Однако Политбюро, откуда были «вычищены» противники Сталина, стояло на его стороне и поэтому препятствовало изменению курса и переменам в руководстве. На протяжении всех общественных болезненных пертурбаций ближайших трех лет члены Политбюро поддерживали возобновление насильственной коллективизации и непрекращавшиеся сталинские репрессии (все еще бескровные) против инакомыслящих и «пассивных» партийцев. В дополнение к тому, что они уже были соучастниками его рывка к господству и его политических мероприятий, они, скорее всего, поддерживали Сталина в силу еще по меньшей мере трех обстоятельств. Они стояли за широкую индустриализацию. Они полагали, что и в политическом и в экономическом смысле уже поздно идти на попятную в деле сплошной коллективизации. Наконец, в момент, когда самому существованию режима угрожала настоящая гражданская война, они опасались последствий открытого конфликта в руководстве, и тем более его смены {1368}.
В связи с этим все члены Политбюро громко пели хвалу Сталину, защищали «генеральную линию» и помогали предавать позору разгромленных оппозиционеров, прежде всего Бухарина, который стал для Сталина политическим идефиксом. Исподволь некоторые из них пытались направить сталинскую политику в более умеренное русло и как-то обуздать его растущий произвол. Орджоникидзе, например, выступил против терроризирования старой технической интеллигенции, вылившегося в два открытых процесса беспартийных «вредителей» в 1930–1931 гг., и взял под свою защиту тех из них, кого мог {1369}. В качестве наркома тяжелой промышленности он (вместе с другими руководителями) начал призывать к большему «реализму» и умеренности при выработке второго пятилетнего плана. В конце концов в 1933 г. он добился этой цели. Что самое важное, он и два других члена Политбюро — Киров и Куйбышев — начали защищать от Сталинского гнева некоторых видных большевиков {1370}. Именно в этой связи осенью 1932 г. стало очевидно, что в самом Сталинском Политбюро Сталин начинает сталкиваться с целенаправленным сопротивлением.
В первой половине 1932 г. смещенный со своего поста секретарь одной из районных парторганизаций Москвы Рютин, к которому присоединились некоторые молодые бухаринцы, в том числе Слепков, Марецкий и Петровский, составил и тайно распространил документ на двухстах страницах с антисталинской платформой. Он представлял собой выдержанную в бухаринском духе резкую критику сталинской политики и называл Сталина «злым гением русской революции, который, движимый интересами личного властолюбия и мстительности, привел революцию на край пропасти» {1371}. Сталин, безо всяких на то оснований, утверждал, что здесь содержится призыв к его убийству. Вопреки глубоко укоренившейся большевистской традиции не прибегать во внутрипартийных разногласиях к таким мерам, как смертная казнь, он потребовал, чтобы Рютина (и, возможно, его союзников) расстреляли. Сначала дело слушалось в ЦКК — дисциплинарном органе, который уже оскорбил Сталина, удовлетворив заявление о восстановлении в партии многих коммунистов, исключенных после 1930 г. {1372}. ЦКК отказалась выносить решение и передала дело на рассмотрение в Политбюро, состоявшее из десяти членов. И там Сталин снова потребовал расстрела Рютина. Большинство членов Политбюро, а именно Киров, Орджоникидзе, Куйбышев и, по всей вероятности, Косиор и Калинин, ответили ему отказом, и Рютина с единомышленниками исключили из партии и приговорили к 10 годам тюрьмы, но в 1938 г. расстреляли {1373}.
Так называемое, «рютинское дело» явилось поворотным пунктом политического развития 30-х гг. С одной стороны, сталинское поражение просто подтвердило священный принцип отказа от расстрела членов партии. С другой стороны, однако, оно продемонстрировало, что умеренное крыло Политбюро теперь твердо вознамерилось сопротивляться попыткам Сталина приобрести еще большую, если не вовсе бесконтрольную власть в партии и над нею. Возглавляемое руководителями Ленинградской парторганизации Кировым — независимо мыслящим и популярным деятелем — и Орджоникидзе и пользующееся поддержкой и симпатией многих членов ЦК, это крыло к 1933 г. уже отстаивало общую политическую линию, отличную от той, которую предпочитали Сталин и его единомышленники в Политбюро: Каганович, Молотов и Ворошилов. В то же самое время, как стало ясно впоследствии, именно в связи с рютинским делом Сталин принял твердое решение избавиться от всех ограничений, которыми связывали ему руки тогдашняя большевистская партия, ее руководящие кадры и политические традиции {1374}.
Несмотря на то что эта умеренная группа Политбюро действовала втайне, характер ее был достаточно ясен. Члены ее, типичным представителем которых был Киров, в прошлом поддерживали Сталина в борьбе за верховную власть и энергично проводили «генеральную линию». Их коллективная поддержка помогла ему взять верх над Бухариным в 1929 г. и благополучно выйти из кризиса, разразившегося в начале 30-х гг. Они не были антисталинистами в традиционном смысле слова. Они не стремились сместить Сталина или оспорить его главенство и умерить официальное восхваление его как верховного вождя (хотя некоторые из его сторонников стремились именно к этому и в январе 1934 г. проголосовали против переизбрания его в члены ЦК) {1375}. Они, скорее, ставили себе две следующие цели. Во-первых, они стремились сохранить ленинскую практику коллективного, или олигархического, принятия решений в Политбюро и в меньшей степени в ЦК, чтобы предотвратить возможность автократического правления того типа, какой присвоил себе Сталин в первые месяцы коллективизации, когда он просто ставил других перед свершившимся фактом. Во-вторых, утверждая, что в индустриализации произошел решающий сдвиг, а массовая коллективизация по большей части закончена и худшее уже позади, они хотели внести коренные изменения в политическую линию и искали в том сталинской поддержки. Они призывали к новому курсу, основанному на прекращении государственного террора и общественной борьбы, на ослаблении создавшегося напряжения и примирении с населением и оппозиционерами внутри партии. Этот курс на примирение распространялся и на сферу внешней политики, в особенности в связи с необходимостью сплочения населения в свете новой опасности, возникшей с приходом Гитлера к власти в Германии в январе 1933 г. {1376}.
Если сталинская «революция сверху» явилась возрождением одной из традиций российского управления, то умеренное крыло Политбюро возродило другую — традицию реформы сверху. Растущее влияние этого крыла проявилось в последовавших переменах. В середине 1933 г. прекратилась «вакханалия арестов» и высылок из деревень и начались уступки колхозному крестьянству, в том числе разрешили иметь небольшие приусадебные участки и облегчили эксплуататорскую систему заготовительных цен и плановых поставок. В 1934 г. в связи с пересмотром второго пятилетнего плана большее внимание было уделено повышению жизненного уровня и производству потребительских товаров; была отменена карточная система. Уменьшились преследования беспартийной интеллигенции и бывших оппозиционеров, и многие из числа последних получили назначения на видные, хотя и второстепенные посты (в этом смысле более всего символичен пример Бухарина). Тон и содержание официальных заявлений сделались менее воинственными, более примирительными. Были даны обещания обуздать произвол и провести конституционные реформы. К 1934 г. атмосфера изменилась настолько, что можно было думать о наступлении «советской весны» {1377}.
