Ранние годы «бессистемного» обучения и чтения «положительно всего» составляют существенную часть образования Бухарина. Многие большевистские руководители принадлежали к интеллигенции, но немногие были действительно интеллектуалами, искателями в мире идей. Большинство начинали революционную деятельность в раннем возрасте, недоучками, и даже поступившие в университеты вскоре были вовлечены в студенческое движение, что обычно наносило ущерб учебе (как случилось и с Бухариным). В результате, усвоив политическую риторику и идеологическую софистику, они не были способны расширить свой горизонт и интересы за пределы господствующей социалистической доктрины. Когда Бухарин семнадцати лет вступил в партию, он уже обладал интеллектуальной любознательностью и той базой знаний, включая владение иностранными языками, которые, видимо, в дальнейшем помешали ему рассматривать большевизм, а отчасти и все марксистское учение, как закрытую систему. Он стал впоследствии самым разносторонним из большевистских теоретиков и в свои зрелые годы больше других политических вождей был знаком с современными немарксистскими идеями и больше других испытал их влияние.
Интеллектуальная самобытность Бухарина также, видимо, ведет свое начало с раннего периода его жизни. Если его утверждение, что он выработал «ироническое отношение к религии» на пятом году жизни, может быть воспринято с некоторым скептицизмом, то несомненно, что тяжелое положение семьи после возвращения в Москву, безусловно, глубоко поразило его. Он начал смотреть на современную городскую жизнь «не без некоторого презрения». В годы учебы в начальной школе он испытал «духовный кризис» — обычное явление в жизни юного русского интеллигента — «и решительно разделался с религией». Если это и огорчило его православных родителей, то они, вероятно, были утешены его академическими успехами. В 1900 или 1901 г. он окончил начальную школу с наивысшими оценками и поступил в лучшую московскую гимназию. Программа классической гимназии предусматривала подготовку учеников для университета, и требования поэтому были очень высоки. Он снова получил высшие баллы, «хотя и не прилагал никаких к этому усилий» {55}.
В гимназические годы Бухарин, как и многие другие представители его поколения, впервые столкнулся с политическим радикализмом. Русская гимназия уделяла большое внимание классическим наукам и старалась привить почтение к традиционному обществу. В действительности же она оказывалась как бы первой станцией на пути в революционную политику, так как жесткая школьная дисциплина явно вызывала широкое неповиновение авторитетам. В младших классах ученическое вольнодумие приобретало невинные формы — курение украдкой, азартные игры, списывание и разрисовка стен уборных. Но во время учебы Бухарина в старших классах, в канун революции 1905 г., вольномыслие гимназистов стало более серьезным. Бухарин как член радикальной ученической группы организовывал дискуссионные кружки и распространял подпольную литературу. Первые политические увлечения его были совершенно невинны, он находился под влиянием Дмитрия Писарева, чей нигилизм и прославление элиты «критически мыслящих» долго были популярны среди молодежи России. К осени 1904 г., однако, Бухарин и его товарищи-гимназисты, прошедшие «через стадию писаревщины», подошли к идеям, больше отвечавшим духу времени {56}.
Пагубная для России война с Японией 1904–1905 гг. трагически обнажила всю глубину отсталости и жестокой несправедливости царизма. После 1900 г. общественное недовольство и открытый протест разрастались вглубь и вширь. Крестьянство (около 80 % населения), возмущенное своими полуфеодальными повинностями, жаждущее земли, все чаще совершало отдельные акты нападения на помещичьи хозяйства; немногочисленный, но растущий промышленный пролетариат испытывал свои силы в нестихающих волнах забастовок, а в городских образованных слоях усиливался голос политической оппозиции всех оттенков. Силы надвигающейся революции ощущались и в гимназии, где русская оппозиционная идеология XIX века уступила место модернизированному народничеству партии социалистов-революционеров и марксизму социал-демократической рабочей партии, уже расколовшейся на два соперничающих крыла — радикальных большевиков, возглавляемых Лениным, и более умеренных меньшевиков. Симптоматичным для гимназических настроений являлось то, что конституционный либерализм, имевший немалый успех на широкой политической арене, нашел мало сторонников в гимназии. Бухарин и его друзья пригласили выступить в своем кружке известного профессора-марксиста Михаила Покровского, который произвел впечатление своим страстным антилиберализмом и «пролетарским якобинством» {57}.
В 1905 г. шестнадцатилетний Бухарин был уже руководящим членом нелегального студенческого движения, связанного с социал-демократами {58}. Характерно, что сначала в марксистском движении его привлекли не столько политические установки, сколько «необычайная логическая стройность» марксистской общественной теории. Напротив, теории социалистов-революционеров «казались прямо какой-то размазней» {59}. Однако бурные события 1905 г. бросили его в объятия политики.
Начиная с январского «кровавого воскресенья», когда царские войска открыли огонь по безоружной толпе народа, несшего прошение царю, и вплоть до разгрома декабрьского московского восстания, по России прокатилась волна эпидемии политических протестов и волнений. Голос противников самодержавия, который глушился десятилетиями, в этом году слышен был непрерывно и повсеместно, и с каждым месяцем голос этот становился все более радикальным. Летом влияние либеральной оппозиции царю упало, и на авансцену вышли революционные партии, особенно социал-демократы в Москве {60}. «Рабочие и студенческая молодежь буквально кипели, — писал Бухарин тридцать лет спустя. — Митинги, демонстрации, стачки множились. Толпы ходили по улицам городов, и повсюду гремела „Рабочая Марсельеза“: „Вставай, подымайся, рабочий народ!“» {61}. Царизм устоял во время этого пролога революции 1917 г. Но, потерпев поражение, русское марксистское движение вместе с тем укрепилось в вере и приобрело новые символы. Московские и петербургские Советы, московская всеобщая стачка и декабрьские баррикады, казалось, доказали, что европейский марксизм и западный образец восстания применимы к условиям крестьянской России.
Лихорадка волнений этого года вывела Бухарина и всю массу гимназистов, близких ему по образу мыслей, из стен гимназии на арену серьезной революционной деятельности. Их политическим центром стал Московский университет, революционный «зал для митингов» 1905 г., очаг «бурных событий». В аудиториях, свободных от занятий из-за студенческих забастовок, учащиеся гимназий просиживали дни и ночи бок о бок со студентами, рабочими, профессиональными революционерами, следя за «выступлениями, принятием резолюций, решений». Писатель Илья Эренбург, гимназический друг и товарищ Бухарина, вспоминал: «Мы пели Марсельезу… По рукам ходили огромные шапки с запиской: „Жертвуйте на вооружение“. Они были не просто сочувствующими. Молодые студенты широко развернули социал-демократическую пропаганду» {62}.
Хотя Бухарин до следующего года формально не состоял в партии, события 1905 г. окончательно сформировали его как «революционного марксиста-большевика» {63}. Примкнув к социал-демократическому движению, он сразу был привлечен его боевой большевистской фракцией. Москва была одним из немногих городов, где большевики оказались сильнее своих меньшевистских соперников и где они контролировали большинство партийных комитетов [5]. В 1905 г. они имели значительный успех и влияние в массах. Намек на простое объяснение того факта, что гимназисты были привлечены большевиками, находим у Эренбурга: он «понимал, что меньшевики умеренны, ближе к… отцу» {64}. Как бы то ни было, большевизм завоевал сверстников Бухарина. Последний был лишь самой известной фигурой из целого поколения будущих партийных лидеров, вовлеченных в большевизм во время революции 1905 г. (Из 171 делегата, ответившего на анкету, розданную на партийном съезде в июле — августе 1917 г., 58 вступили в большевистскую организацию между 1904 и 1906 гг., а 23 человека — самая высокая цифра за все годы — в 1905 г. Средний возраст делегатов съезда равнялся 29 годам — в 1905 г. это были семнадцатилетние школьники {65}.) В лице Бухарина и его сверстников партия пополнилась вторым поколением руководителей, группой (особенно это относится к москвичам), отличавшейся сплоченностью, преданностью и, как выявилось в 1917–1918 гг., твердым сознанием политического единства и взаимного доверия.
