Политические успехи и популярность умеренного крыла со всей очевидностью проявились на XVII съезде партии, проходившем в январе-феврале 1934 г. Хотя на заседаниях формально превозносились сталинская политика и его мудрое руководство (в таком духе высказывались все выступавшие, в том числе и его критики), съезд отразил новое соотношение сил и новые настроения в партии. В отличие от Сталина представители умеренной группы, безусловно, высказывались в примирительном духе, а главный их трибун Киров удостоился чрезвычайно теплого приема, уступая в этом лишь Сталину (некоторые утверждали, что он оставил Сталина позади) ^{1378}. Потерпевшие поражение оппоненты, среди которых следует особо отметить Бухарина, выступили перед собравшимися, и их выслушали вежливо, даже с одобрением ^{1379}. Более того, на традиционном послесъездовском заседании ЦК Киров, в дополнение к своему ленинградскому посту и членству в Политбюро и Оргбюро, был избран в былую сталинскую вотчину — Секретариат. Его возвышение было явно рассчитано на то, чтобы помешать Сталину единолично использовать этот влиятельный орган и имевшуюся в его распоряжении агентурную сеть ^{1380}.

Реакция Сталина на появление фракции реформаторов в его собственном руководстве впоследствии дала Бухарину повод назвать его «гениальным [политическим] дозировщиком» ^{1381}. Хотя Сталин не оставлял больших сомнений насчет своих собственных идей, выражавшихся в его часто повторяемом утверждении, что классовая борьба (то есть война с противниками внутри страны и теперь даже в самой партии) продолжает обостряться, он «прямо не возражал» против умеренной политической линии, а «только ослаблял практические выводы» из нее ^{1382}. В то же самое время он создавал при помощи своего личного кабинета или Секретариата, разных отделов кадров и органов госбезопасности настоящую деспотическую машину, независимую от официальных политических органов. Для управления ею и пополнения рядов своих старых приверженцев он продвигал новое поколение своих личных сторонников, таких, как Н. Ежов, А. Поскребышев, А. Вышинский, А. Жданов, М. Шкирятов, Л. Берия, Г. Маленков, Н. Булганин и Н. Хрущев ^{1383}. Некоторые из них остались серыми функционерами, другие же сделались впоследствии его политическими наследниками.

Таким образом, пока умеренное крыло Политбюро пыталось поставить партию на путь реформы и вело «борьбу за влияние на Сталина, — так сказать, за его душу» ^{1384}, сам Сталин готовился по-своему. В тот момент, когда политика этого крыла достигла наивысшего успеха, 1 декабря 1934 г. в Ленинграде от пули убийцы погиб Киров. Не приходится больше серьезно сомневаться в том, что это покушение подготовил с помощью своих агентов сам Сталин ^{1385}. Одним ударом был убран с дороги его основной соперник и создан предлог для новой и более широкой волны террора. Во время официальных траурных церемоний, возглавлявшихся Сталиным, тысячи людей были арестованы по обвинению в прямом или косвенном соучастии в этом преступлении; среди них была группа бывших оппозиционеров, в том числе Зиновьев и Каменев. Первая волна террора скоро схлынула, однако в ближайшие годы десятки тысяч людей будут расстреляны за участие в покушении на Кирова. Все это дало одному из пострадавших во время большой чистки 1937 г. повод заметить: «Тридцать седьмой год начался, по сути дела, с конца 1934-го. Точнее, с первого декабря 1934-го» ^{1386}.

В течение последующих двух лет умеренное крыло Политбюро и ЦК продолжало отстаивать свою политическую линию и кое-как сопротивлялось надвигавшемуся террору. Его временные успехи в 1935–1936 гг. скрывали то обстоятельство, что борьба между нерешительными, заблуждавшимися реформистами, полагавшимися на убеждение, и «гениальным дозировщиком», настроенным на террор и державшим в руках орудия террора, делалась все более неравной. Один за другим исчезали со сцены видные представители умеренной фракции: в 1935 г. пал жертвой сталинских интриг А. Енукидзе; в том же месяце умер при таинственных обстоятельствах Куйбышев; пользовавшийся немалым влиянием Максим Горький был, по-видимому, умерщвлен в июне 1936 г., а Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством в феврале 1937 г., а возможно, был убит ^{1387}. Перейдя в свою завершающую стадию, борьба обрела характер последнего столкновения между старой большевистской партией и сталинизмом ^{1388}. Последней отчаянной попыткой умеренного крыла предотвратить террор явились его усилия зимой 1936–1937 гг. отстоять Бухарина, которого обе стороны рассматривали как виднейшего представителя старого большевизма, как его символ. С провалом этих усилий и арестом Бухарина в феврале 1937 г. сталинское наступление на партию развернулось всерьез.

Вот в такой роли и прожил Бухарин оставшиеся ему восемь лет жизни — в роли действующего лица, символической фигуры и жертвы. Так же как и общая политическая история этого периода, важные моменты его поведения и его мысли между 1930 и 1938 гг. остаются пока неясными, и прояснятся они лишь тогда, когда наконец откроются двери советских архивов. До этого времени мы не в состоянии очертить образ Бухарина в 30-е гг. столь же подробно и определенно, как мы сделали это в отношении 20-х гг. Однако имеется достаточно данных, чтобы опровергнуть представление, будто после 1929 г. он был всего лишь приспешником Сталина и сталинизма. На самом деле, деятельность его в 30-е гг. была тесно связана с тремя стадиями скрытой борьбы внутри сталинского руководства, она была даже частью этой борьбы. Во время социальных пертурбаций 1930–1933 гг. Бухарин продолжал служить объектом официального посрамления, он был направлен на незначительную должность и не играл какой-либо заметной роли в государственных делах. В полосу передышки и примирения, наступивших в 1934–1936 гг. он снова занял видное официальное положение и вернул себе авторитет (хотя и не власть), сделавшись заметным выразителем и символом соответствующей политики. Когда же политика эта потерпела поражение, он стал главным обвиняемым на знаменитом московском процессе в марте 1938 г.

Важнейшее обстоятельство, определявшее характер каждой из чередующихся ролей, которые играл Бухарин в 1930–1938 гг., заключалось в том, что даже потерпев поражение, он по-прежнему продолжал пользоваться огромным авторитетом в партии ^{1389}. Иногда думают, что в 30-е гг. главным воплощением антисталинизма для большевиков являлся Троцкий. В действительности же, несмотря на свои красноречивые нападки на Сталинское руководство из заграничного далека и на наличие многочисленных последователей за рубежом, Троцкий и его идеи уже не имели в партии большого политического значения. В силу ряда причин такое значение имел Бухарин и то, что он отстаивал. Одна из них заключалась попросту в том, что в отличие от Троцкого (или другого соперника Сталина в 20-е гг. — Зиновьева) Бухарин всегда пользовался в партии большой личной популярностью, и, если поражение, возможно, ослабило эти симпатии к нему, оно не уничтожило их вовсе ^{1390}. Другой причиной было его устойчивое интеллектуальное влияние. После нескольких месяцев антибухаринской кампании Сталин продолжал сетовать: «Бухаринская теория живет. Ее ростки, ее проявления обнаруживаются то там, то здесь на теоретическом фронте…» ^{1391}.