Но это, кажется, так называемая легенда, или, по-нашему, трепотня.

В более поздние времена любительским боксом занимались Нерон и Иван Грозный, который даже организовал первые народные матчи в Москве. В Риме вместо кубка победитель получал красивую рабыню, но, с тех пор как супруга одного чемпиона тяжелого веса нокаутировала его после матча за то, что он приволок домой живую награду, обычай этот отменили.

В Англии первые регулярные боксеры появились на базе ревности в высших салонных сферах, или между так называемыми лордами. Дело в том, что в старину, если какой-нибудь лорд у другого лорда жену, как говорится, приманивал, оскорбленный муж должен был вызвать обидчика на поединок. В результате он сам часто представал перед возлюбленной половиной в виде холодного трупа. Ну, тут видят старые лорды, что им крышка, и говорят один другому:

— Куда это годится! Моя жена мне супружескую измену устраивает, а я должен срываться в четыре часа утра без шапки в лес, стоять под голым небом и, кто знает, может, даже быть поврежденным при помощи огнестрельного оружия! Почему? Это никуда не годится, мы должны придумать какой-нибудь другой выход для охраны собственной чести. Может быть, лучше надавать друг другу по морде.

— Правильно, но только в перчатках. Лорды или графья не могут манежить друг друга голыми руками, как какие-нибудь извозчики или малоземельное население. Салонные правила нам этого не позволяют.

И таким манером появились боксерские перчатки. А так как лорды часто во время драки пачкали себе фрак, галстук и манишку, когда получали затрещину в нос, они стали наполовину раздеваться. И, таким образом, пункт за пунктом образовались боксерские правила.

Из Англии бокс перенесся в Америку, где из-за отсутствия лордов им стали пользоваться негры, но уже с целью заработка.

Если говорить о польском боксе, то он у нас появился еще до Англии. На Саскей Кемпе по воскресеньям из ресторана «У дуба» официанты зубы кор-зинками выносили. Но это времена древние, еще до организации Польского боксерского союза, который, как известно, начал существовать тридцать пять лет назад.

Эту эпоху помнит некий Олесь Рекша. С целью получше проникнуть в тайны боксерского мастерства он подружился с нашими лучшими мастерами того времени.

Иногда ему приходилось даже заменять партнеров для своих дружков. Например, один раз наш боксер Едек Ран должен был встретиться с чешским боксером Грубешом, который был левшой. Левша — это тип, пользующий левой рукой вместо правой. Левша в боксе считается опасным противником, потому что неожиданно может дать в ухо с непредвиденной стороны.

Так вот, этот Едек спдел в раздевальне незадолго перед боем и плакал горючими слезами:

— Ой, не люблю я драться с левшами. Лучше дайте мне трех нормальных боксеров, нежели одного левшу. Чует мое сердце, что левша меня когда-нибудь угробит.

Тогда Олесь стал его утешать и говорит: я буду с тобой тренироваться и буду изображать левшу, левой рукой тебе дам по физиономии, чтобы ты привык.

Едек согласился и одним незначительным движением положил Олеся на землю до счета сто пятьдесят^[36].

С настоящим левшой дело вышло иначе. Уже на первой минуте Грубеш так деликатно дал Едеку слева, что последний сразу перестал быть чемпионом.

За те тридцать пять лет, что существует Боксерский союз, публика привыкла смотреть на боксеров, и многие болельщики теперь понимают в боксе больше, чем судьи. Но в старину было плохо. Помню, пошел я как-то на матч с дядей Змейкой — так он такой скандал устроил, что мне пришлось выпроводить его из зала. Больше всего он брюзжал против судьи.

— Зачем судья вмешивается, если еще нету ни заявления в милицию, ни протокола, ни вообще несчастного случая.

— Так это же судья спортивный, который должен следить, чтобы все соответствовало правилам, — объясняю я ему.

Но он не хотел меня слушать, только кричал, что судья мешает и что боксеры должны отпустить ему пару дышл, чтоб его скорая помощь забрала.

Такая он был темная масса! Но с тех пор многое переменилось: дядя Змейка посещает все боксерские матчи, знает все правила, так что не подкопаешься, и даже читает от буквы до буквы специальную газету под названием «Бокс».

Тридцать пять лет свое взяли, ничего не скажешь…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Отчет о второй ежегодной выставке Союза польских художников я имел намерение написать беспристрастно, сам, без помощи папа Печурки, который всегда в таких случаях навязывает мне свои, деликатно выражаясь… оригинальные суждения.

Я отправился в Народный музей один, заранее радуясь эстетическому наслаждению, которое меня ожидает и которое на этот раз не будет испорчено ироническими комментариями моего приятеля с Торговой.

Однако мне было суждено иное. В вестибюле музея я столкнулся с паном Печуркой. Он выходил с выставки, но, увидев меня, решил вернуться, чтобы показать мне картины, которые ему больше всего понравились.

Уже сам этот факт меня удивил.

— Неужели вправду что-то на этой выставке заслужило ваше признание? — спросил я.

— Конечно. Все в первом сорте, совсем не то, что в прошлом году. Все мне очень понравилось, и каждому, кто дурное слово скажет об этой выставке, я вынужден буду заявить, что он хомут из глубокой провинции, позавчера привезенный в мешке. Выставка состоит из двух частей: полезной и для смеха.

В полезной мы имеем виды царского парка, кучи железа, копку картофеля и тому подобное. Вторая часть невозможно оперная, представляет нам разных мазеп так, что колики можно схватить от смеха, — это так называемые карикатуры.

Тут мы остановились перед картинами, названными «композиции зональные».

— А к какой группе вы относите эти произведения, пан Теось?

— Ясное дело, что к полезным.

Тут я должен отметить, что данные произведения вызывают наибольшее количество оговорок у посетителей. Для профанов это всего лишь разноцветные круги, эллипсы, квадраты и ничего больше.

Мое удивление еще больше выросло, когда я увидел, что приятель с огромным удовлетворением всматривается в композицию.

— Я вижу, пан Теось, — сказал я, — что вам это действительно нравптся.

— Многоуважаемый пане — бывший лапотник — этого наверняка не поймет, но ответственный съемщик, который не раз и не два ремонтировал трехкомнатную квартиру с кухней, сразу видит, что это пробы колеров, которые маляр выставил для клиентов. И скажу вам, что это хороший мастер делал.

Возьмите, к примеру, этот канареечный колер, какой опрятный, а? Для прихожей без окна отличный цвет — светлый. Тот фиолетовый годится молодоженам для спальни.

Тем красным кабинет можно побрызгать — цвет модный, и маляр поймает на него не одного клиента. Только удивительно, почему маляр свою фамилию внизу написал без адреса. Хотя, впрочем, адрес можно у швейцара узнать.

— Ну, а что вы скажете о работах наших художниц? Как вам нравятся Здроевская-Маевская, или Матущик-Цыганская, или Подошка-Кохова, или Бельская-Творковская?

— Конечно, очень нравятся, а особенно то, что они парами эти ландшафты махают, таким образом сберегается половина времени. Пока Бельская вид малюет, Творковская шарлотку печет. Пока Матущик «Мертвую натуру» кисточкой красит, Цыганская носки штопает. И наоборот.

Таким образом культура и искусство развиваются и мужья не ворчат.

Одновременно одна другой советы дает, что можно рисовать, а чего нельзя.

А вот совсем другое дело — этот вид: одинокая женщина рисовала и что вышло?.. Ландшафтик-то антигосударственный.

— Неужели?

— То-то и оно. Какая подпись под ним фигурирует?

— Ну, «Столовая».

— Правильно. А что мы здесь видим? Зеленые опухшие типы с дикими глазами — утопленники не утопленники, повешенные не повешенные, отворачиваются от столов и, хотя, как мы видим, они совсем распухли от голода, не только есть столового меню не могут, но даже смотреть на него не хотят. Разве это картина современная? Когда каждому известно, что в столовых теперь кормят прилично. Или возьмите вот этот портрет брюнета, тоже нарисованный одинокой женщиной. Носа несчастный не имеет, зато вся рука у него черной краской вымазана. Знаете, как это произошло? Мужчина, который позировал для портрета, вышел в конце концов из себя и пальцем, вымазанным в черную краску, лично дорисовал себе брови и усы: боялся, что художница забудет и портрет выйдет не похожий.