Хотя публичное очернительство сделало дальнейшее пребывание Бухарина в руководстве невозможным, ЦК, по всей видимости, принял его изгнание без энтузиазма ^{1335} (Рыков и Томский, которые подверглись в печати менее резким нападкам, временно сохранили свои посты.) Затем пленум одобрил призыв Сталина к массовой коллективизации, хотя и не без тревоги, внеся некоторые оговорки. Несмотря на требования сталинского резонера Молотова, чтобы сплошная коллективизация в ключевых районах была завершена в немыслимо короткие сроки — к лету 1930 г., пленум довольно неопределенно высказался о ее темпах, сделав двусмысленное заявление о том, что события поставили сплошную коллективизацию на повестку дня в «отдельных районах». Все еще стремясь к некоему подобию порядка и умеренности, пленум также рекомендовал организовать особую комиссию для выработки конкретных директив ^{1336}.

Одна политическая победа не далась Сталину в руки на этом пленуме, да и то ненадолго: хотя деморализованные и сломленные сторонники Бухарина, еще остававшиеся в ЦК, публично покаялись на пленуме ^{1337}, Бухарин, Рыков и Томский с «чрезвычайным упорством» продолжали отказываться от покаяния ^{1338}. Однако неделю спустя, 25 ноября, они наконец пошли на попятную и подписали краткое заявление с признанием своих политических ошибок, опубликованное на следующий день. Содержавший эту уступку абзац гласил:

Хотя это заявление не было тем самоуничижительным покаянием, которого добивался Сталин, оно представляло собой политическую капитуляцию и конец бухаринской оппозиции.

Неясно, почему Бухарин подписал заявление, он был меньше расположен к этому, чем Рыков и Томский ^{1340}. Что это не было искренней переменой убеждений или упадком духа, продемонстрирует его смелое поведение в последующие месяцы. Вероятно, какую-то роль в его решении сыграла тревога за судьбу его молодых последователей из «бухаринской школы», в особенности Слепкова, Марецкого, Цетлина, Петровского, Зайцева и Айхенвальда. Выдерживая ссылку и чудовищное давление, они подражали Бухарину в его вызывающем неповиновении, отказавшись отречься от него и от своих антисталинских взглядов. Теперь им грозили еще худшие репрессии, включая арест. Бухаринская уступка, по-видимому, временно облегчила их положение или по крайней мере развязала им руки и позволила выступить с аналогичными заявлениями ^{1341}. Другим соображением был, по всей вероятности, «партийный патриотизм». Так или иначе страна стояла на краю грандиозных, рискованных пертурбаций, не лишенных героических обертонов. В таких условиях Бухарин видел свой долг в служении партии, что значило подчинение «партийной дисциплине», соблюдение видимости единства и покаянный жест.

Каковы бы ни были ее причины, капитуляция Бухарина — крупнейшего представителя альтернативной «генеральной линии» — увенчала рывок Сталина к власти и утвердила его непререкаемое главенство. Она официально отмечалась совместно с рождением сталинского культа. 21 декабря, в день сталинского 50-летия, печать заполнилась льстивыми панегириками в его адрес: он был назван «наиболее выдающимся продолжателем дела Ленина и его наиболее верным учеником, вдохновителем всех главнейших мероприятий партии в ее борьбе за построение социализма… общепризнанным вождем партии и Коминтерна». В числе его заслуг упоминалось разоблачение «антипролетарской, кулацкой» сущности бухаринских идей ^{1342}. В последующие годы этот культ превратился в громогласнейшее прославление Сталина, которому будут приписаны все качества и достижения, ранее приписывавшиеся партии и ее руководству в целом. Тогда же закончилась карьера Бухарина (которому был всего 41 год) как вождя большевистской революции и «наследника Ленина». Оставалась еще значительная «посмертная жизнь» в политике, но всего лишь посмертная жизнь, не более.

Как однажды заметил Вендел Филлипс, «революций не делают, революции наступают». Революции «сверху», однако, делают, что и произошло в СССР в декабре 1929 г. Игнорируя отчаянные сообщения о вопиющих беззакониях и нарастающем хаосе в деревне, Сталин теперь бомбардировал сельские кадры категорическими директивами с требованиями ускорить темпы коллективизации. Суть этих директив сводилась к следующему: «Каждый, кто не идет в колхоз, есть враг Советской власти». Комиссия по коллективизации заседала с 8 по 22 декабря, и восемь ее подкомитетов выдвинули ряд предложений по процедуре и графику перехода к колхозам. Сталин категорически отверг все эти предложения и потребовал коллективизации «безо всяких ограничений». 27 декабря — снова без санкции партии — он объявил о последнем, кровавом аспекте коллективизации — о «ликвидации кулачества как класса». Подкрепленное спешно выработанным понятием «подкулачники», раскулачивание санкционировало насильственную коллективизацию 125-миллионного крестьянства страны и тотальную войну против каждого, кто ей противился ^{1343}. То был погребальный звон по нэпу и конец целой эпохи.

Чтобы понять последние восемь лет жизни Бухарина, следует понять природу и значение сталинской «революции сверху». В разных формах она длилась десятилетие — с начала насильственной коллективизации в 1929 г. до 1939 г., когда кровавая сталинская чистка пошла на убыль. По любому критерию социальных изменений она явилась поистине грандиозным сдвигом, в корне преобразившим не только экономические и социальные основы советского общества, но и сущность политического строя. Именно в процессе этого сдвига в 30-е годы сформировался нынешний Советский Союз с его огромной военно-промышленной мощью и утвердилось новое политическое явление — сталинизм.

С 1929 по 1936 г. — период первой и второй пятилеток — сталинский «великий перелом» заключался, прежде всего, в экономической революции, бывшей смесью принуждения, достопамятного героизма, катастрофических просчетов и блистательных достижений. Лишь немногие из плановых задач первой пятилетки были решены в намеченный срок, однако то, что было построено тогда, упрочивалось и умножалось во время второй, более прагматической и скромной пятилетки и послужило фундаментом индустриального общества. К 1937 г. уровень производства в тяжелой промышленности превысил уровень 1928 г. в три-шесть раз (в зависимости от того, какие использовать показатели); производство стали выросло в четыре раза, угля и цемента — более чем в три раза, нефти — более чем в два раза; производство электроэнергии возросло в семь раз. Одновременно с расширением и переоснащением старых заводов вырастали, нередко в ранее отсталых районах, новые города, отрасли промышленности, электростанции, сталелитейные комплексы и внедрялась новая технология. Число фабрично-заводских рабочих и городское население удвоились. Общее число учащихся выросло с 12 млн. до более чем 31 млн. К 1939 г. была ликвидирована неграмотность среди граждан моложе 50 лет ^{1344}.