чего нажал кнопку звонка.

— Прошу встать, суд идет! — воскликнул курьер прерывающимся голосом и обратился к милиционеру: — Лопнуть со смеху можно, посмотри на клиентуру.

Действительно, на лицах завсегдатаев судебного зала застыло неописуемое удивление.

— Что это! Гражданка вместо судьи?

— Как видно, сам занят и жену прислал: «Сбегай, Маня, — говорит, — или ты, Зося, в суд и разбери там несколько дел, а я попозже подойду». Это хорошо, когда в семье кто-нибудь помочь может.

— А по-моему, липа это, а не суд. Равноправие и дамская конференция, — шепнул обвиняемый в неприличном поведении в общественном месте пан Константы Сметанка свидетелю по своему делу, пану Валерию Беласу.

— Что будет с нами? Как отец семейства, я женщин уважаю и не сумею рассказать, что и как было, — разволновался пал Белас.

— Слушается дело по обвинению Константы Сметанки. Слово имеет свидетель Белас.

— Мы просим уважаемую пани судьиху подождать, пока придет ее уважаемый супруг. Это дело не подходит для дамского суда.

— Может, пока пани судьиха за что-нибудь другое возьмется, — подхватил обвиняемый Сметанка.

— Прошу не возражать! Свидетель Белас, рассказывайте.

— Но пан Сметанка прав, я ничего не скажу, я сгорю со стыда.

— Вызываю свидетеля для показаний в последний раз.

— Если так, вали, но аккуратно, вокруг да около, — согласился обвиняемый.

— Хорошо, если пани судьиха требует, я скажу, но чтобы пани судьиха на меня не обижалась. Значит, шел я мимо «Полонии» и вижу, что там стоит пан Сметанка и… больше я ничего не скажу…

— Ну и что он там делал?

— Не могу сказать… стыдно…

— В суде стыда не бывает.

— Ну, если в суде стыда не бывает, то пан Сметанка… Прошу дамский суд извинить. Все записано в протоколе, а меня вызвали в качестве свидетеля, — закончил с отчаянным усилием свидетель Белас.

Зал взорвался смехом. Судья с румянцем на щеках пишет приговор, согласно которому обвиняемый подвергается штрафу в размере ста злотых.

Свидетель Белас сочувственно пожимает руку осужденному.

— Если бы нормальный судья судил, он бы не оштрафовал человека за канализационную неморальность…

— Что говорить! Женщина мужчину никогда не поймет. Телесная автономия у нее не такая…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1946

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Каждая моментальная фотография — только сто злотых, все равно, отдельно или с семьей!

— На декорации свободно умещаются двенадцать особ и четверо детей!

— Фотография — это память, которая остается на вечные времена. Уважаемого пана, очень возможно, возьмет холера, супругу тоже гробовщик прихлопнет лопатой на Бродне, а карточка для сирот останется!

— Сотенка не состояние, а подобный ландшафт — штука приятная и посмертная!

Приблизительно такими словами поощрял клиентов моментальный фотограф Ипполит Нужка, содержавший предприятие на свежем воздухе в Варшаве на Грохове.

Великолепные декорации, захватывавшие богатством красок и смелостью рисунка, изобретательные приставки в виде самолетов, истребителей и бомбардировщиков, автомобиля, мотоцикла, танка и даже подводной лодки привели к тому, что предприятие пана Нужки пользовалось в широких общественных кругах Грохова и Камьонка установившимся реноме и рекордным успехом.